БЕЗ НАЗВАНИЯ

        Блеск водки... похож на мазутную пленку в час вечерней полумглы. Когда баржи дремлют, взвалив зады на причал. Вскрикнет редкая чайка. Приподнимется сонная волна. И ты вздрогнешь, глядя на последний солнечный след между бортами. Померещилось что-то знакомое. И исчезло.
        Так бывает, когда лежишь рядом, не смея прикоснуться. К женщине, слишком горячей для тебя. Значит, и слишком холодной. До "любви" ли здесь? До "бога" ли? Знобит от этих слов. Тянешь одеяло. И трезвым краешком ловишь себя на том, что свалился где-то на середине означенного пути.
        Чтобы ускорить вечер, зажигаю свет. Ставлю чайник. Вернейшее средство от болезней на почве любви. Но с побочным эффектом. Мощусь на табурет. Молчу. Смотрю в окно, когда пик часов подскажет, что уже пора, еще надеюсь - день не кончится просто так.
        Но день кончился. Уже. Вернее, перебит ночью. Огня нет... И от моря веет холодом...
        А ведь на самом деле я хотел бы жить на окраине. Где раздробленная кирха торчит из ветвей как прообраз перспективы Кремля. Где есть сумасшедший дом без забора. И люди, которым нечего больше жалеть. Каждый день они выходят побродить по периметру. Чтобы на ночь вернуться в дом.
        Сразу за поваленным деревом там начинался бы лес, и булыжная мостовая, теперь ведущая в никуда...

ПЕРЕВОД С РУКОПИСНОГО

        Еще ввечеру день клинится в тупик перспективы. Камень остыл. Забыл, когда был глиной. Солнце лежит под забором, с обратной его стороны. И долгим взглядом провожает в спину, прижимаясь щекой к щели.
        Вот, сумерки удалились. Кланяясь, маленькими шажками, оставляя нетронутый снег. Снег - это форма воды, способная прятать землю в подоле, ее следы. И печатать на чистом поле свои. Весною проходит и это. Холод не тот, что ожидалось вначале. Тем зима не фригидна, что источает пот. Мыслей нет, все чувства еще короче. Полуденный сон в диване ложится на дно слепящей реки. И вещи во взоре отходят в звенящей зыби потоков зноя.
        Пустыня...
        Ты и сам вполовину точно двуликий Янус. Он не знает, с какой руки приставить ладонь ко лбу. Сколько во тьму ни прячься, всегда останешься солнцем к лицу.

ОСЕНЬ

        Многие, здесь это слово буквально, столь модные в двухцветных изданиях писательницы, достаточно рано вступившие в пору своей блистательной литературной зрелости, чудесным образом этим упоенные, с многозначительной отрешенностью, искусно выверенной, назидают грядущим потомкам о том, как в приливе неких колоритных чувств, перебирая пожелтевшие фотографии и старые открытки (равномерно изъявленная приязнь и пожелания неувядающей молодости, от праздника к празднику, в строго календарной последовательности), вдруг забывают о предмете, и их воспоминания - кавычки открываются - о далеком прошлом отматываются назад, будто клубок ниток, и уводят далеко-далеко в прошлое - кавычки закрываются, - и вслед за тем из глубины разворота страницы, который есть подобие конца перспективы, плавно исходит желто-прелый аромат, осени присущий лишь отчасти...

"НОВЫЙ ГОРАЦИЙ"

        Форма креста легализует продажу золота. Наличие гостя - необходимость сосредоточиться. Дорогого гостя - расслабиться. Но когда остаешься один, чувство предательства не покидает.
        Комната движется сквозь ослепительный полдень. Внутри же сохраняется тень и замкнутость космического корабля. Назовем его "Новый Гораций".
        Почему связь с миром предпочтительна по радио. Она невидима и одностороння. Луч проникает в воду, но не намокает.
        Можно встать. Приблизиться к окну. Круто отвернувшись, направиться в угол. И не дойти, пропав на полдороге воспоминания о старой вещи. Оно лучше самой вещи.
        Наружный шум усиливает ощущение уюта. И превосходства. Звон в дверь говорит о застигнутости врасплох. Опыт спасает, но прикосновения неизбежны.
        И так из года в год.