Вчерашние соображения Александра Привалова о сетевом конкурсе сверхкраткого рассказа дали толчок некоторым моим мыслям, связанным с малой прозаической формой, – поскольку уже год я занимаюсь этой проблематикой и вот теперь, наконец, сдал в издательство "Нового литературного обозрения" антологию современной малой прозы.
        Существенно, что сверхкраткий рассказ и малая проза – понятия нетождественные: значительная часть малых прозаических текстов никак не может быть названа рассказами, поскольку, собственно, ни о чем не рассказывает, не имеет ни героя, ни сюжета. Но и принятое в западной традиции распределение сверхкраткой прозы на short short story и prose poem тоже вряд ли может быть принято в готовом виде. В частности, потому, что тексты, которые соблазнительно было бы отнести к "стихотворениям в прозе", вызывают такой соблазн по совершенно разным причинам: одни – в силу явного переноса акцентов на выразительные средства, звуковой, языковой или тропеический уровни организации текста; другие – в результате вытеснения повествовательного начала лирическим; кроме того, ряд текстов приходит в малую прозу со стороны эссеистики или со стороны, скажем, дневниковых записей (особенность которых в том, что повествовательность в них совершенно свободна от любых композиционных норм). Мне по-прежнему симпатична высказанная на круглом столе 2.06.1998 идея Екатерины Ваншенкиной о непременном наличии у малого прозаического текста жанров-прототипов, особенно с уточнением, которое предложил на Фестивале малой прозы Данила Давыдов: учитывать в качестве прототипов как литературные, так и речевые жанры. Однако, по-видимому, даже такой изощренный прием не обеспечит надежной классификации: феномен малой прозы, в частности, в том и состоит, что жанровые различия здесь подвергаются наиболее мощной эрозии, это идеальное поле для деконструкции жанра (в том числе и крупноформатного жанра – скажем, романного: см., например, миниатюру Александра Хорта "Кухня"). Между прочим, рассказы, о которых вчера вел речь Александр Привалов, – тоже не совсем рассказы; особенно любопытен текст моей однофамилицы Натальи Кузьминой, где вполне ортодоксальный минирассказ заключен в сугубо поэтическую (авангардного толка) и, между прочим, даже стихотворную рамку.
        Тем забавнее, кстати говоря, что в подцензурной советской литературе малая проза была дозволена исключительно в канонизированном жанровом облачении. Жанров было, пожалуй, три: пейзажная зарисовка, юмористический рассказ (канон задавался 16-й полосой "Литературной газеты") и, едва ли не у одного Федора Абрамова, миниочерк (легитимизированный, как и многое другое в 70-е годы, деревенской тематикой). И любопытно, как зубры советской литературы – Виктор Астафьев, Юрий Бондарев, Владимир Солоухин, Александр Солженицын (чьи идейные расхождения с советской властью никак не изменили его сформировавшейся в русле советского канона эстетики), – мучимые смутной догадкой о поразительной жанровой скудости своего малоформатного репертуара, старались выдумать каждый свой псевдожанр, вынося его в названия циклов: все эти "затеси", "крохотки", "камешки на ладони"...
        Не секрет, что эволюция искусства проходила по пути эрозии жанра. Художественная проза – едва ли не самый консервативный в этом отношении вид искусства (не берем в рассмотрение встречное движение – реставрацию жанровой системы в массовом искусстве). И, похоже, малая форма – то звено, расшатывание которого в конечном итоге взорвет-таки архаичные жанровые структуры современной прозы.