Вручение премии Андрея Белого за 1993 год произошло 27 апреля 1994 года, в С.-Петербурге в Музее Анны Ахматовой в Фонтанном Доме при большом стечении народа.
Борис Останин: ... сейчас, прежде чем о премии Андрея Белого скажет Борис Иванович Иванов, я хочу объявить о присуждении еще одной премии. Я получил известие из Москвы о присуждении премии имени Андрея Жуковского. Она присуждается за достижения в области перевода с русского языка на европейские - и азиатские, конечно, тоже. Года три назад она была вручена шведскому поэту и переводчику Хансу Бьеркергрену и поэту Виктору Ворошильскому. В этом году премия присуждена Феликсу Филиппу Ингольду. Это швейцарский писатель, поэт и переводчик, он профессор университета Санкт-Галлен в Швейцарии. Но я не буду подробно о нем рассказывать, потому что церемония вручения состоится позже, в конце года. А сейчас я предоставляю слово Борису Ивановичу Иванову.
Борис Иванов: Нет, ты расскажи о процедуре, как все должно происходить.
Останин: Ну... все, наверное, уже не раз присутствовали при вручении премии Андрея Белого. Как всегда, премия в денежно-материальном отношении - это бутылка водки, яблоко и один рубль. Должен сказать, что я сегодня опоздал, потому что я очень долго искал один рубль. Я даже ходил к Владимирской церкви, там на паперти нищие...
Голос из зала: Ты имеешь в виду бумажный?
Останин: Бумажный, конечно, 61 года. Он изъят из оборота. В конце концов спонсором нашей премии стал Владимир Швейгольц, небезызвестный человек, он постоянно лежит на набережной... он нашел у себя один рубль и передал мне. Водку я купил в ближайшем ларьке, она оказалась "Санкт-Петербургская", а яблоко - забежал на Кузнечный рынок, я специально спросил у продавца: Вы откуда? Он сказал: Я из Ташкента.
Смех в зале.
Я сказал: Не может быть! Как вас зовут, на всякий случай? Он говорит: Кьо. Шамшад, есть такое имя?
Шамшад Абдуллаев: Кьо? Есть.
Останин: Вот! А у нас, говорю, наоборот, Шамшад. Так что вот... Теперь Борис Иванович...
Иванов: Я скажу несколько слов о самой премии. Премия Андрея Белого, я хочу напомнить присутствующим, это премия из литературы, а не от государства или какого-нибудь благотворительного фонда. Она остается немного фамильярной до сих пор, какой она была задумана в самом начале: это премия, которая отмечает своих. Это движение родственного чувства от - к. В этом чувстве есть не только специя благодарности, но и сочувствия. Это важнейшая ее черта - сочувствие к брату художнику, порабощенному литературной судьбой. Таким образом премия - это не только метка, но и мост сочувствия, переброшенный от нас к опознанному как наш...
Я скажу, как я воспринял те вещи Шамшада, которые я читал...
Останин: Извини, я тебя перебью! Еще не объявлено, кому присуждена премия.
Общее веселье.
Ты опережаешь события! Позволь я тебя перебью и тогда уж объявлю, что премия Андрея Белого за этот год присуждена Шамшаду Абдуллаеву!
Иванов: Ну а как же...
Бурные аплодисменты. Шамшад выходит к столу.
Ну, все вы, наверное, читали... дай я тебе пожму руку... и Звезду Востока, и его произведения поэтические, и эссе...
Иванов: Борис, дай я все-таки докончу...
Останин: А, конечно, конечно.
Иванов: Так вот, мне кажется, что я воспринял творчество Шамшада Абдуллаева как предложение пути назад. О каком назад идет речь? Это не призыв к варварству или войне против культуры, с которой воюют пошляки, "патриоты" и двоечники. Поэт у Абдуллаева тот, кто должен пробиться к реальности реального. Он реалист, реалист в то время, когда между реальностью и человеком культура поставила экран телевизора, стекло телескопа и микроскопа, звуковую завесу рокеров, иллюстрированные журналы, цирковых интеллектуалов и прочего. Вещественную часть Новой Вселенной, созданную прогрессом и напором могучих структур (стандартное образование, наука, книгопечатня, средства массовой информации и т.д.) поэту следует рассмотреть в непосредственной зрительности, опробовать прикосновением, ибо только расстроив напор структур, расцепив вагоны бесконечного состава, человек может перейти на другую сторону насыпи и пойти дальше, размыкая свой собственный путь от поездов.
Поэт и человек у Шамшада Абдуллаева должен найти щель в кладке совершающейся безличной истории, он должен дистанцироваться от того, что может превратить поэта во что-то похожее на певчий самолет или - передвижную библиотеку.
Поэзия Шамшада - это противодействие стереотипам, которые подобно оводам, преследующим Ио, окружают каждого из нас. Поэт ясно описывает эстетику напряжений, чем-то похожую на борьбу с искушениями монахов и дервишей.
Теперь мне не трудно объяснить, почему Шамшаду Абдуллаеву жюри присудило премию Андрея Белого.
В чем суть постмодернизма, которому, кажется, уже присягнули все? "Ничего нового художник открыть не может; все уже известно; все, что художник может сделать - это цитировать и цитировать; лучшая вещь - коллаж из того, что сделали другие "Митьки"; поэт - это виртуоз повторений, мэтр поэтического дизайна, библиотечный жучок с ножницами и, разумеется, орел-стилизатор; настоящий литературный суп - это тот, в котором плавает по крайней мере десяток тех самых больших мух-стереотипов..." Короче, постмодернизм - это конформизм нового образца, постмодернист - индивид, плывущий по течению.
Присуждение премии Андрея Белого конформисту просто невозможно. Это значило бы, что жюри предало забвению свои изначальные обязательства - отмечать с благодарностью тех, кто говорит новое слово, кто "выходит из ряда вон".
В то время, когда большинство практикующих литераторов с упоением говорит об эпатаже, иронии, клоунаде и т.п., наш коллега Абдуллаев позволяет говорить о судьбе в литературе серьезного. О судьбе литератур и культур.
Его творчество - это ветер, который с Востока принес шумы европейской работы, мы угадываем в его творческой позиции присутствие Хайдеггера, новых философов и экзистенциализма. В поисках первооснов метафизики Хайдеггер отправился в Элладу Парменида, но он мог, избрав другой путь, найти реальность реального в медитативности Востока.
Думая о творчестве Абдуллаева, я впервые почувствовал, что не только наша планета круглая, круглой стала ее культура. СРЕДНЯЯ АЗИЯ - это и мы, хотя, возможно, наше местопребывание мы скорее всего назвали бы СРЕДИННЫЙ ЗАПАД. Мы живем в СЕРЕДИНЕ - это ощущение в ближайшее десятилетие станет, уверен, быстро усиливаться. Мы уже сейчас круглокультурны.
Я думаю, Шамшад мог бы многое нам рассказать о том, что происходит там - в его СЕРЕДИНЕ. Присутствующие понимают, что там происходит не безликий процесс климатических изменений. Нам, участникам культурного движения, известно, что такое сопротивление, и почем свобода. Нашу скромную премию поэту из Узбекистана следует понимать и как выражение солидарности с теми, кто живет и работает в зоне замыканий культур, верований, традиций, типов духовности, там, где выражение ЭКОЛОГИЯ КУЛЬТУРЫ не кажется странным.
Имя художника не исчерпывает его значение. И потому премия - это попытка дать имя чему-то большему, чем личность. Жюри оказывается разочарованным, когда это ему не удается. Но оно не может быть более проницательным, чем поэт, которому оно доверяет.
Наше доверие серьезно. Оно включает доверие к прошлому, настоящему поэта Шамшада Абдуллаева и уходит вперед - туда, где еще царит пустыня немоты.
Итак, примите нашу благодарность за ваше творчество и сочувствие...
Аплодисменты, заглушившие окончание фразы.
Останин: Шамшад, позволь тебе вручить диплом лауреата. (читает) "Независимая литературная премия Андрея Белого за 1993 год по разряду поэзии присуждается Шамшаду Абдуллаеву, поэту, эссеисту, критику, редактору за неукоснительность письма и сотворчество восточно-западного диалога". Вот тебе экономический эквивалент (достает рубль), только не потеряй, это теперь большая редкость. И если, друзья, вы будете не против, я просто пущу сейчас эту грамоту по залу, и пусть на обороте все, кто согласен с присуждением премии, распишутся... Теперь Аркадий Драгомощенко...
Аркадий Драгомощенко: Чтобы не было скучно, я сразу скажу, что я разбил свое повествование на три маленькие главы. Первая глава: "Возвращение домой", вторая глава, если я не ошибаюсь, называется "Почести", и третья глава - "Раковина". Переходим к первой главе. Где проживает поэт? ...Вот как ни странно, Борис Иванович, тот скрытый и таинственный механизм постмодернизма мне не кажется механизмом как бы однородного совлечения каких-то элементов в какую-то плоскость, которая предстает вниманию читателя. Скорее, мне кажется, механизм этой машины постмодернизма это и есть машина той реальности, которой мы добиваемся. Глава называется "Возвращение домой", потому что каждый день я возвращаюсь домой (если выезжал в город) по Кондратьевскому проспекту, очень длинному, унылому проспекту. Когда я выезжаю из дома, Кондратьевский проспект меня удручает своей длиной, неизбежностью, неминуемостью прохождения через заводские пейзажи - но когда я возвращаюсь домой - он прекрасен. И в какой-то момент я начал думать о Кондратьевском проспекте как о проспекте, который назван в честь Василия Кондратьева. (Смех в зале.) И это естественно совершенно. Вещи меняются своими именами, и в процессе изменения их имен мы находим ту же самую реальность, которая меняет самое себя. Таким образом, в городе счастливо существует проспект Василия Кондратьева, Кондратьевский проспект, по которому мы все возвращаемся домой. У каждого есть такой проспект возвращения, которые названы не теми именами, которые им даны от рождения, а теми, которые произведены нами в процессе соприкосновения с современностью. Что же касается "Почестей", я думаю, что мы, имея честь воздать достойные почести прекрасному поэту, эссеисту, прозаику, редактору журнала "Звезда Востока", мы тем самым воздаем почести прежде всего не только ему самому, но той ойкумене, тому краю, тому миру, который создал этого поэта. Что же создает поэта, в таком случае? Создает ли его то, о чем пишет сам поэт в процессе своего письма, создает ли его тот свет, особый, который отличается от того света, который окружает его в других местах? Создает ли его ... его друзей? создает ли поэта материнская любовь и различие между ним и другими? Каким образом происходит поэт? Где возникает та грань, преступая которую человек начинает быть "писателем", прекращая быть просто "обыкновенным человеком"?.. Это очень таинственный вопрос, потому что у каждого это происходит по-другому, у каждого по-разному. Но я думаю, что общее у поэтов это то, что он где-то в детстве, в какой-то момент его взросления, первого понимания о наименовании мира он находится в каком-то странном несогласии с этим миром, опаздывании либо опережении, и таким образом язык, который дарует ему наше общество, сообщество людей, не прилипает к нему. Он вынужден учить эти правила, с тем, чтобы его понимали и чтобы понимать других. Но тот язык, язык странно смещенный по отношению к миру его окружающему, остается на всю жизнь, и этот язык тяготения понять, почему он смещен, почему он существует наряду с тем общим языком, и есть та драматургия, тот конфликт, который движет его желание быть в этом мире. Я говорил, что третья глава называется "Раковина". Раковина, потому что она находится в пустыне. В месте, которое некогда было морем, некогда было райским языком. Теперь это пустыня. Это то, что называется языком сегодня. Это бесконечно открытое пространство, бесконечно населенное миражами, нашими проекциями, нашими желаниями - но это пустыня. Поэт напоминает мне раковину, которая находится в этом месте, в этой пустыне, которая была когда-то морем, соединяя в себе море и пустыню воедино. Более того, поэзия есть внутреннее и внешнее одновременно, как раковина, которая существует в своей спиралевидности, выворачивая себя наизнанку. И мне кажется, что именно ощущение себя такой раковиной, заложником в этой пустыне языка, одержимость знанием об эдемском языке, языке рая, который никогда не будет больше восполнен, - и есть существование поэта. Я думаю, что это желание и эта глубокая печаль, которая всегда определяет поэта в любом каком-нибудь обществе - и есть тот курс, который его и развивает. Я не могу сказать о Шамшаде Абдуллаеве больше того, что написал в своей рецензии на его книгу, опубликованной в журнале "Огонек". Я удивился только тому, как можно совлекать тончайшие нити различных культур в определенный узор и понимать, что мы присутствуем здесь с разговором с великой европейской культурой с берегов Алжира, и как возможно возвращение ответа из Европы, какими окольными путями это возвращается туда, и как могущественны эти незримые связи. Я думаю,что вот именно вторая часть, за сотворчество, за созидание этих связей, этих культур, которые различны (естественно, они различны, иначе они не были бы другими культурами) есть самая главная задача поэта. Спасибо, Шамшад, спасибо вам.
Аплодисменты.
Останин: Услышав слово "раковина", я не могу удержаться от своих филологических привычек и обнаруживаю там солнечную раковину, "ра", - и "ковы" - это как бы пойманное солнце... Теперь, согласно ритуалу, я налью тебе, и ты скажешь ответное слово.
Слышно звяканье, бормотание и легкий смех.
Милена Виноградова: Можно, прежде чем Шамшад выпьет, я вручу ему еще один подарок. Он круглый, потому что это подарок от издательства "Новая луна". Это сыр, который очень любит Шамшад. (Общая радость.) После Бориса Ивановича, который говорил о круглой культуре...
Останин: И луна, и солнце - все сразу!
Аплодисменты.
Шамшад Абдуллаев: Прекрасная речь Аркадия Драгомощенко оттеняет мою несостоятельность как человека говорящего. Тем не менее я должен сказать несколько слов. Прежде всего, это событие для меня в высшей степени неожиданное. Достоин ли я подобной премии, подобного почетного внимания к своей персоне? Признаться, я чувствую себя совершенно никчемным. Все, что я делаю, не имеет никакого отношения ни к стихотворчеству, ни даже к его интерпретации. В моем случае гораздо важнее не аналитическое действие, не империя идей, не поэтическая методология, а гипноз некой длящейся атмосферы, находящейся вне меня. Это сколок с атмосферы, которая в любой момент рискует разбить нам сердце. Я и мои друзья в этом Богом забытом и ныне проклятом месте пытаемся, всякий раз неудачно, создать какой-нибудь текст, который мнится никому не нужным, и все это неизбежно канет в сверкающую по весне эфемерность. Так вот, коль скоро подвернулась такая возможность, я, пожалуй, выпью сегодня именно за это движение, благодаря которому мир, кажется, обречен быть. За эту сущность, которая не поддается счету и времени. Спасибо всем.
Аплодисменты.
