Соло: Журнал литературных дебютов. Вып. 22. - М.: Новое литературное обозрение; Русский ПЕН-Центр, 1998. Редактор Александр Михайлов. Обложка Адольфа Гольдмана. ISBN 5-86793-040-8 c.48-53. Рубрика "Дебюты"

Портрет # 1 "Калашников Изя"

Калашников Изя, убитый в бою,
Наверное, вспомнил про маму свою,
В агонии выкрикнув "мать-перемать",
А как же еще нам его понимать?

Обычное дело, непрошеный гость
Разбил в рукопашной височную кость,
Что косвенно вновь убеждает в одном:
Враждебен по сути своей окоем.

Итак, умирающий младший сержант
Калашников Изя другой вариант
Продумать как следует вряд ли успел,
Когда неожиданно взял и вспотел.

А если представить хотя бы на миг,
Что он не попался в чеченский тупик.
В Полтаве - москаль, а в Саратове - жид,
Короче, нормальный советский гибрид,

Калашников Изя вернулся домой
На родину предков цветущей зимой.
Так что же мы сможем увидеть теперь,
Когда приоткрыли в возможное дверь?

Игра, без сомнения, стоила свеч:
Вот Мертвое море, вот русская речь,
Туристы, хасиды, Голгофа, весна,
Военная служба, арабы, война.




Портрет # 2 "Мамука Басаев"

Мамука Басаев сверяет часы,
Мамука Басаев кусает усы,
Затем переводит глаза на окно,
В окне не взирая на полдень темно.

Все так же мерцают осколки луны,
Разбитой фугасом в начале войны,
Да переливается звездная рябь,
В которой скрывается звездная хлябь.

Мамука Басаев не верит глазам,
Как дети Арбата не верят слезам.
В мозгу перекличка на сто голосов:
"Московское время - двенадцать часов".

И вот, убедившись, что это - не сон,
Мамука Басаев берет телефон,
Вращает холодными пальцами диск,
Внимательно слушает трели и писк.

Попытка - не пытка, но в данный момент,
Естественно, занят его абонент.
Так длится четыре попытки подряд.
Мамуку Басаева тянет на мат.

Пускай обладает его телефон
Классической функцией "автодозвон",
Есть барское право на маленький гнев.
Мамука Басаев не прав и не лев.




Портрет # 3 "Шамиль Карацупа"

Шамиль Карацупа, горячая кровь,
Беспечно играет по жизни в любовь.
Но в этот угрюмый осенний денек
Шамиль Карацупа совсем одинок.

Поникшие плечи, болезненный вид.
Шамиль Карацупа желает в Мадрид,
А также в Неаполь, в Женеву, в Берлин,
Подальше от общеславянских осин.

Шамиль Карацупа ложится в постель.
Шамиль Карацупа мурлычет "Мишель",
Ту песенку суперживучих "Битлов",
Где музыки больше, чем смысла и слов.

Мы с юности помним почти наизусть:
"Откуда у хлопца испанская грусть?"
В ответ, вероятно, придется признать:
"Оттуда, откуда японская мать".

Есть северо-запад и юго-восток.
Есть новое устье и старый исток.
Есть честь офицера и девичья честь.
Есть римское право и кровавая месть.

И все же при этом всему вопреки
Мы очень похожи, как пальцы с руки.
Недаром заметил один человек:
"Эстонцы с чеченцами - братья навек".




Портрет # 4 "Мишель Нострадамус"

Мишель Нострадамус снимает шинель
И вдруг в озарении видит "Шанель",
Стеклянный флакончик под номером пять,
Который понравится Еве опять.

Мишель Нострадамус провидит войну,
Пожар, наводнение, мор, тишину,
Падение Рима, приемную дочь,
Горящие танки, полярную ночь.

Мишель Нострадамус раздавлен. Зато
Стремительно крепнет надежда на то,
Что Ева научится сердцу внимать,
Дитя дипломатии и дипломать.

С подобным пророчеством в мире цитат
Не справится даже заслуженный брат,
Сумевший однажды заверить братву,
Что щука по-своему любит плотву.

И все-таки юный, как небо, Адам
Посмотрит на Еву с грехом пополам.
Мишель Нострадамус, во рту - валидол,
Отчетливо видит его "дырокол".

Наш дом от тюрьмы отличается тем,
Что он не вмещается только в Эдем.
А как же иначе могли отрасти
Заплечные крылья на Млечном пути?

РЕКА

Воды ухоженной, похожей
На содержимое трубы,
Воды, встающей на дыбы,
Дороже

Вода, два берега, рыбак
В тени древесной,
Рыбак, закованный в пиджак
Из Поднебесной.

Река, два берега, блестящий,
Покрытый пеплом небосвод.
Рыбак стареющий, вперед-
Смотрящий.

Рыбак, два берега, мосток,
Тропинка, ива.
Мосток, шагнувший на восток.
На край обрыва.

Мосток, два берега, шагнувший
На край обрыва часовой
И там с поникшей головой
Уснувший.

Солдат, два берега, вода,
Огни, казарма.
Река. Дни, месяцы, года.
Рыбалка. Карма.




АМЕРИКАНСКОМУ ДРУГУ

Как восторженный крик
Или выстрелы смеха
Продлевает на миг
Воспарившее эхо,
Так простые слова,
Что врастают в бумагу,
Получают права
На любовь и отвагу.

И когда я опять
Сотрясаю пространство,
Я пытаюсь сказать:
Не хандра и жеманство
Водят правой рукой
По измятой салфетке
(Будет точно такой
И ворона на ветке).

Это так глубоко,
Что отчасти тревожит.
...Жалко, ты далеко,
И тебе не поможет
Восхитительный слух
На чужие проделки.
Ты останешься глух,
Как к ворчанью сиделки.

Но, всему вопреки,
Это, друг мой, не важно:
Не убудет тоски
От работы бумажной.
Если в данный момент
Есть предмет разговора,
То любой континент -
На конце коридора.

И пускай монолог
Не раздвинет полмира,
Он уйдет в потолок,
В океаны эфира.
И, как эхо вдали,
Мы однажды услышим,
Что вчера не учли,
А сегодня запишем.

Если эта игра
В запятые и точки
Выдает на-гора
Ювелирные строчки,
Все сомнения прочь.
И не будем об этом.
Двадцать первое. Ночь.
Из России с приветом.




* * *

И я ушел в порядке перевода
Из комитета Синей Бороды
В Правительство молочного завода.
Я получил за все свои труды,

Как водится, три грамоты огромных
На память о заслугах боевых,
Двойной оклад и - в качестве подъемных -
Пособие из фонда "гробовых".

И я махнул рукой на пол-отгула,
И наплевал на сотни перспектив.
Предчувствие меня не обмануло:
Мы обновляем только коллектив.

Еще звучало горестное эхо
В моем отделе от "не забывай",
А мне уже сказал начальник цеха
Сырковой массы: "Кореш, наливай!"

И понеслось не шибко и не валко:
Командировки к черту на рога,
Святое дело - девочки, рыбалка, -
Отчеты, совещания, бега.

А где бега, там жуткая бодяга
И безнадега снова правят бал.
Вот и скрипи, перо, терпи, бумага,
Не оставляй, маэстро, пьедестал.