Д е к а б р ь

Айги Геннадий. Поля в городе: Листы во Францию.
Шубашкар (Чебоксары): Руссика, 1998.

Небольшой сборник стихов, тематически связанных с французской поэзией (главным образом - посвящения современным французским поэтам, чьи стихи Айги переводил на чувашский; в их числе Мишо, Шар, Рубо и другие современные классики). Отдельно - четыре стихотворения Антуана Витеза, переведенные Айги на русский (рука переводчика чувствуется, но и от оригинальных стихов Айги эти тексты отличаются - большей связностью и повествовательностью). Оформление (особенно обложка) отличается редкой изысканностью (имитация почтового конверта, не раз встречавшаяся в последние годы на обложках стихотворных сборников, - ср. хотя бы книги Дмитрия Соколова и Ольги Ивановой, - здесь доведена до логического завершения: наклеены имитации почтовых марок с рисунками того же Витеза, которые погашены настоящим, насколько можно судить, почтовым спецгашением в честь Айги). Выход книги приурочен к награждению Айги французским Орденом Искусств и Литературы.

Кулемин Эдуард. Искусственным путем
[Б.м.], 1998.

Автор приложил максимум усилий, чтобы сделать свою книгу подлинно отвратительной, - начиная с обложки, где двойное "с" в названии оформлено эсэсовскими молниями, а фоном служит набранная бледно-серым на всю площадь разворота отборная матерная брань. Общее направление книги настолько близко к Владимиру Сорокину, что вызывает подозрения в пародийных задачах (учитывая, что предыдущие книги автора представляют собой довольно изящные и вполне самобытные концептуалистские работы): воспроизводится не только тематика и образный ряд (кровь - секс - фекалии), но и ряд характерных приемов (сползание в заумь через междометия и звукоподражания, визуальные элементы - "эквиваленты текста" - в прозе). Не исключено, что смысл этого эксперимента - в том, чтобы наглядно показать: продолжать Сорокина нельзя, можно только повторять (и непонятно, зачем). При всем том в отдельных стихотворениях неожиданно встречаются куски первоклассной поэзии:

Нас она паническим пунктиром
просквозит, изнанку холодя,
емкая, как night capitulieren
на устах рассветного дитя.

- где "она" - вечность, а "night" вместо "nicht" - не опечатка, а редчайший для русской литературной традиции художественный прием. И, честно говоря, несколько жаль, что человек, умеющий писать такие стихи, тратит время и силы таким странным образом.

Н о я б р ь

Цыганкова Таня. Стихи и маленький рассказ
[Б.м.], 1998.

Небольшой томик издан посмертно и, вероятно, воспринимался издателями прежде всего как дар памяти. Отсюда присутствие в нем вещей неудачных и необязательных (прежде всего это касается нескольких стихотворных шуток и стихотворений для детей, которые не очень остроумны и несут печать версификационной и образной принужденности). Однако среди вошедших в книгу лирических стихотворений - немало симпатичных, непритязательно изящных (верлибры и белые стихи предпочтительны), а завершающий книгу рассказ (близкий к non-fiction) "Старая квартира" отличается точностью интонации: ностальгия без сентиментальности. Помимо прочего, книга представляет собой подлинный шедевр книжного дизайна: во всем, от выбора шрифта для заголовков до необычной брошюровки (на пружине), не говоря уже о замечательных иллюстрациях на папиросной бумаге, чувствуется рука высочайшего профессионала, чье имя, к сожалению, не указано (вероятно, кто-то из родных и близких автора).

Шуляк Станислав. Город: Радиопьесы.
СПб.: Изд.С.-Петербургского Ун-та, 1998.

Семь пьес, из которых только одна (монопьеса "Футбольный матч в Содоме") требует обязательной радиопостановки - остальные вполне сценичны, хотя и минимизированы в смысле необходимого антуража. Автор продолжает драматическую традицию экзистенциалистов, прежде всего Сартра, помещая не слишком индивидуальных персонажей в абсолютно непригодный для жизни мир войны без правил (чеченские аналогии напрашиваются, но, в общем, так же необязательны, как испанские у Сартра). Особняком стоит "Северный ветер", не лишенный оттенка мистерии.

Беляков Александр. Эра аэра: Стихи.
М.: Carte blanche, 1998.

Ярославский поэт, один из самых ярких представителей поколения 30-летних, в новой книге делает еще один шаг в сторону поэтики тотальности. Парадоксальное взаимодействие мандельштамовской и обериутской традиций формирует общий неповторимый облик этих текстов, а для внесения дополнительных штрихов автор может воспользоваться любым, самым неожиданным приемом: от палиндромной строки до близких к Александру Левину персонификационных игр ("Синекуры и халявы // развалились, как коровы"). Даже в обреченном жанре социальной сатиры Беляков умудряется иной раз добиваться успеха за счет остраняющих паронимических сопряжений и полисемантических построений.

Митин журнал. / Ред.Д.Волчек.
СПб., 1998. √ #56.

          В номере особенно много переводов. Нужно отметить фрагмент самого романтического из сочинений Уильяма Берроуза - повести "Дикие парни" (к сожалению, русский текст оставляет желать лучшего, изобилуя формулировками типа "вход в прямую кишку - словно трепещущая роза"; справедливости ради нужно сказать, что задача стилистически корректной передачи по-русски сексуально-эротической лексики практически невыполнима); переводы Ярослава Могутина из Аллена Гинзберга еще более небрежны и непрофессиональны, но зато рядом с ними хорошо заметно, как интерес к Гинзбергу стимулирует его собственное творчество. Упомянем также маленькую пьесу недавно умершей Кэти Акер (одной из наиболее крупных фигур феминистской литературы) и очередной кусочек джойсовых "Поминок по Финнегану" в переложении Анри Волохонского. Волохонскому же принадлежат развеселые минимемуары "Трава забвения" - пародия, конечно, но немало любопытного из них и узнать можно, причем о самых разных фигурах - от переводчика Ивана Лихачева до Алексея Хвостенко.
          Начат печатанием новый роман Александра Ильянена "Дорога в У" - проза, как и прежде, кузмински-куртуазная, но, в сравнении с "И финном", повествовательность все слабее (текст состоит из последовательности своеобразных стихотворений в прозе в полторы-две страницы каждое, причем элементы сюжета присутствуют в заметном меньшинстве фрагментов), а экзальтация - сильнее (парадоксальным образом выражающаяся в почти повсеместном уничтожении глаголов: каждая фраза как будто вопиет о наличии некоторого предмета, явления или переживания). Текст Данилы Давыдова "Случайные догадки" - своего рода упражнение в стиле: набор фрагментов, имитирующих любой стилистический канон с целью исчерпать и приравнять все возможности; задача почти сорокинская, но выполняемая, для разнообразия, спокойно и ненавязчиво.
          В разделе поэзии, в основном, поколение 20-летних (вообще из 14 авторов номера 8 младше 30-ти!). Отметим написанное алкеевой строфой стихотворение Игоря Вишневецкого (ассоциация переживаний эмигранта с античными мотивами восходит, кажется, к Бродскому) и контрастное к нему травестийное отражение эмигрантского самоощущения у Алексея Верницкого. Продолжаются плодотворные эксперименты воронежского автора Александра Анашевича по расщеплению лирического "я" и созданию многоголосной, драматизированной лирики.
          Что до критики, то длинная статья Аркадия Неделя о Владимире Сорокине решительно выходит за пределы нашего понимания - настолько, что если Недель и впрямь, как уверяет справка об авторах, учится в аспирантуре у самого Деррида, то приходится признать, что он сильно превзошел своего учителя. То есть вообще ничего не понятно. Константин Плешаков в статье о Могутине, напротив, вполне членоразделен, но, кажется, недостаточно дистанцирован от объекта (ряд интерпретаций явно навязан автором исследователю), а с другой стороны - заметно страдает от невладения контекстом сегодняшней литературы, в свете которого утверждение, например, о том, что "русские сейчас охвачены настоящей волной мракобесия с разнообразными чудесами, ясновидящими, духовными отцами etc", выглядит несколько безадресным.
          Завершает номер забавный материал русского бельгийца Александра Привалова (уж не псевдоним ли, по Стругацким?) - комментарий к отдельным строчкам и выражениям из знаменитого "Представления" Бродского (собственно, дополнение к комментарию Томаса Кэмпбелла, опубликованному на пару номеров раньше). Привалов предлагает считать стихотворение Бродского культовым и превратить его комментирование и толкование в непрерывный процесс, в сплачивающее отечественную интеллигенцию общее дело. Сложно сказать, придется ли идея по вкусу, - но, во всяком случае, это не худшее из того, что нашей интеллигенции предлагали.

О к т я б р ь

Климова Маруся. Домик в Буа-Коломб: Роман.
СПб.: Митин журнал, 1998.

Из жизни парижской богемы и полубогемы, преимущественно русских эмигрантов. Общая идея та, что Париж (а то и весь мир) населен исключительно мрачными уродами. Типажи гоголевско-достоевские, но поданные без тени симпатии; число их умножено обильными вставными мининовеллами, среди которых попадаются весьма забавные, но в целом кажется, что основная мысль книги не требует 180 страниц для своего развития.

Кривулин Виктор. Requiem.
М.: АРГО-РИСК, 1998.

Цикл из 17 стихотворений памяти трагически погибшего в начале года сына поэта, Льва. Голос поэта неподдельно срывается, так что тексты в значительной мере лишены обычной для Кривулина конструктивной жесткости и риторической ясности.

Морозов Владимир. Холодный воздух.
Саратов: Контрапункт, 1998.

Сумрачная, почти безлюдная (преобладают городские пейзажи, чаще со снегом) лирика, очень традиционная (предел допустимой вольности √ редкие, не больше одного на стихотворение, пропуски слога в метре, создающие эффект внезапно на мгновение перехваченного горла). Несколько однообразно, но ряд лучших текстов оживлен точной бытовой деталью и/или местной топографией/топонимикой. На третьей книжке (ранее вышли такие же небольшие сборнички Александра Ханьжова и Евгения Малякина) издатели решились объявить о поэтической серии (пока безымянной) и анонсировать еще шесть книг, в том числе новый сборник Светланы Кековой.

Шамборант Ольга. Признаки жизни.
СПб.: Пушкинский фонд, 1998. √ Сер. "Имя собственное".

Краткие и сверхкраткие эссе, много печатавшиеся в "Постскриптуме" и иногда в "Итогах" (еще один признак стирания граней между эссеистикой и публицистикой). Но √ странное дело! √ собранные воедино, тексты становятся гораздо более публицистическими, заметнее социально-политические привязки к каким-то случайным сиюсекундным обстоятельствам...

Соло: Журнал литературных дебютов. / Ред.А.Михайлов.
М.: Новое литературное обозрение; Русский ПЕН-Центр, 1998. √ #21.

Проект Александра Михайлова получил новую "крышу" √ "НЛО" √ и новую обложку работы Адольфа Гольдмана (красные и синие пятна на фоне многократно перемаранной рукописи). Содержание, √ клянется в предисловии Михайлов, √ есть и будет прежнее: "энергичная, талантливая и искренняя графомания" под знаменем "искренности, наивности и жизнерадостности". Последнего качества иногда не хватает (например, рассказам Галины Шутько о тяжелой женской судьбе: "Спать отдельно Георгий Анне не позволял даже тогда, когда она болела по-женски и нуждалась в покое"), либо оно столь обильно, что переводит текст в разряд юмора и сатиры. Для этого разряда маленькие рассказы Евгения Шкловского и Кирилла Куталова вполне приличны, годится и рассказ побольше Владимира Фельзенштейна, хотя и производит впечатление начатой повести, на которую у автора не хватило терпения. К счастью, сатира и юмор не требуют оригинальности стиля. Айдар Хусаинов в романе "Аждаха" пытается работать со стилем, пародируя то Битова, то Лема, то создателей новых национальных мифов вроде Леонида Латынина (но на башкирском материале), но насколько это все укладывается в едином произведении √ судить сложно, поскольку опубликованы фрагменты. Небольшая повесть Юрия Горюхина √ монтаж эпизодов из жизни обитателей одного подъезда, представляющий, по мысли автора, весь спектр житейских ситуаций √ от зарождающейся чувственности до экзистенциального одиночества, √ вполне профессиональна, хотя и не слишком современна. В разделе поэзии, если не во всем номере, наиболее замечателен Игорь Смирнов, максимально, как представляется, выражающий заявленные Михайловым принципы (хотя жизнерадостность и здесь иногда изменяет: "О зачем такие жертвы // Ах где ходишь ты девочка // Я люблю тебя немножко // У меня болит душа"); и тексты очень хороши, и имя автора, навевающие ассоциации и с высокими теориями полного тезки из Мюнхена, и с классиком русского поэтического примитивизма Петром Смирновым; как и в последнем случае, вопрос о преднамеренности или спонтанности демонстративно графоманского письма разрешить непросто, однако скупые сведения об авторе (27 лет, живет в Красноярске) заставляют заподозрить в нем то же лицо, что за подписью "Егор Смирнов" напечатало уже очевидно преднамеренные тексты близкого стиля в сборнике "Обойный гвоздик в гроб концептуализма". Завершает номер подборка авторов из Липецка, подготовленная Сергеем Зубаревым.

С е н т я б р ь

Жуков Игорь. Мемориал А.И.Свидригайлова: Малая проза.
М.: АРГО-РИСК, 1998. - "Тридцатилетние", вып.5.

Первая прозаическая книга 35-летнего ивановского автора разбита на два раздела: в одноименном с названием книги - сюрреалистические миниатюры, более всего напоминающие конспекты дурных снов; во втором, "Вопросы литературы", - разноплановые тексты, из которых запоминаются прежде всего проект перформанса с соборным выкуриванием сигарет с написанными на них стихами и рекордный по краткости текст, состоящий из фразы "Леди Годива - это Нина Искренко" (с подзаголовком "Проблема отождествления при создании творческого портрета"). Вообще миниатюры настолько миниатюрны, что даже шрифт для их печати использован мелкий до неразличимости.

Победин Константин. Поэмы эпохи отмены рабства
СПб.: Пушкинский фонд, 1998. - Серия "Имя собственное".

Редкие по остроумию абсурдистские микроновеллы - зощенковская экзистенциально-бытовая сатира, иногда сближающаяся с блестящей, но несколько поверхностной стилистикой "баек" Михаила Веллера, иногда тяготеющая к иронической притче. Вкраплениями попадается стихопроза, близкая стихам Сергея Гандлевского (кумулятивное нанизывание бытовых деталей vs. романтическое лирическое "я"). Второй раздел - "Рассказы о Толстом" - продолжает традицию "Анекдотов о Пушкине".

М а й

Филиппов Василий. Стихи.
СПб.: Ассоциация "Новая литература"; Красный матрос, 1998.

Первая книга одного из самых парадоксальных поэтов питерского андеграунда. Поэтика Филиппова - близкая наивному искусству непосредственная передача впечатлений, связывающихся в единый текст по прихоти житейских соположений (возможна аналогия с некоторыми произведениями Евгения Харитонова, но без свойственного последнему надрыва, в чисто созерцательном ключе; есть нечто общее и с творчеством Владимира Кучерявкина). Однако сама жизнь, наблюдаемая и воспроизводимая Филипповым, - не запутанные изгибы личных драм, как у Харитонова, не привлекательный в своей обыденности и умиротворенности быт Кучерявкина, а, в значительной степени, сами картины жизни петербургской неофициальной литературы (эпизодические персонажи стихов Филиппова - Елена Шварц, Сергей Стратановский, Александр Миронов...

Винник Николай. 96: Стихи, поэма.
М.: АРГО-РИСК, 1998.

Первая книга 26-летнего московского поэта (впрочем, весьма гордящегося гражданством Приднестровской республики). Иронические тексты достаточно остроумны, что сегодня уже редкость; внутренне это, вероятно, связано с тем, что автор не превращает иронию в профессию: рядом - не слишком тривиальная лирика, и граница не особенно отчетлива. Интенсивность богохульства в стихотворении "Благая весть" способна, кажется, поразить воображение даже ко всему привыкшего современного читателя (хотя смысл текста при вдумчивом рассмотрении оказывается не столько святотатством, сколько декларацией обращения). Ориентации автора видны из трех пародий-приношений (Нина Искренко, Всеволод Некрасов, Дмитрий А.Пригов); первые две действительно точны, Пригов же воспринят несколько поверхностно и, как следствие, на поэтику самого Винника не влияет.

Вишневецкий Игорь. Тройное зрение: Стихотворения.
Нью-Йорк: Слово-Word, 1997.

Второй сборник московского (в прошлом) поэта, одной из ключевых фигур последней волны руского литературного самиздата (журнал "Равноденствие", 1989-90), ныне, как водится, преподавателя русской литературы в одном из американских университетов. В целом Вишневецкий продолжает работать в несколько архаизированной манере, связанной с балансированием между позднемандельштамовской и ходасевичевой линиями. Особняком стоит небольшой текст "97╟F", в котором тот же речевой и образный строй сочетается с неожиданным композиционным и ритмическим ходом: разноразмерные и разнохарактерные (хотя равно метричные) фрагменты следуют в занумерованном порядке, напоминая испорченному читателю о Льве Рубинштейне, а непредвзятому - о нумерации библейских стихов, в том числе и в псалмах.

А п р е л ь

Визуальная поэзия: Научно-художественный журнал. / Ред.А.Бубнов.
[Курск], 1998. - #2.

Журнал открывается манифестом трех его авторов - Александра Бубнова, Сергея Бирюкова и Сергея Федина, прокламирующим растущую актуальность ряда литературных приемов (соединение в одном тексте элементов разных национальных языков) и форм (палиндром, анаграмма, "пантограмма", один из типов визуальной поэзии - тексты, читаемые несколькими различными способами за счет использования специфических буквенных начертаний). Последнему явлению посвящена статья Федина с многочисленными примерами его собственных работ (заметно отличающихся по технике от хорошо известных "листовертней" Авалиани - кстати, это название Федин отвергает, не приводя каких-либо внятных доводов в пользу предлагаемого "поворотень"). Исторический обзор визуальной поэзии в России (заканчивающийся, по сути Андреем Вознесенским и в этом уступающий продолженной далее статье в "Черновике" #12) предлагает Бирюков (снова не давая никакого определения самому явлению). Запись беседы Бубнова и Федина, завершающая небольшую брошюру, носит ни к чему не обязывающий характер.

Комментарии: Журнал для читателя.
М.-СПб., 1998. - #14 /Отв. за номер А.Драгомощенко.

Постоянные авторы "питерской" версии "Комментариев" представлены важными для себя текстами: Александр Скидан - мощной и полифоничной поэмой "Пёрсинг нижней губы", Шамшад Абдуллаев - программной эссеистикой, включая исключительно принципиальный текст "Поэзия и местность" (последний, впрочем, как и поэма Скидана, уже печатался), сам Аркадий Драгомощенко - впечатляющими нехарактерным лаконизмом и энергичностью письма (возможно, за счет использования элементов формы киносценария) "Туманными картинами". От Петербурга также рассказ Павла Крусанова, стихотворный цикл Сергея Завьялова (эксплицирующий и ранее свойственный поэту интерес к античному фрагменту как готовой форме) и способный дезориентировать читателя-неофита начальный блок текстов со значительной ролью смехового начала: "Рассказы о войне" Аркадия Бартова, не балующие разнообразием развлечения Ольги и Александра Флоренских и весьма остроумная пародия Владислава Кушева на постмодернистскую историософию (пушкинские тексты программируют ход российской истории). Отметим органичное встраивание в питерский контекст малой прозы москвича Станислава Львовского. Философия и культурология представлены М.Серром, Р.Рорти, С.Жижеком и др.

Тимофеев Сергей. 96/97: [Стихи].
Рига: Хлопок и синтетика; Casablanca 2000, 1998.

Третий сборник 27-летнего рижского поэта - младшего из тех, чье имя связывается с латвийской школой русской поэзии, сформировавшейся в конце 80-х вокруг легендарного журнала "Родник" (впрочем, Тимофеев всегда был близок и петербуржцам круга Аркадия Драгомощенко и "Митиного журнала"). Как и в вышедших двумя годами раньше "Воспоминаниях диск-жокея", стихи новой книги Тимофеева рассказывают о жизни и мировосприятии молодежи, ориентированной на западный стандарт молодежной жизни (и жизни вообще). Мера повествовательности тимофеевских верлибров (впрочем, временами возникает своеобразный мерцающий ритм и даже рифма, смещенная вовнутрь строки) весьма велика, но сюжеты обычно без начала и конца: задача в том, чтобы поймать разлитое в воздухе настроение, точно увидеть и точно передать элемент повседневности (хотя, разумеется, эта повседневность и носит несколько экзальтированный характер, включая в себя ночные клубы и ночные прогулки, фотосъемки и показы мод, работу в рекламных бюро и бандитские разборки, и т.п.). Значительное место в книге занимают фотографии (полуслучайные кадры из жизни нескольких юношей и девушек), заверстанные не без нарочитой небрежности и таким образом, что главенство текста в книге не выглядит безусловным (вообще по дизайну сборник больше похож на рекламный буклет).

М а р т

Анпилов Андрей. Небесный портной: Стихи.
Минск: Виноград, 1998.

Поэзия легкая, бесхитростная и безыскусная; "домашность" не изменяет автору даже при редком обращении к культурным реалиям (стихи о Моцарте и Шуберте). В некоторых стихах недопустимые версификационные вольности выдают песни (для которых, естественно, плюс/минус слог ничего не значит). Вообще мир авторской песни (к которому Анпилов близок), по-видимому, остается заповедником неошестидесятничества в самой камерной его разновидности; впрочем, иногда у Анпилова прорываются и другие ноты - скажем, религиозный пафос в духе Вениамина Блаженного.

Березовчук Лариса. Цветенье реликтов: 12 элегий; Force majeure: Композиция.
СПб.: Бояныч, 1997.

Первая книга последнего из питерских поэтов первого ряда, до сих пор остававшегося неизданным. Наиболее радикальный консервативный протест против постмодерна осуществляется через признание постмодернистской идеи сосуществования всевозможных культур - но из этого признания выводится не идея нейтрализации, а категорический императив проживания каждой из них заново (и Березовчук идет ab ovo, кладя в основу "Force majeure" "Орестею"). Сверхсложные полиметрические конструкции, глубокий риторический фундамент.

Горбаневская Наталья. Кто о чем поет: Стихи.
М.: АРГО-РИСК, 1997.

Стихи, созданные известным поэтом за последний год. Лирика Горбаневской становится все более аскетичной: скупые эмоции, ограничение словаря, малая форма (редкое стихотворение больше 8 строк), - что в сочетании с по-прежнему изысканной звукописью и прихотливыми схемами рифмовки производит, если вслушаться, весьма своеобразное впечатление.

Дышленко Борис. На цыпочках: Повести и рассказы.
СПб.: Ж-л "Звезда", 1997.

Впервые как следует издан один из классиков петербургской неподцензурной литературы 70-80-х, лауреат Премии Андрея Белого. Большая часть текстов восходят прямиком к Достоевскому эпохи "Двойника", хотя и без Кафки, наверное, не обошлось (что и естественно при работе с таким материалом, как быт коммунальной квартиры, какие-то военные сборы и прочие советские прелести). Сквозные персонажи и повторяющиеся из текста в текст коллизии создают, при безукоризненности письма, кумулятивный эффект. Особняком стоит последняя повесть, "Что сказал профессор", - своего рода метафизическая утопия.

Ильянен Александр. И финн: Роман.
Тверь: KOLONNA Publications, 1997. - "Тематическая серия", вып.2.

Петербуржский поэт и прозаик, стоящий в стороне от основных питерских литературных тусовок (впрочем, участвовавший в творческом семинаре Виктора Сосноры и охотно публикуемый некогда "Сумерками", а ныне "Митиным журналом"). Роман Ильянена недостаточно агрессивен по отношению к традиционной форме, чтобы называться антироманом, но на статус не-романа может обоснованно претендовать, развивая повествовательные стратегии Розанова и Евгения Харитонова. Послесловие Дмитрия Кузьмина рассматривает новизну рисуемого Ильяненом характера с точки зрения ревизии концепта маскулинности в современной культуре.

Курицын Вячеслав, Парщиков Алексей. Переписка. Февраль 1996 - февраль 1997.
М.: Ad Marginem, 1998.

Проект, придуманный Ириной Прохоровой и частично напечатанный в "Новом литературном обозрении". Попытки "НЛО" ввести в критический обиход разного рода диалогические практики нельзя не приветствовать (и, кстати, они представляют очевидную параллель к попыткам клуба "Авторник" канонизировать разные формы диалога в литературной жизни). Для успешности таких попыток желательна точно выверенная мера близости собеседников: неинтересно как слишко близко, так и слишком далеко. В случае с Парщиковым и Курицыным получается все-таки далековато: не столько диалог, сколько два дискретных монолога. Правда, оба весьма любопытны. Стиль и миросозерцание Парщикова узнаваемы, хорошо видна его идейная и языковая близость не к Жданову или Еременко, с которыми его когда-то по недоразумению связал Кедров, а к Аристову и Драгомощенко, чья эссеистика давно известна. Текст Курицына кому-то покажется неожиданным: он совершенно жизненный и человечный (местами вплоть до откровенной сентиментальности) и мог бы развеять миф о Курицыне как о таранном орудии русского (чтоб не сказать - постсоветского) постмодернизма, - если бы носители этого мифа вдруг пожелали с ним расстаться. Помимо позитивного целостного впечатления - множество любопытных и поучительных мелочей, касающихся литературы и культуры.

Макарова Милена. Амальгама.
Рига: Вайделоте, 1997.

Первая книга 25-летней поэтессы, сумевшей полностью проигнорировать мощную местную поэтическую традицию (в лице ли поэтов "Родника" или сильных традиционалистов вроде Ольги Николаевой). В результате стихи отличаются безвкусно-манерной красивостью, местами просто превращаясь в перебирание экзотических слов: "Для гладиаторских боев // с небрежным привкусом гамбита..." и т.д. Чудесным образом это не относится к составившим последний раздел книги стихотворениям в прозе, не лишенным претенциозности, но достаточно достоверным (благодаря обилию городских реалий, топонимики и т.п.) и убедительным по интонации.

Пахомова Валентина. Дыхание деревьев: Стихи.
Барнаул: Алтай, 1997.

Верлибр, тяготеющий к миниатюре (от двух строк, самый короткий текст - четыре слова). Удачи сборника (их немало) связаны с традиционной женской оптикой (неожиданной для этой формы), повседневным бытом в качестве темы и материала для тропов. Немногочисленные провалы - с попытками гражданского пафоса. В некоторых стихах приятно удивляет мягкая ирония, от которой нас отучила "ироническая поэзия". Вопреки месту издания, автор живет в Москве.

Пивоварова Ирина. Круглое окно: Роман.
М.: Н.Шварц, 1997.

"Взрослая" вещь известного детского поэта (1939-1986). Автобиографическая проза, включающая две основные линии: детство (редкие по откровенности и психологической глубине очерки интеллектуального и телесного созревания) и литературно-художественные круги (точные, острые портреты фигурантов советской культурной сцены). Роман неокончен, и, похоже, сыну писательницы принадлежит не только название, как указано в аннотации, но и по крайней мере часть композиционных решений.

Побережье: Альманах для чтения. / Ред.О.Романов.
М., 1998. - #2.

Второй выпуск альманаха получился ровнее первого: откровенной самодеятельности стало меньше, хотя по-прежнему многие тексты отдают молодежными субкультурами (иногда это забавно, как в "Повести о Хипе и Ментовской Матке", имитирующей слог и конструкцию легенд о короле Артуре по Мэлори). С другой стороны, открывающие выпуск рассказы Леонида Костюкова как будто кивают в сторону последующих текстов: ирония в них носит несколько залихватский характер, чего вообще за этим автором не водится. Очень удачна подборка Дмитрия Быкова - да вот беда: все тексты уже публиковались в его авторском сборнике; других стихов в номере нет, и, кажется, логично было бы вообще без них обойтись. Центральной фигурой альманаха по-прежнему является Александр Дашевский, хотя его публикация во втором номере уступает предыдущей: здесь доминируют многозначительные и вместе с тем легкомысленные притчи с сильным элементом стилизации, между тем как наиболее яркие работы Дашевского лежат в другой области - скуповатого, с недомолвками реалистического письма, сквозящего ирреальным из-за каждой немотивированной детали (или, наоборот, пропуска детали); впрочем, представляющие этого Дашевского рассказы "Здесь и сейчас" и особенно "Почти свой замок" очень хороши. Из других авторов отметим изящные сюрреалистические зарисовки Федора Летуновского.

Черновик: Альманах литературный визуальный. / Ред. А.Очеретянский.
[Б.м.], 1997. - #12.

Визуальная составляющая альманаха традиционно более сомнительна: впечатляют коллажи Елизаветы Мнацакановой (но, кажется, надо смотреть на подлинник: судя по всему, полиграфическое воспроизведение, да еще довольно скромное, не дает полной картины), есть остроумная графика Сергея Сигея (как всегда, непонятно, почему Очеретянский и сам Сигей считают ее визуальной поэзией), изысканные городские пейзажи Андрея Тозика... Много случайного, необязательного, в жанре, как говорят художники, почеркушек. В разделе поэзии - целый ряд ярких удач, прежде всего стихи Михаила Нилина и цикл Вадима Калинина "Рекламное приложение"; хороши Александр Анашевич, Александр Гааб, Мария Максимова. Статьи носят по большей части ни к чему не обязывающий характер. В прозе - симпатичные рассказики Екатерины Живовой, изящные стихотворения в прозе Кирилла Кожурина. Много авторов из российской провинции, представлены две локальные школы - кенигсбергская (авангард с европейским уклоном; явный лидер - Дмитрий Булатов) и новосибирская (младшее, неофутуристически настроенное поколение; совсем юный Виктор Иванив ярче и глубже более известного Игоря Лощилова). Из более известных авторов - Иван Ахметьев, Александр Макаров-Кротков, Генрих Сапгир.