* * *
Пока я двигался, дышал
И собирался за сиренью,
Между лопаток не спеша
Ворочалось стихотворенье,
Слепое, грубое, как крот,
Нелепейшее, но при этом
С обильем тянущих темнот
И даже с простеньким сюжетом.
За стенкой стихли голоса,
Залезла кошка на колени,
Так я остался без сирени,
Зато чего-то написал
О том, что вот такой вот я,
В ужасном, к слову, настроенье,
Сижу, пишу стихотворенье,
Как будто знаю, на хуя.
* * *
По разительному бесстрастию,
По безвременью сутки - век.
Не болею, не вру, не хвастаю,
Как по осени, по траве.
Ты какая-то просто умница,
Чем помочь, или кто кого,
А на рыжих и черных улицах
Много пыли из ничего.
Словно девушка свои камешки,
Берегу на ветру глаза.
Я такой человек забавнейший,
Что не в силах и рассказать.
Ты бы тоже закрыла глазки,
И как будто бы нет меня.
Вечерочки звенят без смазки,
Зубчик к зубчику - шестерня.
Охренеть совсем, словно Вагинов,
Или сесть почитать "Обрыв"...
Хочешь, купим жучок-"Фольксваген"
И уедем кататься в Крым.
Словно в стенах ночного шлюза,
Будто в сумерках на вокзал,
Словно сохнет в камнях медуза
Лет пятнадцать тому назад.
* * *
Вот такая вот, блядь, поэтика.
Я бы мог по-другому, но
Стоит что-то в себе отметить, как
В знаменатель влезает ноль.
По законам формальной логики
Обозримое за спиной,
А на блюдце ломтики легкие
Теплых кухонных параной.
Если ждать, то зайдут товарищи,
В доме будет бардак опять.
Может, выйти, найти влагалище,
Чувства всякие испытать?
Скоро вырастет мать-и-мачеха,
А потом долбанет сирень,
Что ж такое случилось с мальчиком,
Что не хочется пятый день?
Что ж такое случилось с котиком?
Хоть включил бы, придурок, бра.
Вот такая вот, блядь, экзотика,
Подмосковные вечера.
* * *
В тот день, когда тебя зарежут,
Гроза обнимет Ленинград,
Войдет в озоновую нежность
Густой, томительный раскат.
Могучую почуяв воду,
Замрут крапивницы в пыли.
Потянутся громоотводы,
Похрустывая изнутри.
Оконным, сумеречным звоном
Прогонят толпы с площадей,
Проступят капли под нейлоном
На грудках Невского блядей,
Вода к воде, я продолжаю
С похмельным страхом в голове
Лежать в салатовом пожаре -
Жутчайшей павловской траве.
Роскошней, сладостней, нелепей,
Как будто плачу, клянчу, вру,
В струю всего великолепья
Попал и твой случайный труп.
Светло, пронзительно и сытно
Вода пошла по островам,
И белых злых ежей рассыпал
Огромный розовый трамвай.
* * *
Знаешь, что ты мне сделала?
Попробую объяснить.
В книгах зачем-то всегда обращаются к ним.
Это язык, на котором вообще нельзя говорить,
Думать, писать, а потому смотри:
Это подтеки ржавчины, это упавший столб,
Раньше этого не было, чувствуешь, это стол,
Это прожженная скатерть, в сортире журчит вода,
Я мараю бумагу, наверное, это дар,
Наверное, мне подарили. Знаешь, очень ценю,
Ценю с особым цинизмом, так ценят в собаке нюх.
Но это тоже неважно, просто не в этом жуть,
Просто о том, что было, больше не расскажу,
Просто мне больше не хочется этого называть,
Ночь, в одеяло прячется черная голова,
Окукливается, бедняга, наматывает уют,
Скоро выйдет имаго, если не расклюют.
* * *
Вот и кончилась попойка.
Ты останешься со мной?
И огромная помойка
Спит под крышкой черепной.
Все застыли, всё забыли,
Словно первую строку,
Только крысы голубые
В черных выемках текут.
Ты останешься, я знаю,
Лягу на спину. Смотри,
Золотая крысья стая
Постучалась изнутри.
Словно ложечкой по чашке,
Как из чайничка в роток,
Белых пальчиков тончайших
Телетайпный топоток.
Не гляжу, но все же вижу,
Но не правду и не сон,
Так в дрожащей страшной жиже
Вверх толкается кусок.
Через окна, через утро,
Через неба молоко,
Стук по стеклам перламутром,
Перламутром коготков.
Отпусти, родимый, вожжи,
Или спятил ты, дружок?
Что ты, Вадик? Это дождик,
Дождик - это хорошо.
* * *
Как пластмассовой лягушке
В темной хлебнице одной -
Глупой старенькой игрушке,
Словно девочке в кино,
Словно мальчику у речки
За стеною из осок...
Спи, мое Замоскворечье,
За чернейшей полосой.
Дом остался, день остался.
Возле денег море дел.
Через реку перебрался,
Поседел, помолодел.
Словно вышел на вершину,
Словно спрятался в мешок,
Словно от большой машины
На секунду отошел.
День причудливый, точеный
Будто тронул за плечо.
Вспыхнул счастья обреченный,
Но отчетливый щелчок.
В черной ядовитой гуще
Вырос домик и очаг,
Как пластмассовой лягушке
В странном месте в странный час.
Продолжение
альманаха "Авторник"
Вернуться на главную страницу | Вернуться на страницу "Журналы, альманахи..." |
"Авторник", вып.1 | Вадим Калинин |
Copyright © 2001 Вадим Калинин Copyright © 2001 Союз молодых литераторов "Вавилон" E-mail: info@vavilon.ru |