Митин журнал. Вып. 53 (1996 г.). Редактор Дмитрий Волчек, секретарь Ольга Абрамович. С.244-247.

"Не мир я принес вам, но меч", - говорит Иисус. Эссе Гигерича, стоящее многих исследований, позволяет перефразировать это утверждение: "Не чудо я принес вам, но факт". Самой таинственной тайной христианства и одновременно его самой радикальной новацией является привнесенная в мир фактичность факта. Мир мифа или "воображаемого мифического" в терминологии Гигерича принципиально лишен новостей. Все уже было под луной, а если что-то представляется неожиданным и незнакомым, так это только потому, что ему еще не подобрали подходящего имени, из числа имеющихся. Говоря о древнейшем типе социального кодирования, М.К.Петров указывает на ограниченность набора имен, так что всякая идентификация индивида, будь он искусный мастер, долгожитель, герой или преступник, осуществляется путем отнесения к ближайшему подходящему имени; излишек индивидуальности в счет не идет, остается за рамками, в невидимости. Миф как среда жизни, как среда высокого воображаемого впервые населенная людьми, а не животными, характеризуется тем, что осуществляет "массовое программирование индивидов в одно имя: в любой момент времени у каждого взрослого имени может быть один и только один носитель"1. Пантеоны дохристианских народов легко транслируются в социокоды друг друга; даже для греков и римлян нет никаких проблем в рецепции иноплеменных богов, новое имя подшивается к уже наличному как эпитет, скользящее отождествление работает без помех, оно легко сдвигается в ту или иную позицию, поэтому радикальной новости, принципиально новой вести просто негде закрепиться. Вольфганг Гигерич, обладатель метафизически выверенного зрения, приступает прямо к сути дела: фундамент христианства требует расчистки места. Это место, (опора, оплот, стартовая площадка) должно обладать свойством, совершенно неведомым пространству мифа-воображения, а именно - уникальностью и единственностью. Таково свойство факта - жесткая привязанность к пространственно-временной сети координат. Причем сама сетка должна быть пригвождена к нулевой точке, ей следует быть несдвигаемой под наплывом природного и воображаемого материала. Перекрестие координат несмываемо и не затопляемо волнами мифических отождествлений, оно просматривается отовсюду как ориентир. В отличие от санскритского "tat twam asi" ("тот есть ты"), эксплицирующего природно-мифологическое и постулирующего "вечное возвращение", легкую узнаваемость (а на самом деле просто неразличимость) иного и вообще вновь создаваемого, христианское "сей есть тот", "Иисус, Христос" лишено паразитарной транзитивности, сюда уже не может быть помещен никакой случайный персонаж, каким бы избытком власти, силы или софистической аргументации он ни обладал. Вот воистину архимедова точка опоры, отталкиваясь от которой можно перевернуть мир - да мир и был перевернут, потрясен до основания,т.е. вплоть до появления действительного основания. Впрочем, сказать, что мир был сдвинут с оси, значит выразиться неточно, скорее наоборот, он был насажен на ось, пригвожден к кресту вслед за Спасителем, прибит к нулевой точке отсчета. Гигерич убеждает нас, что "эксклюзивное зануление" не может быть чисто теоретической процедурой, некой знаковой конвенцией - такого рода ничтожная мутация мгновенно стирается в трансляции социокода. Первополагание факта, являющееся матрицей новой распечатки мира, матрицей, с которой все сущее сходит уже в виде фактов, импликаций и дистинкций, а не в виде воспоминаний о подзабытом, но всегда бывшем - такое Первополагание есть экзистенциальный акт, требующий не только разовой "кровавой мнемотехники" в смысле Ницше или Фуко, но и "мономаниакального" ежедневного повторения: это Он, ты нужен Ему, Он умер за тебя... Только экзистенциальная гарантия, т.е. в высшей степени силовая настоятельная процедура может подпирать и размещать теоретические построения, эти воздушные замки, спроецированные от точки нуля. По крайней мере до тех пор, пока они не станут обитаемы. Пока не взлетит ракета с самодостаточным запасом твердого топлива. Осуществив вознесение как позитивный факт, оттолкнувшись от твердой почвы фактов. Гигерич развивает важную идею Хайдеггера: сущность техники не есть нечто техническое. В основе науки лежит вовсе не "научность", Фуко показывает нам, куда ведут корни Опыта, и где источник "пытливости" и любо-пытства. Все важнейшие параметры науки, формальные правила, конституирующие ее каркас - запрет на повтор-плагиат (М.К.Петров), принцип единства точки зрения, просторный горизонт для размещения бесчисленного количества фактов ("фактоемкость" донаучных формаций сознания ничтожна) - все это полагаемо экзистенциальным актом зануления, приостановкой паразитарных отождествлений направо и налево, свойственных архаическому воображаемому. Правила цитирования возникли в комментаторской традиции к Священному Писанию и с тех пор практически не изменились - представить себе науку без этого "вспомогательного аппарата" сегодня совершенно невозможно. А принцип авторствования, гарантирующий расширенное воспроизводство текстов, а тем самым и бытие современной культуры? Этот принцип абсолютно не нужен для трансляции мифа и попросту чужд идее вечного возвращения; далай-лама и фараон не авторствуют, они суть ретрансляторы, переносные уста мудрости некоего воплотившегося бога-первоисточника. Сравним это с противоположным полюсом нашей культуры, с предельной мотивацией субъекта текстопроизводства, отчетливо сформулированной Ницше в виде ответа на три вопроса: почему я так мудр? почему я так умен? почему я пишу такие хорошие книги? "Я не хочу, чтобы меня смешивали с другими - а для этого нужно, чтобы и я сам не смешивал себя с другими"2. Очевидно, между этими двумя полюсами лежит нулевая точка, архетип и образец первоидентификации - "это он и никто иной". Гигерич выпускает множество промежуточных звеньев, возможно, для красоты эллипсиса, и останавливается на двух событиях, обрамляющих хроно-формацию, "эру отложенного будущего"3 - на распятии Христа и старте ракеты. Два почти бесконечно удаленных друг от друга события рассматриваются как причина и следствие: первотолчок, приведший к старту ракеты, был дан на Голгофе. Доказательству этого положения и посвящено эссе. Причем, надо заметить, что доказательство выстраивается с метафизической строгостью: самое ближайшее остается для нас смутным, пока мы не усмотрим нечто, быть может предельно далекое, которое, в конечном счете, и вытеснило из глубины времен именно это будущее - вместе с теми причинами, которые теперь причиняют ближайшее (инженерный расчет, законы экономики, прогресс науки в той или иной отрасли и т.д.). Итак, фактичность как новый способ упаковки мира в познаниях, а затем и способ его перепланировки с помощью техники была привнесена христианством как неслыханная ранее возможность, как единственное чудо, отменяющее и дискредитирующее прочие чудеса. Нельзя, однако, не отметить, что под христианством автор понимает примерно то же, что Макс Вебер под "протестантской этикой", т.е. очень важную, но все же не единственную составляющую. Гигерич говорит о христианстве "постшколярского периода", которое "выучило урок" и обрело наконец, востребовало свое "главное достояние" - фактичность факта, позитивность. Но было бы слишком опрометчиво утверждать, что обучение уже закончилось, и извлекать в самосознание больше нечего. Воистину, каждому дню довлеет злоба его", и ничто не может быть востребовано раньше, чем может быть востребовано. Перст указующий дяди Сэма, пожалуй, сделал свое дело. Мы без труда можем узнать тот же архетип и в небезызвестном плакате "Ты записался добровольцем?", но иконография христианства обширна и самая громка интонация зова уловима скорее всего и легче всего (она же легче всего фальсифицируема). ТЫ нужен Иисусу... допустим, это слышит каждый и спешит откликнуться на зов, тем более что персональная адресованность в христианстве и в самом деле выражена с предельной ясностью. Но далее следует возможность промедления, приостановки счисления фактов. Задумавшись над формулой зова (воз-звания), мы получаем возможность внимать иным интонациям. Каким ты нужен Господу? Что именно от тебя нужно? Скачок из воображаемого сюда, направление которого указано указательным пальцем Вербовщика с плаката и предзадано отождествлением "Иисус, Христос", гарантировал нам прочное основание, надежный оплот. Прочность основания проверена: факты, установленные на нем, не рассыпаются, от него смогла оттолкнуться ракета. Но вот ракета вышла на стационарную орбиту, есть время подумать: зачем? теперь мы можем заметить, что лик Христа спокоен и даже умиротворен: "Возьмите иго Мое на себя и научитесь от Меня, ибо Я кроток и смирен сердцем, и найдете покой думам вашим; ибо иго Мое благо, и бремя Мое легко" (Мф. 11:29,30). Так выпускники школы христианства узнают, что не все обучение еще закончено, и что они просто переведены в другой класс. Примечания Петров М.К. Язык, знак, культура. М., Наука, 1991. С.105. Ницше Ф. Ecce Homo // Соч. в 2-х тт. Т.2. М., 1990. С.721. См. Гигерич В. Производство времени. Перевод А.Секацкого // Митин журнал # 47/48. Сентябрь-декабрь 1992. С.97-109. "Митин журнал", вып.53:                       Следующий материал