Митин журнал. Вып. 58 (1999 г.). Редактор Дмитрий Волчек, секретарь Ольга Абрамович. С.346-349. Рубрика "Из американской антологии".

НЕ В ЛАДАХ С БЕСКОНЕЧНОСТЬЮ

Мне всегда больше нравилось мимолетное.
Как память о глотке вина
из лучших погребов
на языке, и глаза закрыты.

Ты легонько касаешься моих плечей,
сияющий свет, несказанный в славе своей.
Сколько добра ты приносишь мне -
намного дольше длится моя бессонница.

Поглощенный зрелищем,
втайне сожалею о том, что оно проходит, -
о короткой жизни
всех этих восторгов и поцелуев.

Новый день начинается.
Одинокое пугало
управляет движением
ворон и их теней.




ЭПОС МАРИНЫ

Эскимосы вторглись в Перу.
Дедушка сражался с хеттами.
Мама продавала шутихи бедуинам.

Однажды ночью, при полной луне,
ей повстречался лев, доедающий Льва Толстого.

Мы делили то палату, то камеру:
в краковском сиротском приюте,
панамской тюрьме,
генуэзской школе для слепых.

Моя сестра посвятила себя борьбе
за спасение клоповьих самок:
бесконечными мрачными коридорами
несла она дрожащих и блестящих тварей
на длинном ногте указательного пальца.

Наша Судьба - чокнутый изобретатель,
вечно возящийся в гараже.

В Париже я знал даму из России,
драившую полы в Опере
с розой в зубах, словно Кармен.

Отец играл мертвеца в немецком фильме.
Фильм был немой. Тапер был похож
на Эдгара По в марокканской феске.

Мы стояли у розового мотеля в Аризоне и пели:
"Я люблю тебя, жизнь,
хоть ты снова смеешься над нами".

Назавтра я принял ламаизм.
У них там на Тибете есть священная гора,
с которой видно Лос-Анджелес.

Сардинский козий сыр, греческие оливки, венгерские колбаски -
полный стол:
от воспоминаний всегда хочется есть.

На спине у спящей акулы
мы плыли сквозь бурю через Атлантику,
на ходу штопая дыры в бабушкином свадебном платье,
что было у нас вместо паруса.

В Америке киноэкраны были огромные, как пирамиды.

Бродвей - это река, вроде Амазонки.
То и дело всплывали головы утопленников с открытыми глазами -
тысячи Офелий и Валентино.

В Японии ловили привидений
палочками для еды.
В Амстердаме ставили Рождественскую елку
в борделе.

Я стою на углу с одним зулусом.
Ждем, пока зазвенит дурацкий колокольчик,
пока цыганка предложит свое приворотное зелье,
пока проскачет мимо генерал Вашингтон
и кивнет нам.




КАМЕНЬ

Уйти в камень, внутрь, -
вот путь по мне.
Пускай кто другой становится голубком
или по-тигриному скрежещет зубами.
Мое счастье - быть камнем.

Снаружи камень - загадка:
никто не знает, каков ответ.
Но там, внутри, должно быть, тишина и покой,
хотя бы корова встала на него всей тушей,
хотя бы мальчишка швырнул его в реку:
камень медленно, плавно опускается на дно,
и рыбы приплывают, стучатся,
вслушиваются, нет ли ответа.

Я видел, как летят искры,
когда сталкиваются два камня,
значит, там внутри, быть может, не так уж темно;
быть может, там что-то вроде лунного света
невесть откуда, словно из-за холма, -
в самый раз, чтобы удавалось разбирать
неведомые письмена и звездные карты
на внутренних стенах.

НА ЧЕТВЕРТОМ ГОДУ...         На четвертом году войны объявился Гермес. Смотреть, в общем, было не на что. Форменная почтальонская тужурка - в лохмотьях, по карманам шныряют мыши. В широкополой шляпе дырки от пуль. Знаменитый жезл (закрывать глаза умирающим) был по-прежнему при нем, но выглядел каким-то изгрызенным. Умирающие, что ли, покусали? Как бы то ни было, писем для нас у него не было. "Воровской бог!" - кричали мы ему вслед, когда он уже не мог нас слышать. МЕНЯ УКРАЛИ...         Меня украли цыгане. Родители выкрали меня обратно. Потом цыгане украли меня опять. Так и пошло. Только что я в кибитке сосал черную титьку моей новой матери - и вот уже сижу за длинным обеденным столом, кушаю завтрак серебряной ложкой.         Первый день весны. Один мой отец напевает в ванной; другой раскрашивает пойманного воробья под тропическую птичку. ВСЕ МОЖНО ПРЕДВИДЕТЬ...         Все можно предвидеть. Все уже и было предвидено. Чему бывать, того не миновать. Это и вот к вареной картофелине относится. И к вилке. И к тому ломтю черного хлеба. К этой мысли, наконец...         Бабушка моя, всегда подметающая тротуар перед домом, об этом знает. Нету никакого бога, говорит, только глаз там и сям, который все видит. Соседи слишком увлечены телевизором, а то бы сожгли ее как ведьму.