БРЭДБЕРИ Рэй. Все лето в один день: Рассказ. Переведен в 1982 г. Первая публикация: Брэдбери Р. Передай добро по кругу. - М.: Мол.гвардия, 1982. - с.89-94. Воспроизводится по выверенному тексту: Брэдбери Р. Сочинения: В 2 т. / Сост. Э.Б.Кузьминой. - М.: ТЕРРА, 1997. - Т.1, С.442-446.

Рэй Брэдбери               

ВСЕ ЛЕТО В ОДИН ДЕНЬ

        – Готовы?
        – Да!
        – Уже?
        – Скоро!
        – А ученые верно знают? Это правда будет сегодня?
        – Смотри, смотри, сам увидишь!
        Теснясь, точно цветы и сорные травы в саду, все вперемешку, дети старались выглянуть наружу – где там запрятано солнце?
        Лил дождь.
        Он лил не переставая семь лет подряд; тысячи и тысячи дней, с утра до ночи, без передышки дождь лил, шумел, барабанил, звенел хрустальными брызгами, низвергался сплошными потоками, так что кругом ходили волны, заливая островки суши. Ливнями повалило тысячи лесов, и тысячи раз они вырастали вновь и снова падали под тяжестью вод. Так навеки повелось здесь, на Венере, а в классе было полно детей, чьи отцы и матери прилетели застраивать и обживать эту дикую дождливую планету.
        – Перестает! Перестает!
        – Да, да!
        Марго стояла в стороне от них, от всех этих ребят, которые только и знали, что вечный дождь, дождь, дождь. Им всем было по девять лет, и, если и выдался семь лет назад такой день, когда солнце все-таки выглянуло, показалось на час изумленному миру, они этого не помнили. Иногда по ночам Марго слышала, как они ворочаются, вспоминая, и знала: во сне они видят и вспоминают золото, яркий желтый карандаш, монету – такую большую, что можно купить целый мир. Она знала: им чудится, будто они помнят тепло, когда вспыхивает лицо и все тело – руки, ноги, дрожащие пальцы. А потом они просыпаются – и опять барабанит дождь, без конца сыплются звонкие прозрачные бусы на крышу, на дорожку, на сад и лес, и сны разлетаются, как дым.
        Накануне они весь день читали в классе про солнце. Какое оно желтое, совсем как лимон, и какое жаркое. И писали про него маленькие рассказы и стихи.

Мне кажется, солнце – это цветок,
Цветет оно только один часок.

        Такие стихи сочинила Марго и негромко прочитала их перед притихшим классом. А за окнами лил дождь.
        – Ну, ты это не сама сочинила! – крикнул один мальчик.
        – Нет, сама, – сказала Марго. – Сама.
        – Уильям! – остановила мальчика учительница.
        Но то было вчера. А сейчас дождь утихал, и дети теснились к большим окнам с толстыми стеклами.
        – Где же учительница?
        – Сейчас придет.
        – Скорей бы, а то мы всё пропустим!
        Они вертелись на одном месте, точно пестрая беспокойная карусель.
        Марго одна стояла поодаль. Она была слабенькая, и казалось – когда-то давно она заблудилась и долго-долго бродила под дождем, и дождь смыл с нее все краски: голубые глаза, розовые губы, рыжие волосы – все вылиняло. Она была точно старая поблекшая фотография, которую вынули из забытого альбома, и все молчала, а если и случалось ей заговорить, голос ее шелестел еле слышно. Сейчас она одиноко стояла в сторонке и смотрела на дождь, на шумный мокрый мир за толстым стеклом.
        – Ты-то чего смотришь? – сказал Уильям.
        Марго молчала.
        – Отвечай, когда тебя спрашивают!
        Уильям толкнул ее. Но она не пошевелилась; покачнулась – и только. Все ее сторонятся, даже и не смотрят на нее. Вот и сейчас бросили ее одну. Потому что она не хочет играть с ними в гулких туннелях этого города-подвала. Если кто-нибудь осалит ее и кинется бежать, она только с недоумением поглядит вслед, но догонять не станет. И когда они всем классом поют песни о том, как хорошо жить на свете и как весело играть в разные игры, она еле шевелит губами. Только когда поют про солнце, про лето, она тоже тихонько подпевает, глядя в заплаканные окна.
        Ну а самое большое ее преступление, конечно, в том, что она прилетела сюда с Земли всего лишь пять лет назад, и она помнит солнце, помнит, какое оно, солнце, и какое небо она видела в Огайо, когда ей было четыре года. А они – они всю жизнь живут на Венере; когда здесь в последний раз светило солнце, им было только по два года, и они давно уже забыли, какое оно, и какого цвета, и как жарко греет. А Марго помнит.
        – Оно большое, как медяк, – сказала она однажды и зажмурилась.
        – Неправда! – закричали ребята.
        – Оно – как огонь в очаге, – сказала Марго.
        – Врешь, врешь, ты не помнишь! – кричали ей.
        Но она помнила и, тихо отойдя в сторону, стала смотреть в окно, по которому сбегали струи дождя. А один раз, месяц назад, когда всех повели в душевую, она ни за что не хотела стать под душ и, прикрывая макушку, зажимая уши ладонями, кричала – пускай вода не льется на голову! И после того у нее появилось странное, смутное чувство: она не такая, как все. И другие дети тоже это чувствовали и сторонились ее.
        Говорили, что на будущий год отец с матерью отвезут ее назад на Землю – это обойдется им во много тысяч долларов, но иначе она, видно, зачахнет. И вот за все эти грехи, большие и малые, в классе ее невзлюбили. Противная эта Марго, противно, что она такая бледная немочь, и такая худущая, и вечно молчит и ждет чего-то, и, наверно, улетит на Землю...
        – Убирайся! – Уильям опять ее толкнул. – Чего ты еще ждешь?
        Тут она впервые обернулась и посмотрела на него. И по глазам было понятно, чего она ждет. Мальчишка взбеленился.
        – Нечего тебе здесь торчать! – закричал он. – Не дождешься, ничего не будет!
        Марго беззвучно пошевелила губами.
        – Ничего не будет! – кричал Уильям. – Это просто для смеха, мы тебя разыграли. Он обернулся к остальным. – Ведь сегодня ничего не будет, верно?
        Все поглядели на него с недоумением, а потом поняли, и засмеялись, и покачали головами: верно, ничего не будет!
        – Но ведь... – Марго смотрела беспомощно. – Ведь сегодня тот самый день, – прошептала она. – Ученые предсказывали, они говорят, они ведь знают... Солнце...
        – Разыграли, разыграли! – сказал Уильям и вдруг схватил ее. – Эй, ребята, давайте запрем ее в чулан, пока учительницы нет!
        – Не надо, – сказала Марго и попятилась.
        Все кинулись к ней, схватили и поволокли, – она отбивалась, потом просила, потом заплакала, но ее притащили по туннелю в дальнюю комнату, втолкнули в чулан и заперли дверь на засов. Дверь тряслась; Марго колотила в нее кулаками и кидалась на нее всем телом. Приглушенно доносились крики. Ребята постояли, послушали, а потом улыбнулись и пошли прочь – и как раз вовремя: в конце туннеля показалась учительница.
        – Готовы, дети? – Она поглядела на часы.
        – Да! – отозвались ребята.
        – Все здесь?
        – Да!
        Дождь стихал.
        Они столпились у огромной массивной двери.
        Дождь перестал.
        Как будто посреди кинофильма про лавины, ураганы, смерчи, извержения вулканов что-то случилось со звуком, аппарат испортился, – шум стал глуше, а потом и вовсе оборвался, смолкли удары, грохот, раскаты грома... А потом кто-то выдернул пленку и на место ее вставил спокойный диапозитив – мирную тропическую картинку. Все замерло – не вздохнет, не шелохнется. Такая настала огромная, неправдоподобная тишина, будто вам заткнули уши или вы совсем оглохли. Дети недоверчиво подносили руки к ушам. Толпа распалась, каждый стоял сам по себе. Дверь отошла в сторону, и на них пахнуло свежестью мира, замершего в ожидании.
        И солнце явилось. Оно пламенело, яркое, как бронза, и оно было очень большое. А небо вокруг сверкало, точно ярко-голубая черепица. И джунгли так и пылали в солнечных лучах, и дети, очнувшись, с криком выбежали в весну.
        – Только не убегайте далеко! – крикнула вдогонку учительница. – Помните, у вас всего два часа. Не то вы не успеете укрыться!
        Но они уже не слышали, они бегали и запрокидывали голову, и солнце гладило их по щекам, точно теплым утюгом; они скинули куртки, и солнце жгло их голые руки.
        – Это получше наших искусственных солнц, верно?
        – Ясно, лучше!
        Они уже не бегали, а стояли посреди джунглей, что сплошь покрывали Венеру и росли, росли бурно, непрестанно, прямо на глазах. Джунгли были точно стая осьминогов, к небу пучками тянулись гигантские щупальца мясистых ветвей, раскачивались, мгновенно покрывались цветами – ведь весна здесь такая короткая. Они были серые, как пепел, как резина, эти заросли, оттого что долгие годы они не видели солнца. Они были цвета камней, и цвета сыра, и цвета чернил, и были здесь растения цвета луны.
        Ребята со смехом кидались на сплошную поросль, точно на живой упругий матрац, который вздыхал под ними, и скрипел, и пружинил. Они носились меж деревьев, скользили и падали, толкались, играли в прятки и в салки, но главное – опять и опять, жмурясь, глядели на солнце, пока не потекут слезы, и тянули руки к золотому сиянию и к невиданной синеве, и вдыхали эту удивительную свежесть, и слушали, слушали тишину, что обнимала их словно море, блаженно спокойное, беззвучное и недвижное. Они на все смотрели и всем наслаждались. А потом, будто зверьки, вырвавшиеся из глубоких нор, снова неистово бегали кругом, бегали и кричали. Целый час бегали и никак не могли угомониться.
        И вдруг...
        Посреди веселой беготни одна девочка громко, жалобно закричала.
        Все остановились.
        Девочка протянула руку ладонью кверху.
        – Смотрите, – сказала она и вздрогнула. – Ой, смотрите!
        Все медленно подошли поближе. На раскрытой ладони, по самой середке, лежала большая, круглая дождевая капля.
        Девочка посмотрела на нее и заплакала.
        Дети молча поглядели на небо.
        – О-о...
        Редкие холодные капли упали на нос, на щеки, на губы. Солнце затянула туманная дымка. Подул холодный ветер. Ребята повернулись и пошли к своему дому-подвалу, руки их вяло повисли, они больше не улыбались.
        Загремел гром, и дети в испуге, толкая друг дружку, бросились бежать, словно листья, гонимые ураганом. Блеснула молния – за десять миль от них, потом за пять, в миле, в полумиле. И небо почернело, будто разом настала непроглядная ночь.
        Минуту они постояли на пороге глубинного убежища, а потом дождь полил вовсю. Тогда дверь закрыли, и все стояли и слушали, как с оглушительным шумом рушатся с неба тонны, потоки воды – без просвета, без конца.
        – И так опять будет целых семь лет?
        – Да. Семь лет.
        И вдруг кто-то вскрикнул:
        – А Марго?
        – Что?
        – Мы ведь ее заперли, она так и сидит в чулане.
        – Марго...
        Они застыли, будто ноги у них примерзли к полу. Переглянулись и отвели взгляды. Посмотрели за окно – там лил дождь, лил упрямо, неустанно. Они не смели посмотреть друг другу в глаза. Лица у всех стали серьезные, бледные. Все потупились, кто разглядывал свои руки, кто уставился в пол.
        – Марго...
        Наконец одна девочка сказала:
        – Ну что же мы?...
        Никто не шелохнулся.
        – Пойдем... – прошептала девочка.
        Под холодный шум дождя они медленно прошли по туннелю. Под рев бури и раскаты грома перешагнули порог и вошли в ту дальнюю комнату, яростные синие молнии озаряли их лица. Медленно подошли они к чулану и стали у двери.
        За дверью было тихо.
        Медленно, медленно они отодвинули засов и выпустили Марго.