1
Книги мои лежат разбросаны,
Платье валяется неубрано,
Завтрак нетронут,
И за что ни возьмусь - ни к чему не лежат руки.
Ах, была бы жива моя мама,
Уж она бы закрыла двери,
Захлопнула окна,
Покачала бы головою,
Потому что знала:
Нету мягче подушки, чем собственные ладони,
Нету глаз опасней прозрачных,
Нет речей внезапней, чем те, что хочешь услышать,
Нет страшнее музыки, чем "Болеро" Равеля,
Что беснуется, приближаясь,
В стареньком радио, на кухне.
2
Кажется мне, я все сказала.
Флейта перебивается трубою.
В запах луга вплетается запах вокзала.
Но пока я говорю - я с тобою.
Потому - говорю. Прижимаю слово
Языком - как зерно граната;
Кисло-сладкое, напоминает снова -
Нет возврата.
Нелюбовь твоя всегда со мною
Будет отныне,
Ведь не зря же я летом и зимою
Наряжала ее в лоскутки цветные,
Убирала цветами, плела ей венки, короны,
Колыбельные песни ей пела.
Видишь, дягиль цветет. И на родине Персефоны
Машет веткой омела.
3
Вереница измен - венецейских масок,
Вдоль дрожащей воды освещенной, через
Гибкий мост горбатый, - их шепот вязок,
Под одной из них прячется голый череп.
Дай мне руку скорей, дай живую руку,
Что лепила меня только что из праха, -
Не хочу беззвучно скользить по кругу,
Проглотив комок тошноты и страха.
Может быть, изменяющий человеку
В тот же самый миг изменяет Богу.
Потому, повторяя слова привета,
Смерть в костюме пестром подходит сбоку.
Как ее рука на твою похожа!
Погляди-ка - прожилки на ней синеют.
Ты молчишь, и она умолкает тоже.
И не видно, кто там подходит с нею.
4
Те́ла необитаемый остров.
Перевернутая лодка ладони,
Покачиваемая дыханьем,
Набегающим на пологий берег.
Как тихо!
Точно перед бурей.
Бессловесной тварью мигает в углу телевизор,
Торчат каменными углами книги,
Рассыпается гвоздика в вазе.
Лодка моя, лодка!
Беззаботно скользит она по краю, -
Совсем ты ее не держишь,
Соскользнет - кажется, не заметишь,
А разобьется - не заплачешь.
Вот-вот налетит ветер.
Провожу мизинцем от виска к подбородку -
Глядишь мимо,
Считая вдали бегущие волны.
Может, так нужно -
Все равно ведь от того, что будет,
Не уплывешь за три моря.
5
Музыки пчелка золотая,
С крылышками цвета спелой ржи,
В самое сердце залетает,
Жалит, сердится и жужжит.
Скрипки комариные, флейты.
Плащ заката, скинутый вниз.
И кузнечик, маленький форейтор,
На запятках грома повис.
Боже, Боже, дай мне отваги!
Вспыхивает в небе труба,
Музыки кривые зигзаги
Ускоряют темп, как судьба.
6
Успокойся, - говорю себе, - успокойся!
Крутит ветер над крышей из дыма кольца.
Что случилось, - говорю себе, - что случилось?
С шумом вылетел из болота чибис,
Закачалась кочка, вздохнула сырость,
И душа побледнела и оступилась.
Успокойся, - говорю, - все просто, как пропись, -
Обрывается под ногами пропасть,
Но скользить по краю - хотя мрачнеешь -
Нету слаще, - уверял Александр Сергеич.
Успокойся, - говорю себе, - успокойся,
Это поезд охватывает, как пояс,
Два холма, сверкает латунью пряжка,
На пруду поеживается ряска.
Ах, была б я зерном - заслужила б милость -
Я от всех под землю бы провалилась,
Закатилась бы под высокую гору,
А была бы мышью - забилась в нору.
А была бы синицею - улетела бы за́ море,
Самое глубокое, синее самое.
7
Нет, тепла не бывает.
Что́ солнце - вымысел, краска,
Вышивка сурепкой да зверобоем,
Фантазия дачников с рюкзаками,
Похожих на улиток,
Спешащих к скворечникам и огородам
По выщербленному асфальту.
И я иду вместе с ними,
Хоть мне никуда не нужно,
Нет у меня ни отца, ни матери, ни дома,
Только заколдованное царство,
Хрупкое - дунь и разлетится, -
Говорящие травы,
Поющее небо.
Холодно. Если загораю -
Снег под купальником все равно не тает,
Даже под твоими губами, -
Видно, они еще холоднее.
Но я привыкла.
Одного боюсь - пройдет мимо
Шутник, Мизгирь, человек прохожий,
Поглядит на меня, зажжет костер для забавы -
И я растаю.
8
Холодно, холодно мне с тобою,
Впрочем, с собою тоже.
Каждое прикосновение - больно,
Точно содрана кожа.
Вот подходишь с улыбкой, садишься рядом,
Ставишь рюмку с краю...
Видно, я наелась какого-то яду
И умираю.
Видно, нелюбовь - это царская водка -
Вытравляет душу,
Словно запретный плод, и душа, как ветка,
Ломается в стужу.
Всё на месте - пыль, стена, покрывало,
Торшер с тонкой шеей,
Только зеркало вчера потеряло
Мое отраженье.
9
Лес почернел, вытекла зелень луга,
Желтизна дороги, словно из тайных трещин:
Потемнело лицо твое. И реки излука
Морщится, будто бровь, и камыш трепещет.
Жизнь моя, как трава, - ее завтра скосят,
Разбросают, высушат, расколдуют.
Милостив Бог - я не увижу осень
Золотую.
Облако подошло, кузнечики затрещали,
Поглядела в затылок луна кривая.
Милостив Бог, но музыка на прощанье,
Оборачиваясь, убивает.
Я превращаюсь в голос: ни льда, ни жара,
Ни родного лица, ни привычной телесной сени.
Нету руки, чтобы меня удержала,
Нет спасенья.
10
Дождь гладит меня по щеке рукою.
Венеция, Венеция, где ты? -
Там, в душе, затоплена соленой влагой,
В черном кружеве трещин,
Откуда утекает красота и слава,
В драгоценной плесени и тумане,
Сквозь которые невозможно
Посмотреть прямо в глаза Богу.
О, душа, душа моя! Что сделала ты с собою?
Зачем не строила на земле свои башни,
А на зеленом море -
И теперь умираешь?
Все тонет,
Каждый камень, вытесанный с любовью,
И часы, и цепь на мосту, и дракончик на водостоке,
И лев с лицом искаженным.
Только носятся, белея щеками,
Легкие маски,
И одна из них протягивает тебе руку.
Нету выбора - ты идешь, -
Значит, странствие продолжается,
Под неумолимое "Болеро" Равеля,
Взявшееся неизвестно откуда,
Мчащееся по кухне кругами,
Отсчитывающее время.
"Постскриптум", вып.8:
Следующий материал
