Постскриптум: Литературный журнал. Под редакцией В.Аллоя, Т.Вольтской и С.Лурье. Вып. 1 (6), 1997. - СПб.: Феникс, 1997. Дизайн обложки А.Гаранина. ISBN 5-901027-01-9 С.6-12

* * *

От заката к восходу, с запада на восток,
По пустыне листа идут караваны строк,
Торопясь, точно душу пленницей увели,
И невидимой точкой позванивая вдали.
Мир поделен на́ два, ровен и золотист:
Только ты и бумага, бескрайний горячий лист;
Добираться к тебе коварным путем листа -
Только это осталось, а сверху того - тщета.
Монотонно множась, движенье рождает звук:
На краю земли - вереницы горбатых букв,
Их волнистые спины колышутся, как вода,
И висит мираж, до которого - никогда...




СТРОФЫ

Июль уснул, он плавает в ладье
С открытыми глазами, а в воде
Стоят цветы, как маленькие церкви
С одной свечой, шныряют водомерки
На роликах, и в пузырьке икры
Царевна спит, но путь в него закрыт.

Июль уснул, он выронил весло,
Его ладью теченьем отнесло
На мельницу - она давно закрылась -
Где, вынув саблю, вырос желтый ирис,
Где клевер пахнет ладаном, куда
Свисает водопада борода.

Смеркается. На крыльях стрекозы
Порхает ангел, глядя на часы,
Худые руки поднимает ельник,
И ворон в нем сидит, как старый мельник,
Осока точит длинные ножи,
Летят - лузгой от семечек - стрижи.

Когда ты здесь, то время не течет:
В саду шиповник вычурно цветет,
Припухшим ртом хватая сладкий ветер,
Улитка едет в расписной карете,
И луг плывет, как Бог, в себе самом,
Нагретый мед мешая с молоком.

Но времени в нем нет. Один вьюнок
На брюхе пресмыкается у ног,
Но он не страшен, хоть в огромный рупор
Кричит о смерти в деревянный купол
Пятнистых лип. Корявая ольха
Кивает на пути, как тень греха.

Запретный сок на языке горит,
Но мы покуда заперты внутри
Друг друга: нет для времени зазора,
И адской щели нет (но будет скоро), -
Тем, разделяясь надвое, с утра
Мучительней рождаться из ребра.

Ад расстоянья - щёлка между тел,
Тонка, но ненасытна: не предел
Ее утробе - стол с большим букетом, -
Она сожрет и поезд, и при этом,
Все расширяясь, как труба, вдали
Мечтает поглотить и край земли.

И все же время ненасытней. Днем
Оно ступает шахматным конем,
В ночи - ферзем, сметая все фигуры,
И кто ему упорно строит куры,
Барахтаясь, вцепляясь в край доски,
Тот знает: у него глаза тоски.

Когда ты здесь, оно идет на дно,
Как камень. В черно-белых домино
Летят сороки. Кажется, что слева
Нет пропасти: идут Адам и Ева
По лезвию травинки, и блесна
Луны лежит на дне; но нету дна.




СЕВЕРНАЯ ЭЛЕГИЯ

В разгаре лета коченеет сад,
Сжимают липы камешки бутонов,
Дождь хлещет розу, как маркиз де Сад
Поруганную девственность; антонов,
Максимов, кать не выкричать из луж,
В ручье под ряской водяная крыса
Знакомая не бьет хвостом; и душ
Ловец - не ловит их: ловил, но скрылся.
Намокший ангел, враз отяжелев,
Сидит в кустах и выжимает тогу,
Прилипшую к коленям; красный лев
Июля мрачно смотрит на дорогу
Сквозь водяные прутья; рыбий глаз
Блестит из скользкой тучи - не затем ли,
Чтобы еще воды подлить. Соблазн
Из чаш цветочных выплеснут на землю.

Так вот он, север, брызжущий на всех
От вечной стирки сморщенной ладонью;
Здесь может показаться - даже грех
Смывается не кровью, а водою.
Нет, не хитро на юге расцвести,
В Кампанье, в винограднике Прованса, -
Не то, что здесь, зажав себя в горсти,
Где кончились дрова и зонт порвался.
Здесь остается греться изнутри,
Глотать огонь, касаться смуглой кожи,
Взмывая на холмы - гори, гори! -
Скользя в ущелья, вспыхивать: я тоже!
Зажжем-ка лампу. Кружится стена,
Из-за спины твоей кивают вещи,
И плоти полуночная страна
Уже не так темна, не так зловеща.
Да будет свет, упавший на бедро,
Взбираясь вверх, искать соленой влаги
На впалом животе, - вот так перо
Задумчивое бродит по бумаге.

Дождь за окном. Двух слитных тел ковчег
Качается, сквозь водяные двери
Вплывая в ночь; как только человек
Уснет - встают недремлющие звери.
И красный лев уже готов напрячь
Все мускулы, и рассыпает искры,
Но ты лежишь, прозрачен и горяч, -
Как бы светильник, поднесенный близко, -
И звери растворяются в лучах,
Захлопнув бездны - бархатные пасти. -
Да, это север: если не зачах
От холода - то от огня не спасся.

Косые облака - следы когтей,
На крыше флюгер крылышками вертит.
Что если правда в этой темноте
Стремление к тебе - стремленье к смерти?
Душа скользит в полете за душой -
То вверх, то вниз - дрожащая кривая -
И Бог дневной еще летит со мной,
И Бог ночной из-за плеча кивает.
Так мало солнца, что его всегда
Приходится держать внутри, сгорая.
Течет по крыльям ангела вода,
Под ветром тога хлопает сырая;
Он молча плачет, глядя, как мы спим -
Не просто спим - ночному Богу служим, -
И по дороге стелется, как дым,
Тяжелое крыло влача по лужам.




* * *

Крестовидные соцветья
Пахнут горьким молоком.
Но по ним ступает ветер
Без опаски, босиком.

Вниз от каждой пентаграммы -
Изумрудная струна.
Лепесток откинут рамой,
Створкой белого окна.

Но за легкой занавеской
Никогда тебя не ждут, -
Лишь густеет запах резкий,
Словно чьи-то письма жгут.

И метаться бесполезно
Между стен, как между скал:
Под пыльцою желтой - бездна,
Та, что выдумал Паскаль.




* * *

1

Луга пусты, разорваны плащи их.
Ручьи оголены. Туман в лощинах
Уснул среди обрубков мертвых трав,
Колени к подбородку подобрав.
Стоит в крови запекшейся репейник,
Гремит кузнечик горстью медных денег.
Цветок бесстыжий старчески распух
И вывернул наружу серый пух.
На сосны натыкаясь, как на мебель,
Цепочкой, будто выстроил их Брейгель,
Идут во тьму ослепшие пруды.
Глазницы их полны ночной воды.

2

Пора. Холодный луг лежит неловко,
Как в обмороке. Шебуршит полёвка.
Горбатится шоссе. На нем, как деготь,
Густая тень. И в сердце впился коготь.
Пора. Уже торчат пилой колючей
Края листа. Уже голодный случай
Сидит на медной проволоке веток,
И клюв его - сколь заострен, столь меток,
Неравнодушный к ветреным и певчим,
Но упрекать тут некого и не в чем.
Пора - безумный запах в ноздри хлынул
Растертой между пальцами полыни.
Осунулся цветок и посерел.
И обнажила дно моя свирель.




ПЕСНИ КУЗНЕЧИКА

1

То, чего ожидаем, никогда не придет.
Вот ромашка стоит, и пчела золотая ей сердце грызет.
Ожиданье питается временем - тучный день на его острие -
Тщетно плачет кузнечик, ломая руки, как кавалер де Грие,
На постылом листе не умеет ни лечь, ни сесть,
А запеть - не поможет ни шпага, ни скрипка, ни даже честь.
Те, кого ожидаем, превращаются в стрекот копыт:
Собирая подковы счастья, кузнечик не спит,
Легкий, падает кубарем, не желая уже ничего,
В оркестровую яму, вырытую для него.
На локтях его порван сюртук, свет для него померк,
И когда он обнимет любимую - имя ей будет - Смерть.

2

Стебель сух, лепестков облупился лак,
С тихим треском раскрывается мак,
Высыпается многоточье сна -
Но ему любая строка тесна,
Разве пять линеек рисуй для нот,
Только спящий - мертв, и его рот
До утра забит темнотой,
Все равно что землей.
Дай мне зернышко - я не хочу вставать,
Воскресать, раскапывая кровать,
Подносить губы к твоим губам,
Чтобы звук метался, как ураган.
Дай мне зернышко - и его прорастив,
Я забуду самый простой мотив,
Стану маковым полем: что ж, -
Ты придешь и уснешь...

3

Я потеряла часы, времени больше нет.
Жизнь прислонив к стене, как потерявший цвет,
Залитый кислотой эрмитажный шедевр,
Хочется выйти вон, малодушно захлопнув дверь, -
Чтоб не вбегать назад, где неостывший чай
И раскрытая книга - похожие на печаль,
Где, как трава забвенья, кашка и зверобой,
Истекая медом, с приклеенною пчелой,
Меж тобою и мной, словно меж двух зеркал,
Бог становится в точке, которую долго искал, -
Чтобы себя обнять с помощью наших рук,
Чтобы себя познать с помощью наших мук.
Он вино наливает, но так долго не пьет,
Что, превращаясь в уксус, оно обжигает рот.
А за стеклом веранды, трем нашим телам не в такт,
Запыхавшийся кузнечик мечет свое тик-так.

4

Я зеркало твое: что у тебя снаружи, -
То у меня внутри.
Обман, отчаянье - той трещинкой недужной
Я повторю, смотри.
Ты зеркало мое - между тобой и мною,
Меж небом и землей,
Меж тьмой и тьмой, водою и водою
Светает Бог - свечой.
Он ставит нам предел, он сторожит у края,
Он падает на дно,
Гадая, отраженьями играя,
Грозя погаснуть, но
Я только зеркало, и мне ответить нечем -
Одним тобою. В час
Полночный знает Бог, что бесконечен,
Лишь отразившись в нас.

5

Спой, кузнечик, - я послушаю не заплатив:
Если платят за песни, так только собою. Обрыв
Завился незабудкой и таволгой. В мутном луче,
Что вломился в окно - полежать на бедре, на плече, -
Только мухи да пыль, и не видно червонцев -
Знать, инфляция, мать ее так, докатилась до солнца -
Все отравой какой-то разъедено: дыры в парче,
И лицо потекло, и рука превратилась в ручей,
Грязь в углу, червь в цветке балдахина,
Дождь собрался, и вечер - как хина... -
Прочь, холуй, реставратор! Не протягивай рук -
Это Бог охладел, и Даная состарилась вдруг,
Умерла - на подушке скелет, подмалёвок,
Не тебе его плотью одеть. После краски - останется слово.
Пой, кузнечик, на раме курчавой - твой сегодня черед -
Ну, а Бог, если только захочет, придет.

6

Черным хлебом земли, белым вином небес,
С пением и без пенья, со слезами и без -
Скошенный помяните сноп молодой травы,
Головы золотые в зеленой крови.
Скоро и наши с тобою покачнутся весы,
Звездный хор замолчит - слышишь ли свист косы?
Ласки ее острей наших, а голос чист,
Я не боюсь, но сердце - сердце дрожит, как лист:
Вдруг не успеем на память завязать узелок?
Слышишь, поет кузнечик, в горле его комок.
Он считает минуты: не разжимая рук,
Ну-ка, взгляни в глаза мне, они зелены, как луг.
Слышишь, коса свистит, губы еще поют,
Последними - эти руки с твоих плеч упадут.

7

Одинок ли ты вечером,
Или вьешься волчком,
Я хочу быть кузнечиком,
А зимою - сверчком,

Не кимвалами, бубнами
Окружая ковчег -
Только песнями будними,
У тебя на плече

Примостившись. Попробуй-ка
Отмахнись: в глубине -
Звон, нагретый, как тропики,
Как гвоздика в вине.

Если болью сердечною
Отдает - извини,
Здесь и слушать-то нечего -
Просто в ухе звенит.