Фуко мало и непоследовательно переводят на русский язык, зато охотно упоминают и комментируют. Он - модный автор, и мода на него давно уже миновала стадию сакрального шепота и достигла своего предела: сегодня по поводу Фуко вполне можно защитить респектабельную диссертацию. Эта мода, связанная и с общей ситуацией методологического кризиса в гуманитарных науках, и с обаянием самой фигуры Фуко, казалось бы, делает задачу представления излишней. Грамотной публике, без сомнения, известно, что был такой современный французский философ, занимался гомосексуализмом, писал о тюрьмах и сумасшедших домах, называл свой метод археологией, создал труд под названием "История сексуальности" и, в конце концов, умер от СПИДа. Однако, представляя читателям "РИСКа" текст Фуко, прямо касающийся гомосексуальности, я все же хотел бы дополнить эту, вполне в стиле Диогена Лаэртского, биографию.
Прежде всего - несколько слов по поводу гомосексуализма Фуко. Это обстоятельство в нашем веке стало традиционным украшением любой биографии. Понятно удовольствие, которое испытывает потребитель культуры, произнося по поводу кого-нибудь великого и непонятного "и он тоже..." и помещая его в длинный ряд особо утонченных гениев, между Уайлдом и Фредди Меркьюри. Это - своего рода способ интерпретировать, "техника интерпретации", как говорил Фуко, причем простая и избавляющая от труда читать и понимать.
Однако в случае Фуко дело обстоит сложнее. Одна из операций, произведенных Фуко над нашими способами интерпретации, как раз и состоит в том, что он разрушил этот простой и привычный жест, саму эту возможность определения человека по его сексуальной практике. Провокационный тезис Фуко "Гомосексуализм появился в XVIII веке" - при всей своей простоте несет сложную методологическую проблему. Гомосексуальность, обретая историческую конкретность, связь с определенной эпистемой, с определенной конфигурацией знаний о человеке и способов мыслить человека, тем самым теряет свое значение универсальной, как бы естественной матрицы, пригодной всегда и везде. Античный человек, влюбленный в мальчика, содомиты Бокаччо или Данте, садовский либертен делали нечто совершенно иное,чем современный "гомосексуалист", поскольку они иначе мыслили - и иначе мыслились окружающими. И вполне возможно, что сегодня мы стоим на пороге подобной эпистемической перемены, отодвигающей гомосексуальность в историческую перспективу и лишающей ее права быть регулятивом нашего поведения и самоопределения.
Фуко - интерпретатор и в какой-то мере последователь Канта (несмотря на жесткую оппозицию, выстроенную в "Словах и вещах"). Он унаследовал ключевой кантовский ход: инверсию метода в антропологию, в пространство практического и морального, непосредственно затрагивающего человека. И он, подобно Канту, относился к собственной жизни именно так, как следует к ней относиться философу: как к экспериментальному пространству. Жиль Делез в статье, опубликованной сразу же после смерти Фуко, назвал его жизнь "произведением искусства". Добавим - искусства особого рода, искусства, материал которого - жизнь, а инструмент - мысль. В интервью Фуко журналу "Gay Pied" появляется неожиданный - речь ведь идет о гомосексуальности - термин "аскеза". Фуко обращается к первоначальному, античному смыслу этого слова: не воздержание от чего-то, а, прежде всего, работа над собой и "забота о себе" (еще один античный термин, заимствованный из платоновского "Алкивиада" и ставший заглавием II тома "Истории сексуальности"). Сексуальная практика Фуко выступает не как уступка некоей природе, не как "подлинная сущность" человека, прорывающаяся сквозь культурные запреты, а как осознанная стратегия, способ организации жизни и исследовательская позиция. В этом - урок Фуко, который может позволить вдумчивому читателю иначе увидеть мир и себя в мире, тем самым извлекая из чтения вполне осязаемую пользу.
|
