Митин журнал. Вып. 57 (1999 г.). Редактор Дмитрий Волчек, секретарь Ольга Абрамович. С.10-15.

НЕПОДВИЖНОСТЬ

Солнце затянуто пленкой.
Оцепенение.
На противоположной стене
края мешковины, прикрученной
к слуховому окну,
непрестанно колеблются,
то и дело открывая чужое нутро.
Желчный пейзаж стерт
до мельчайшей детали. Голоса
дробятся по скатам домов.
Вместо неба искаженная маска,
которой не хватает воздуха. С надеждой
вспоминаешь азиатский буран,
секущий песочную рябь
в глаза и легкие, словно
вся небесная рать скормлена друг другу
и обрушилась в жилую низину, -
здесь засвечен ее черный плавник.

Не замечать, не приближаться,
не слишком выдавать себя окружающим.
Я обучаюсь свободе, чтобы
не сойти с ума.

"... пиши мне, дорогой друг."

1996




ТРЕТЬЯ СТРАЖА

Как ты помнишь, здесь и в лучшую осень
натура неизменна: слиток
высоких собак у невидимых шахт,
слепящая слякоть и жест,
защищающий горло.
Рядом, как и везде,
жизнь и вера неумолимы.
Дом твоей юности - полуразбитый
гнездовьем ласточек, мышами, пылью опилок.
Сухо и ветрено.
Унылые точки грачей выступают, как оспа
на белых сваях. Здесь можно медлить.
Серп волны долго огибает
решетку древесных прутьев. Берег
мелкой реки - клочки полей,
два-три обрыва, в старой балке
желтеет сухой подсолнух, - бесшумно растет
из-под оборванных корней, и медленно
тяжелый косяк течения
сочится в пустое небо... Время
гусиной кожей ощерилось в этих полях.
При быстрой ходьбе, чтобы их пересечь
достаточно часа. Но четкость границ
никогда не вселяла уверенность.
Дважды меняя стезю полета
быстрая стая гаснет
в болотистых угодьях - за ними
объятое чуткостью безлюдье
холмистых широт, не препятствующих горизонту.
Остается рядом немногое:
друг, который непреклонен, и солнце -
ловушка, плод, надвое разломленный
между нами и серединой жизни.

1994




ОБРАТНАЯ ТЯГА

Место, откуда изгнан, притягивает.
Острые тени на обметанной зноем тропе,
ленивые окрики птиц.
Город в огне запустения. Лопнут плоды,
но не здесь будут сорваны, - подстерегает другое.
Котловины обезвоженной пах,
пыльные ниши дорог, и пот
маслом крепит эту землю.
Сюда мы стремились,
подальше загнав одиночество
в райские дни, куда путь был заказан.
Медленно каждый из нас проверял
излюбленный очерк маршрута:
ишкомы, пятна яркой листвы.
Да и кто мог подумать...
                    Повсеместно -
затемно мир предваряет молитвой
новый утопленник - наемный конвой
холодных низовий. У дальних плотин
только тот защищен, кто в земле.

Здесь, как и прежде, - полшага
из осененных бдительным ангелом лет.
Полная чаша, диск солнца и сон...
Сим победиши - не это ли
чаще влекло нас друг к другу, в отместку
за нечто, переполнявшее после?
К вечеру время от времени эхо
проносится по кварталам, ударами
глубоко зарытого сердца. Крестовина
натруженных рук, и
горная горлица, легче пепла,
прорезает темные кроны.
Все ближе предвестие.
Тень облаков неподвижна на плоских холмах.

1994




ПЛАВУЧИЙ МОСТ ГРЕЗ

... к какой стороне
стремиться взором, не знаю...

неизвестный японский автор Х в.

С невиданным упорством
нам открывают тропу спасения.
Над отмелями взблескивает луч,
бесследно, как стеклом, прорезывает воздух:
жабры красноперки, чешуя, обломанный хребет...
Единственное, что невозможно изменить
или уничтожить, - это прошедшее.
Бесплотный alter ego, по ошибке
перешагнувший время.
Жалкая уступка за счет
посмертного блаженства.
Эпитафия на восковой табличке
воспоет его дары. Осталось
тихонько прокрасться за ограду,
где царство волчьей ягоды и страхов
младенческих река уносит.
Узкий берег одет бетоном.
Здесь бубен самой праматери
нам вспарывает вены.
Так вспархивает желтой горечавки
два лепестка. Так за моим плечом
неистребимы все те тропинки
до каменистых скал. Не песок -
щебень и галька служили
могилой для заржавелой баржи,
для маслянистой ее отрыжки.
Рыцарский приют.
Шиповник и дикая смородина хранили
нору отшельника между прибоем
и долгими туманами на склонах.
Сон, смешанный с отжатым соком
"куриной слепоты", в желто-горячей агонии
вскипающий над бухтой.
Пролог причастия, где тайна
и бытие друг к другу льнут, перерождаясь,
где доныне горчащий привкус
выстилает свой узкий лаз
вплоть до песчаных оазисов.
Не устоять в стремнине.
Здесь, в сердце иной прародины,
курок, взведенный над камышовым раем,
дает осечку. За нами
небесный молот
срывает последний незримый шлюз
над океанической твердыней.

1997




ТЕНЬ ВОИНА

Тигр, о тигр, светло горящий
в глубине полночной чащи...

Весна, прицел эпидемии, достала его
упрямой строкой геометрии.
Расчет природы, пружина в ленивом
утомленном зрачке - едва ли не хлынет
белое олово с его благородных костей? -
оземь, пятная траву стремительной тенью животного.
Но мягкое пламя - ничто с возмущением солнца,
в каждом ничтожном стебле
изнуряет натруженный нюх -
размеренно страхом и ленью, и вновь безотказно.
Черные искры пробивают сон его глаз; в ложбине
стечение ветров не лжет его ноздрям.
...Некогда говорилось:
"Речет Господови". Я думаю,
это плотоядное, этот доисторический кентавр,
проглотивший осколок мировой тоски,
быть может, единственное, что еще скорбит
и прячется. Быть может, это
теплокровье яств - вся жизнь сраженных,
багрящая хрящи его костей, - горит
и прорастает к жизни: здесь и сейчас
расторгнуть память, слух, зрение
этого слуги породы. Посредством
верных мышц вновь рассекать и мерить
мелкий трепет мошкары и стрекот,
сквозь зелень чуть различимый,
сумрачные удары в корнях, скрепленных почвой;
горизонт и прелесть ослабевшей жертвы
в растяжках паутины - в укрытии
меж лиственниц сухих; время соития,
дрогнущее от кончика хвоста
до онемевшей струны, двоящей глотку, -
весь понятный мир точных миграций
и плодоносного грунта, исключающий оцепенение.
Здесь есть лишь один порог,
и этот порог - непереходим.
Собака, хищник скорбит, и он бессилен.
Раз в году, там, в дебрях,
не ближе, чем мы думаем,
ничто не смеет встать поперек его пути.
Он, растратчик родовой бдительности, -
просчет Природы.

1993




ПРЕДДВЕРИЕ

Всепожирающий зной.
Божий агнец
над городской наковальней.
Глянцевый шов дымится
в серой пыли.
Перст наказующий прожигает мой лоб.
Обломок Чистилища, пущенный
с самых небес в ответ на молитвы, -
испытание холодом, испытание огнем.
Медленно-медленно движется
раскаленная тень
от наружной стены до окна,
от окна в жаркий слоистый подтек
на обоях - сажень расплавленной меди.
Мы умерли? Мы живем?
Приговоренные.
Вся империя жизненных сил выжжена
в тонкую леску - прообраз насилия.
Однообразный бессмысленный гул.
Когда это кончится? - через месяц.
Звучит, как через вечность, - энергия пытки.
Удушающий вязкий клинок
вогнан по самую глотку
мертвого неба.
Коррида безмолвия.

Высоко за деревьями крылья стрижей
отражают вечернее солнце.
Линчевание впереди.




"Митин журнал", вып.57:                      
Следующий материал