Станислав ЛЬВОВСКИЙ

Москва



      Вавилон: Вестник молодой литературы.

        Вып. 9 (25). - М.: АРГО-РИСК; Тверь: Колонна, 2002.
        Редакторы Дмитрий Кузьмин и Данила Давыдов.
        Обложка Вадима Калинина.
        ISBN 5-94128-059-9
        С.57-62.
        /раздел "Цитадель"/

          Заказать эту книгу почтой



СЛОВО О ЦВЕТАХ И СОБАКАХ

    I

    видел на улице автобус РИТУАЛ. подумал, мало что изменилось здесь. автобус всё такой же маленький, проржавевший и намазанный красным в неподходящих местах, как лицо молодящейся девочки. как тогда, - восемь лет уже, и неуместные эти фрезии.

    рассказывает истории: родила ребенка, купили квартиру. ну, какие истории. это так, течение жизни. в жизни нет сюжета, в ней отдельные эпизоды, а склейки - погодные: идёт снег, дождь моросит. осадки. как в детстве, когда не было ещё рекламы по перед новостями, а были телезарисовки. сейчас как подумаешь, - это сколько же денег проёбывали. денег. странно даже.

    небольшие здания, подмигивающие вывески, туда-сюда восемь лет, подумать, восемь уже, в которых ничего не помещается, выпирает, неаккуратно умятое. и руки замёрзли.

    мы в это время сидели в темноте, жгли настольную лампу. потом мальчики повзрослели, время-то идёт, и сполохи пропали куда-то. а настольная лампа тоже погасла, но мы и так в темноте сидели, нам какая разница.

          а потом взяли ручку капиллярную в правую, карандашик в левую - отчёркивать. и написали вотэто.

    не надо ничего придумывать, вот оно у нас всё тут - и фрезии и разговор тот во сне, - зачем-то я вру, что был в Вене, не был в Вене, не верьте мне. вот там был. и там тоже был. а в Вене - нет. и бежать не хочется никуда, потому что перестало быть понятно зачем. и что такое "бежать" тоже перестало быть. а что стало быть, то какое-то странное и под конец зимы.

    добрые. только чай у них плохо заварен и попахивает ацетоном - впору прятать спички и не курить в помещении. а непонятно тогда, зачем помещение.

    жесты речи. ля-ля-ля.

    и сплошное полыхание - все те четыре, и эти четыре, и всего сложите сами сколько. и истории из жизни. и бестселлеры западного типа. и центральные фигуры литературного процесса. и настольная лампа на сцене в ОГИ. и тёплая зима. подстриженными глазами смотрят, порезанными связками прикрикивают кудакудавыудалились, подкудахтывают. попискивают ответа нет. и этот как его.

    отнять, поделить, сложить для дальнейшего хранения повсюду. это здесь, то - там. сюда пишем, здесь не играем. иди чайник ставь, разжигай утюг, на работу пора.

          всякая тварь страдает и мучается доселе, - цитирует И. послание А. и чего теперь? делать-то что? дьюи вот был голова. знал, что всегда надо что-то делать, знать, что именно делать. делать именно то, что знать. и чтобы ещё понимать при этом, что это. а уж хабермас. во-от.

    и есть масса более приятных занятий, приносящих бoльшие. только они все спрятаны куда-то. а куда? а никто не знает. но есть, они где-то тут. всё время начеку, как покрашенный в красное автобус РИТУАЛ. не то, чтобы. а просто едет по улице встречаться и попадаться на глаза в неподходящий момент, тоже спрятанный начеку среди других подходящих.

    три-четыре. и вострубил. Б-г принимает к нам разные меры, но нам всё как-то не до того, живём как жили. пьем много, едим мало, обижаемся, когда ругают, когда хвалят, начинаем с ними, кто хвалит, дружить, хотя, вообще-то, и руки бы иным не подали. благодарность требует своего. пожалуйста, не за что, приходите еще. но потом. нам надо восстановиться после вашего предыдущего посещения.

    нет, ну вы представляете? УСООР. УРЭБ. какой-то рыбий язык из даниила андреева. эгрегоры метрополитена последних дней. а тут ведь подворачиваются более приятные занятия. и даже не полнолуние. а пробки бесконечные. и цвет неба за окном, единственное, что там есть хорошего.

    очнулся, залез вовнутрь, зачерпнул полной рукой этих пузырьков из лёгких и давится, заглатывая их теперь. вроде икры, но внутри там воздух, из которого вырастет ещё больший воздух со временем и пойдет, разный, разным людям на вдохи, после чего всё повторяется по новой. кому воздуха не хватает, ловят его чем придётся. мы вот на кончиках пальцев.

        топ-топ. мораль и коммуникативное действие. внимание, правильные вопросы, как писала afra - рорти или хабермас. джинсы или юбка. направо или налево. мальчик или девочка. гвоздики или фрезии. плюс два или минус два. пидорасы или распиздяи. хуесосы или мудозвоны.

    мы брели по тоннелям метро, где поезда обгоняли нас с криком и посвистом. где грохотал сабвей, сворачиваясь внутри самого себя перевитый проводами, кабелем, медью. в конце концов я оказывался на мосту, но выбраться из метро всё равно не мог, потому что повсюду выход стерегли сердитые рабочие в оранжевых спецовках. и я тогда шёл обратно, бродить опять по тоннелям, а машинисты стояли в кабинах с неприятными лицами, как у пьяных на улице. я никак не мог выйти. и я понимал, что это во сне, но было страшно всё равно как-то очень. а потом мне в.б., он вообще литератор и работает в газете про книжки, написал в комментах, что метро - это как бы образ ада. хорошо вот, научил меня михал палыч, что во сне такие вещи символического значения не имеют. но всё равно страшно и неуютно. проснулся, пошёл на кухню, съел пастилы, морсом клюквенным запил. вроде легче сделалось. ну и заснул.

            [и вот, УСООР идёт к Б-гу и говорит: ну доколе. доколе. давай испытаем их. Б-г морщится недовольно, Он это в гробу всё видал, и испытания тоже особенно, потому что один уже, да. и надо же как-то. они достают, тем временем (у них там утро) софары с тимпанами и давай праздновать новый год - китайский, теперь у людей такая каша в головах, в России особенно, что охуеть, гречка с овсянкой отдыхают, манка идёт комками вразнос.

        Б-г машет рукой или что там у него, лапка, да, лапка, машет лапкой, всё останавливается и замолкает. менеджеры удивлены и пытаются понять, кто же испортил им корпоративный праздник, на который, между прочим, скидывались по пятьсот, что ли, рублей.

            решил, - говорит, - испытать вас. кто быстрее доберется в дамаск, тому слава, деньги, любовь. визовой поддержки не обещаю, но бодрствуйте и молитесь.]

    бодрствуют и молятся, как хорошие зайчики, аккуратные и послушные.

    потому что у них своё понятие а у нас своё. потому что им не написать никогда как нам никогда не написать уже. но мы хотя бы умели раньше они нет ничего.

    вот катя говорит я знаешь еще это могу про ниоткуда, а дальше как-то уже. ничего как-то не понимаю.

    ну хорошо

    вот смотри катя есть ТРАХЕИ БРОНХИ ГОРТАНЬ. выдох вдох холодная монетка под левым соском. хрипы, говоря, но можно проще сказать. болтовня, буковки и звуковки пиздец в голове разные насекомые типа блошек. успеваешь записать иногда, если запомнил и поймал за что-нибудь, ухватил, выспросил про неважное и записал, быстро-быстро, а то забудешь.

          это и есть и нечего тут понимать.
          ниоткуда нам так уже никогда.
          им так никогда вообще.

    бодрствуем и молимся пока, всем спасибо. я потом подробнее объясню, хорошо, катя? это сложно во-первых, и во вторых я, не очень уверен, как именно я хочу сказать. я хочу сказать в настоящий момент. я хочу сказать в предстоящем сезоне. я хочу сказать в завершившемся квaртале.

    они барахтались, а мы это всё имели. имели. и протыкали насквозь спицей, так раз, раз, и в ребро. и соскальзывает. и плевра с тихим хлопком. лопается. случайно попасть в средостение. кровь собрать в стакан. воздух, выходящий из дырочки, вдохнуть, он пахнет. внутренностями, жидкостями чужого тела. болотный запах, тёплый.


    II

    плюс два или минус два? синенькие или красненькие? селезёнка или ливер? софар или тимпан? отдел продаж или отдел закупок? рождество или пасха? ответ или вопрос. логистика или менеджмент.

          [видел на улице собаку лиловатую, уже не коричневую почти, состоящую из рисунка мышц под шкурой, тонких пружинистых ножек и заячьих ушей в укороченном варианте. долго смотрел на неё, как она бегала.]

    меня зовут гулять туда, на улицу, но я открываю окно и никуда не иду, у меня ни мяча футбольного, ни клюшки, обмотанной чёрной изоляционной лентой, которая пахнет резкой и неживой смолой. и велосипеда тогда ещё нету тоже. вот зато книжка, ну и что, что весна и бегать по крышам металлических гаражей. говорю маме, горло болит, не хочу гулять, можно я почитаю.

    зачем я принёс фрезии тогда, зачем? почему меня это так мучает, не понимаю. мне показалось, что если она умерла, то неправильно приносить цветы, как если бы она умерла. неправильно, что все покупают гвоздики, потому что это как бы мы соглашаемся, что всё, всё, живым не покупают же гвоздики, только раньше покупали, когда никаких не было настоящих цветов. я просто подумал, что если бы ей живой покупал цветы, то это были бы фрезии, ведь весна же была, март. и купил фрезии, четыре веточки фрезий, такие разноцветные, похожие на полевой какой-то цветок, из тех, что на даче. жёлтые, лиловые и, кажется, красные.

    а все были с гвоздиками. и потом, уже дома, в квартире, забежала от соседей такая же точно собака, как та, что мне встретилась тут недавно. только маленькая, щенок ещё. чего-то утащила, съела какой-то кусочек и убежала быстро, потряхивая упругими ушами.

    и я ещё думаю вот про что. можно ли обо всём этом писать сейчас? это ведь не только из моей жизни, а ещё разные люди там были, и для кого-то из них это всё важнее, чем для меня, и ближе. и они могут ведь это прочесть то, что я пишу сейчас. купят книжку, если книжка выйдет, или не купят, а случайно как-нибудь она к ним попадёт. вдруг кто-то из них тоже запомнил собаку, как она забежала поесть на вкусный запах. и даже фрезии мои кто-нибудь мог запомнить.

    но потом я думаю (сейчас вот прямо), что это же и моя жизнь тоже. а если эту собаку никто не запомнил, а только я, то я обязательно должен почему-то об этом написать. не знаю, почему. и про фрезии, вдруг это только мне было так ужасно неловко, а никто ничего не заметил? тогда обязательно нужно это сказать всё словами, потому что иначе ничего совсем не останется. а так неправильно. я не знаю, почему, но мне так кажется.

    и не только важное, ну, то, что мне кажется важным, про фрезии и про собаку. а ещё про эгрегоры метрополитена последних дней, про УСООР тоже и про УРЭБ. менеджеры, - кирилл вот, олег, дима юрцвайг, у которого на столе всегда лежат какие-нибудь печеньица или конфеты, у него ещё ребёнок маленький совсем, три с половиной месяца сейчас, когда я про него пишу.

    может быть, это неправильно и я как-то ну, не знаю, вмешиваюсь, что ли, в их жизнь, когда тут их называю по настоящим именам и вообще. не знаю. но только мне кажется, что их упомянуть - это то, в общем, для чего я живу на свете. потому что остальные свои обязанности я исполняю из рук вон плохо, отец из меня никакой, прямо скажем, сын тоже довольно аховый, так я и не разобрался в своих отношениях с папой и мамой, как со мной ни бился мой терапевт, не знаю уж, кто тут из нас виноват больше.

    муж из меня вообще уже полтора раза вышел такой хуёвый, что обеим, я думаю, вспоминать неприятно. только первой жене приходится со мной довольно часто общаться, она привыкла, наверное. а таня, я думаю, вообще постаралась забыть и не вспоминает совсем, ну, старается.

    хотя вообще вот и первая жена, я не знаю, был у нас как-то такой разговор случайный, вышел на дне рождении дочери, как она не получила, чего хотела, я тогда подумал, что ничего, конечно, не девается никуда, забыть - это несуществующая в общем-то вещь. слово даже само какое-то странное, то ли было что-то, и оно теперь за тобой, то ли ты за ним был, а теперь перед ним, в другом, вроде бы, месте.

    я это говорю не затем, чтобы вы меня стали, скажем там, переубеждать, - хотя мне было бы очень приятно, - но мы с вами вообще друг друга, может быть, и не знаем, вы книжку случайно купили (если она вышла) или на вечер на мой пришли, а я тут читаю вслух слишком долго, - мало ли. и если мы друг друга не знаем, то переубеждать меня глупо, я всё равно не поверю.

    я, наверное, просто пытаюсь вам объяснить, зачем я пишу тут про фрезии, которые я принес на похороны этой женщине, с которой поговорить не успел толком, жалею ужасно. и про диму юрцвайга вот вспомнил, и про собаку. я это пишу, потому что мне кажется, что это непонятным совершенно образом, ну, не могу слово придумать. справедливо, что ли. я, может, много беру на себя, они же и так все записаны где-то, и каждый волос сочтён и никакое слово не остаётся, но я, маловер, хочу быть уверен.

    уверен в том, что вот хотя бы эти несколько человек - первая моя жена юля; дима юрцвайг и кирилл масленников, труждающийся на благо всё того же непонятного УСООРа; ты, я тебя не назову по имени, потому что вдруг тебе не понравится, но мы знаем, что это я про тебя; илья, цитирующий послание апостола; инопланетная собака; михал палыч и afra, сетевой персонаж; таня и литератор березин; вы, которые меня сейчас слушаете или случайно книжку купили, если она вышла, - что хотя бы они, вы, мы, я не знаю, i'm good with words в общем обычно, это сегодня со мной что-то не то творится, - чтобы мы или вы, я или они, ты и вы, вы и вот вы, - побыли хотя бы немного здесь, если так можно сказать: здесь, - я совсем запутался, кажется.

    я имел в виду, вот зачем я болтаю, рассказываю про какие-то случайные мелкие штуки и про разных людей: это один из немногих видов любви, на который я способен пока. а ещё, - я знаю, что это хуйня конечно, так не бывает, - но мне кажется, у меня есть ощущение такое, что смерть, - когда и если смерть прочтёт то, что я здесь написал, - она почему-то отступит, раздумает и пощадит нас.


"Вавилон", вып.9:                      
Следующий материал                     


Вернуться на главную страницу Вернуться на страницу
"Журналы, альманахи..."
"Вавилон", вып.9 Станислав Львовский

Copyright © 2002 Станислав Львовский
Copyright © 2002 Союз молодых литераторов "Вавилон"
E-mail: info@vavilon.ru