Вавилон: Вестник молодой литературы. Вып. 6 (22). - М.: АРГО-РИСК, 1999. Обложка Олега Пащенко. ISBN 5-900506-88-6 c.32-38. /раздел "Впервые в Вавилоне"/

"Самиздат" М.Мошкова (более ранняя версия)

Так зыбко, мягко ветер распахнет окно,
иначе, или так шутя, разрушить может хрупкий образ,
и ощущения бывших дней какой-то вязью перед сном
или в течение ходьбы - все это...
Искаженных лиц, сплетенных в памяти набросков,
толстеют карандашные штрихи,
рождается эскиз из серых линий, сначала плоский,
но закрыв глаза, растет в объем и обрастает кожей.
Не прерывай моей игры...




Инструктор-ветеран из этого мира:
- Мы должны быть остановлены новым.
Еще одна точка на расстоянии руки,
и сразу сказал на неизвестном:
- Перебинтовывай.

- Чувствуешь, как много людей
окровавленные, израненные
от двери к двери,
их мы отдали жизни, чтобы они
оправдали тот серый день,
когда на юге прекратились бои.

- Да, - согласилась она.
- Могла найти. Этот раненый -
не оказалась нежной.
И калекой вновь чувствовал,
как рвется кровь из груди бежевой.

И видимо соглашение между сном.
И видимо, обессилев, упала -
на каждом красовалось нарисованное.
- Может, уйдем вправо?

Часами притуплял ее внимание,
разрывом слов его смягчила.
Всё - детские приемы обращения
с кусочком голубого неба.
Между стволами - настигли их,
убили не из мщения.

- Тихо.
Обернувшись, собиралась посетить
его исчезновением -
он начинал терять терпение.

Останавливающихся в себе слов
из ощущения, что могу говорить,
повернулся и упал
на выставленный кем-то штык.

Его обступили солдаты,
сменялись смущением лица,
в светло-зеленых мундирах,
зашнурованных на шеях.

Растертые ноги солнце грело,
задумавшись теперь
передвигалось.

Старинная машина, к отелю подъехав,
беззвучно канула.
Неверные шаги забрезжили в тумане,
застыл высокий силуэт.

Лица укрупнялись - их примут
за плечи, в воду.
- В вашем списке
людей, подобных урагану, нет.

Затем она дважды была такой.

- Твое теперь мое лицо,
и кругом всё вокруг, -
ответил он, рядом присел,
на ощупь нашел,
на ощупь кожу,
из глаз снова брызнули...

Удержать их куда-то бессвязно,
ласковое утешая.

В белом продолжала стоять
посреди комнаты,
прижал ее и колебался,
что будет кричать:
- Я не пристрелю его, - холодно
шептала.

- Иди к лицу, не разбирая,
кто, что говорит.

Возможно, наткнулись они на него
на запасном пути,
несчастный наконец утомился
и изо всех сил старался держаться -
бесшумно его отвели.

Инструктор-ветеран из этого мира:
- Мы должны были остановлены
ударом новым, шедших к свету,
созданий маленького роста.

- Тихо, - обернулась она -
могла найти зверей опять.
Пытался вновь упасть
повернутым вверх лицом.

- Чтобы сделать это,
даже если будут кричать?
Тогда она рассмеялась,
совсем отказавшись молчать.

Заставили идти вслепую,
ощупывая пол ступнями.
Ее кожа становилась красной -
он считал ее руками.

Команда прозвучала над деревом:
"Быть двуязычными!"

- Пожалуйста, не трогай, меня пристрели.
- Тебя... - повторила она.
Усмехнулся он, вернулся и сидел
недвижно в течение суток.

Останавливаясь, чтобы пить
- медленно шли,
проходили осенние дни.

Под окнами - военные отряды.
Пришло время еще двоих.
Звери вошли. Шел мелкий дождь.

- Ваши сомнения касались
только боли тупой,
и трупы, теряя сознание,
согревались в глине сырой.

Однажды они засыпали, обессиленные.
Прямо в комнату звери вошли -
узорно попадали.

Несколько минут
солнце здесь ждало нас.
- Я больше не вернусь.

- Последний раз мы здесь,
и камни отскакивают от двери,
оставляя длинные следы,
потом отправляемся дальше,
был бы он жив - поступил бы так же.

Челюсти сжались в тумане глухо.
И не пытались вступить
в эту историю даже звезды -
холодным тоном говорили уходить.

Она обхватила его слова, и звери
вошли в некотором отдалении -
им нравилось быть везде.

Скрюченные силуэты вынырнули из реальности.
Нога шевельнулась, и был твой выбор:
солдата красная рубашка
приблизилась к груди шепча.

Иногда больным удавалось избежать
встреч ран и болеутоляющей жидкости.

Двое, прикусила губу -
в светло-зеленых мундирах
зашнурованных до... и коричневых сапогах.
- Вы видите, что нам это надо узнать.

Тридцать в пути передвигались медленно,
хотелось есть:
у каждого солдата с собой
лежала фляга и в сумке сухари.

Расспрашивал - на спину повернулся,
и камни с наслаждением впитывали кровь,
открыл один глаз и снова пришлось отползать,
увидев издали отряд.

Но тут сказал он - полчаса перед ним
каждый день, как тень:
- Ты не думал об общем списке
приговоренных людей.

Она смотрела все труднее:
во время сна замерзала.

Повернулся к вентиляционному отверстию,
просунул руки внутрь, заметил краем глаза,
как плечи вздрагивали.

- Может, теперь, когда в руках пистолет,
оба научатся чувствовать близость.

Ноги солнце грело, теперь передвигалось,
очень хотелось есть,
но шел дальше и бил прямо, превращая
в бесформенную кровавую массу месть.

Вот и тут палачи ежедневно -
не знаешь, что будешь кричать,
обхватят внешность, крепко обнимут,
заставят тихо вспоминать.

Звук выстрела - он сел.
И замерла она.

Причудливой формы их пути,
ее растертые ноги солнце грело -
передвигались и время секли.

И ветерок, проносясь между ними, загадочный,
и кто мог ответить ему - увидел лишь воздух,
совершенно одинокий в пространстве.

Недавно медленно кивнул и дал знак своим,
проснулся мгновенно, смотрел туда,
куда должна прийти, и в лица кричал,
обзывал их - усиливал ее слабый голос,
и пол стал скользким от лежащих тел.

Полоснула ножом по постели
и забылась.

- Не понравилось мне, что, может быть,
в длинных серых одеждах со шляпой в руках
стою и думаю, как прежде.

Заорал:
- Вероятно, ваш уход от двери был плавным,
соблазнительно привлекательным.

С раны песок - она потерлась щекой,
он в этом тумане был бел.
- Не вынуждай меня, -
беззвучно раздевалась.

- Вероятно, ваш уход от удара и
распухший язык не узнают,
как женщину пытали -
узнать хотели, где огромный сад.

- По-твоему, он не нашел огромный сад,
надежным ждать считал - не думал,
как попавшие в беду.

Шелковистая трава поднималась, обнимая.
- Уже светло, - обернулась.

- Они гибнут, -
бормотал, пил таблетки санитара,
висящего свободно рядом.

Описав дугу, они упали вниз - раздумывали миг.
Удивление: вместо травы под ногами вода,
по крайней мере, не земля.

Так, не сводя нервного взгляда
с жителей этой земли,
лежавших мертво у ограды,
нашел огромный сад.

Сосредоточило на ноги
солнце настоящее горячее,
солнце настоящее горячее,
солнце настоящее горячее,
солнце ласкало своими лучами,
река плескалась за столом.

В этой комнате не говорят о пощаде:
барак был ранеными
битком набит.

Иногда они принимались
лихорадочно вытирать кровь,
чувствуя,
как невольно сближались.

- Ты должен убить их, -
не дала ему слов.
- Их надо убить!

Мог стрелять на ходу,
без неожиданностей ждать,
ее слабый голос
звучал теперь глухо - вдали.

- Да, - согласилась она.
- Скоро рассвет, -
прошептал неизвестный.

Деревья расступились. Он нес ее
на расстоянии вытянутых рук,
что это, и без того она
зябко свернула себя в клубок.

Шел, случайно выстрелил
из стволов в молодые деревья
солдат.

Затем повязки сняли,
и она пыталась медленно
подняться с пола.

- Стань на острые пластины, и опиши
эту местность.
- На краю поляны невидимое в тумане и
костры.

Тяжело на земле лежали.
Взглянув на ноги, очнулся.
- Кто это?
- Я.
Она положила свою маленькую голую
ладонь.

Левее, - подсказала она,
потерлась о ветер.

Офицер и
пистолет в руках,
направленный -
в голове билось одно:
успеть пересечь середину
рек.

Мелкий дождь, наконец в четверг,
она вытирала кровь -
струилась.

В длинных серых одеждах
с наслаждением пили воду
с завязанными глазами.

Тихо сел на носилках,
поставленных на камни. Она села,
зябко обхватив себя руками земли -
на плече его голова болталась.

Отошел от лежащего на полу посыпанном.

- Может, начать поиски
с завязанными глазами,
подняв с земли горсть
маленьких камней.

Приступы прекратились,
на пол рушились горечью -
ей иногда согревались.

С болью пришло удивление,
на траву вышел, чтобы умереть
в четверг.

Твой выбор беззвучный:
скользнула рукой и проткнула
все чувства потоком ледяной воды.

Женщины смущенно опустили ресницы лиц.
- Умирая в этой земле совершенно одиноким,
я больше сдерживаться не могу,
выливая всю горечь.

Шепотом спросил, когда она встала,
как падали вниз на траве,
распухший к нёбу язык прижимали.

Так одиноко оставался труп,
что даже больные заметили
его неряшливый вид.

Мелкий дождь наконец умер,
в четверг осторожно,
тихо уснул.

Мелкий дождь наконец насытился.
Рука запуталась на груди -
длинные черные волосы, спускавшиеся
по шее красной
в местах касания с веревкой.

Струиться из рук и чувствовать запах,
придумавших эти поиски,
с вами медленно идти,
держась за приклад автомата,
в ствол загоняя последний патрон.

Для него оторвался
невероятно острый обломок камня -
коснулся лица.

Он отошел от лежащего -
и выполнил приказ.

И изо всех сил стараясь продержаться,
как она сама когда-то,
на земле лежали, на траве пушистой спали,
расставив руки, удивленно умирали.

- Могу поклясться, что там помогли бы,
схватили голову хоть раз бы,
глаза заботливо прикрыли,
сражающиеся.

Шелковистая трава поднималась,
обнимая жертв, которым следовали.

Затем повязки сняли.
- Допрашивающие,
о Господи, прости нас,
калеками стали наши товарищи.

Луна весь следующий день лежала
на запасном пути.

Едва был слышен на допросе
и, обессилено упав,
запомнил этот день,
как вспышки ярких молний.

- Колени!
Он поднял ее -
рука в руке казалась красной.

Каждый день готов был ударить,
солдата убить не составляло труда:
подойти сзади к нему,
и повалится фигура медленно.

Очень близко иногда они гибнут.
Внизу всколыхнулось ярким светом,
дыханием жарким обожгло.

Удовлетворенный, он таким же старым
стоял перед ней, помнил -
хорошо бы упасть.

Убивали друг друга прекрасные люди
в длинном коридоре, где падали,
разбившись у двери.

Своими лучами река плескалась за спину руками
и осознать себя пыталась.

- Возможно, не выкарабкаюсь,
ты здесь так не всегда -
одинаково хорошо без меня, -
он думал и снова терял сознание.

Его голова болталась
на поверхности изголовья,
и хриплый смех ложился на пол,
мелькало что-то в воздухе.

И просмотрел ее,
любуясь, отошел от окна,
задыхаясь от воздуха.

- Теперь ты слишком хороша в этой
веревке на шее.
Я найду место для обоих,
пока придержу тело нежнее.

Непобежденные сидели на полу
и раны жидкой утоляли болью.

Мелкий дождь наконец умер,
выражение глаз потеряв.

- Горячее солнце вам никогда не увидеть, -
но в тот же вечер оно оказалось нежным
и скованным, оба подползли к окну,
и тихо всхлипнула:
- Как много людей приговоренных.

Мешавшая одежда вдруг упала,
незащищенно перед ними
стояла у петли нагая.

В день спокойный, оплаканный дождем,
она рассказывала мне свою историю,
сбиваясь, забывая родной язык.

Их тела уменьшенного веса
на траве зеленой спали,
не опускаясь до земли.

- Ну, пожалуйста,
не мешай двигаться дальше, -
мы и так шли сколько могли.

Все пять дней,
когда повернутое вверх лицо держал,
не выпуская, на коленях.

Cолдат, неизвестный,
лежавший на соседней койке,
затих.

- Скажи мне, ты понимаешь,
ведь они не нанесут вреда,
неужели ты, не опустишь рук,
наносящих удары.

Была связана,
с нее кровь осыпалась во сне.
Он чувствовал себя "не по себе".

Что делать именно сейчас,
когда на краю поляны невидимое -
в лучшем случае попытаться уйти.

- Кого-то было слишком много,
вы видите, что ночь должна прийти.

Ничто не изменится - волосы,
спускавшиеся на колени.

Во время ходьбы они
перестали считать дни,
считали только трупы.

Ходили по периметру, ощупывали стены,
и стоял вопрос:
- Действительно ли видите
людей окровавленных, израненных.
Сколько же их на самом деле?

- В четверг после того
она сидела в красном платье,
с нею необъяснимо я стоял
под ледяными струями дождя.

- Что сделали эти люди? -
обессилев, упала
в шестой раз в руках она.

Лежали - солнце грело свои мысли,
теперь он убил ее, глядя,
с болью пришло удивление
вместо травы - водная преграда.

Скользя в руке небольшой паузы,
четыре раза просыпались холодными.

Как птичья трель,
прозвучала короткая реплика.
Тихо скрипя себе под нос,
в конце коридора открылась дверь.

Ладно, если хочешь слышать:
- В поисках бога теперь ты.

Щекой потерлась - пояснила свое движение.

Опустился на теплую землю,
вокруг лежащей чернотой.

- Погладь мою печаль, как кошку,
разбей, как скорлупу ореха,
там ветер, там тень смеха...




Позвонит телефон колоколом, и стены, кареглазый шкаф,
и женщина вбежала, и рука на трубке -
все покрылось блестками, кусочками зеркал,
и искренность, которой так томился в недели пустоты,
была лишь похоть...