Генрих САПГИР


        Утро декабря

            Темно с утра.
            ... просто как ребенок: сразу обеими ногами влез в левую штанину, а правая сбоку болтается. Стыдно взрослому человеку, такая мелкая досадная оплошка. Еще и думать про это. С другой стороны, с кем не случается!
            ... это могло быть и с женщиной. Но юбку они натягивают сверху. А разве не опускают вниз и ступают, как в воду, будто пробуя – холодна ли?
            ... вообще себя контролировать.
            ... сразу втиснуться в чужую жизнь, даже не примерить. Обеими ногами в одну штанину... над собой усмехнулся.
            ... даже когда снова надел брюки – теперь нормально, ощутил какое-то неудобство. Вот оно что. Перемешалось. Ночь вступила в день – отодвинула утро. И образы сна еще витают в реальности. Непонятно, был ли у своей любовницы в темной и тесной – сладко и томно вспомнить – квартире. Или она сейчас войдет уже в качестве жены – и вспоминать не хочется, поссорился вчера. Уснул у себя в кабинете.
            Темно еще потому. Снега нет.
            Вот еще что. На столе – стакан, похожий на кубик – полон, светом или жидкостью, изнутри светится.


        Боязливый

            Седой небритый мужичонка, всю жизнь боялся чего-то. Боялся говорить, думать, читать. Боялся показать вид, что боится чего-то. Поэтому на той войне не раз был отмечен и награжден медалью "За храбрость". Потому и женился, что сильно испугался в свое время решительной и костистой девушки-женщины. И, представьте, двадцать с лишним лет как у щуки под водой живет.
            Вон он, в метро выглядывает из-за колонны: то ли поджидает, то ли опасается, что встретит кого-то. Глянул я, незнакомый ему прохожий, и странен мне он показался в своей робкой обыденности и обыкновенности, седой, небритый, с цветной орденской планкой – пух на пиджаке. Где-то спал, не дома. С таким же ветераном, видно, засиделся и остался на раскладушке. И кого он ждет? Или просто домой идти боится?
            "А помнишь, в Германии длинная фрау с кудерьками, все русских зольдатиков хвалила?"
            "Все к ней ночью ходили, задница шире кровати."
            "А я не ходил."
            "Не может быть!"
            "Затащила однажды."
            "А ты?"
            "Смешно. Вырвался и убежал."
            Он всегда себя чувствовал: полугородским довоенным парнишкой. В Москве все – над ним начальники. Работал в милиции. Задержанных, особенно пьяных бил сразу и крепко. Боялся, что в отделении смеяться над ним будут. Ударит и шеей дергает – назад отклоняется. Пугается, что ответит избиваемый. За двадцать лет никто не ответил. Все равно боялся, привычка...
            В следующий раз я увидел его, когда хоронили пенсионера. Как такого не узнать. Лежит под цветами, съежился непривычно остроносенький, совсем ребенок. Руки сложил и плечи втянул, боится, видно, и к доскам гроба, и к торчащим оттуда гвоздям, и к бездушным жестким гвоздикам прикоснуться.
            Сама смерть при виде его осклабилась. "Грех так жизни бояться! Лучше уж вообще не жить." Наклонилась над гробом, как затрещит костью – рукой, всеми узлами-суставами. "Р-р-усский раб! Тр-р-р-ус!"
            Так испугался, так обиделся за нацию, что воскрес. Можете не поверить, но в новой жизни не боится никого и ничего. Выпрямился. Развелся с женой. Разъехался через пару недель. Какой-то отчаянный стал. Завел себе молодую толстушку. Всегда чисто выбрит. Охранником в банке. Невысокий вроде, впалощек. Но бьет по-прежнему: сразу и крепко. В кровь. И шеей не дергает.



Очень короткие тексты: В сторону антологии. – М.: НЛО, 2000. – с.75-76.


  Еще этого автора  
Дальше по антологии   К содержанию раздела
  Современная малая проза  

Copyright © 2004 Генрих Вениаминович Сапгир (наследники)
Copyright © 2004 Дмитрий Кузьмин – состав