* * *
Ты ветр в овраге крутишься зачем?
Затем что нет орлу ни ветру нет и девы
Так сам в себе бессовестным орёл
Рыбак телец монада слёзы блещет
Вскрывая (ил!) хочу консервный нож
С заржавой вещью дальше дальше рядом
Сквозь муть убил блестит меня до слёз
Заныриваю нет её не видно
Размыл блестит и тёмный непрозрачный
/Песком обшарить остовом ладонью/
Сквозь нож блестит убил меня Годива
Размыл и съел убил убил размыл.
* * *
Со своей мифологией (раз, два, три)
Со своей мифологией в кобуре
Никогда не уйдёшь из своей страны
Никогда не вернёшься (камней, песку)
Нужно выдержать ритм (потому что так)
Нужно выдержать смысл (потому что здесь)
Дядя Киплинг сказал бы: не бойсь малыш
Ты не дрейфь ничего, только чуп и чал.
Потому что /пока/ живой - вот и вся любовь
Или я закрывал себя неживой
Ну а Маленький Джонни, конечно, сдох,
Потому что вообще легко умирать.
* * *
улиточкой стану и буду улиточкой жить
так как нигде никого никогда не встречали
улиточкой маленькой хочется стать умереть
затем что всё будет сначала и синенький дождик прольётся
и так хорошо когда ветер сырой и сырой
ласкает дышаться и нитков игрушков пластинков
и мандельштама я нет не люблю не надейтесь
просто мрачный собой стишок и больше вообще ничего
в следущей жизни быть может такой разноцветный
вёрткий как майское дерево будет звенеть.
* * *
лежу за окном в любое время
МАГИСТРАЛЬ тяжёлым ртом непослушным
говорит о чём-то известном ей
и звёзды делаются черней
жизнь глoтка вещь
мокрый асфальт стекленеющие подфарники
* * *
Рагнарёк. Хорошая жена знает свое хорошее дело. Муж уходит из дома; он военный и добрый вассал своего господина. Господин не видит подмены: к нему приходит другой. Что ты, спрашивает, мой Рудольф, так нынче то немногословен, то, напротив, весел невпопад и красноречив? Потому что это я, отвечает, сегодня убил Вотана. И тогда наконец сюзерен замечает, как добрый вассал переменился в лице, и понимает, что перед ним чужой. Не ходи к чужим. Не спи с чужими.
И со своими не спи. В пруду живет русалка, махнет хвостом - и нет ее теперь. Тебя нет. Это не ты, другой пришел вечером на берег, и другому ждать, пока солнце закатится насовсем. Слышится тихий плеск, слышно, как русалка увлекает в воду другого, не ведая о своей ошибке.
В воскресенье мертвый Вотан поставит часовню там, где некогда утонул другой. Мы об этом ничего не знаем. "Китеж", - говорит Машенька, вглядываясь в толщу воды. Она уже попала. Душа ее, сделанная немодными спиритическими сеансами, будто бы настоящая, уже находит в затонувших витражах неведомую сторону себя и дивится на нее, дивится. Удивление достигает критической точки; мы видим, как некто в массивных креслах щурится от солнца, бьющего в глаза сквозь чрезмерно узкое окно, Машенька подает ему вина или еще чего в гладкой металлической чаше: "Выпей, князь". Князь отворачивается от нее. "Пускай ты подашь мне, мой преданный друг". Друг подает. Лица друга мы не видим. Рука друга заметно подпрыгивает.
По-прежнему пасмурное утро. Машеньки больше нет с нами. Отпечатки острых копытцев на глинистом берегу, конечно же, скажут нам, куда она пошла.
