| |
|
|
|
|
Аркадий Бартов | Екатерина Боярских | Василий Чепелев | Илья Кукулин | Светлана Иванова | Елена Костылева | Кирилл Медведев | Сергей Завьялов | Ольга Зондберг
КИРИЛЛ ЩЕРБИЦКИЙ Кирилл Щербицкий родился в 1964 году в Москве. Закончил МГУ. С 1994 года живёт в Германии. Один из организаторов и редакторов радиопроекта "На других языках"на немецкой независимой радиостанции "Dreyeckland" и двуязычной программы "Радио ЭХ". Автор и ведущий передач по современной культуре. Первая публикация - в газете "Гуманитарный Фонд". В Сети опубликованы статьи "Миграция и границы постмодернизма" в "Лавкe Языков", "О возможностях существования литературы в диаспоре" на сайте "Нового литературного обозрения", рассказы "Система Гада в современной России" и "Перерождения в Лиссе", переводы с английского и немецкого языков.
PROXY И меньше всего мне хотелось бы выдерживать жанр, стиль, - где адресат всего этого? Письмо-не-дойдёт, я ищу среди ускоривших по случаю ранних холодов свои движения окружающих - кого-то, у кого за дверьми по-прежнему - лунапарк, дельфинарий, живой уголок, - что-то, что я помню с детства. : оторопевший от собственной бедности город. Мало пыли, потому что почти зима, но можно представить, как в июне будут гулять небольшие пылевые смерчи на опустевших пощадках. Что там стояло раньше? Памятники? Пока там продают что-то на морозе старушки. Некоторых из них ждут дома, говорят, что, мужчины, старея, первыми становятся беспомощными. У нас не будет шанса это проверить. простудившись, смотреть с балкона на снование импортных автомобилей и бритых затылков там, где только что удавалось различить тебя. Моё шестидесятипятилетнее счастье, раньше ... коротко взглянув в глаза твоей фотографии. Твоей ? Ведь сменив причёску, переодевшись, уехав, как ты, так надолго из этого угла в нигде Если оценивать общество по тому, как оно относится к старикам и инвалидам, мы находимся в аду. Это достойно только презрения, если его ещё можно себе позволить. Границы буддизма: нижняя: "мы составили, из частей собрали это, чтобы оно сопротивлялось времени" (Веды), верхняя: "и, если задуматься, разве не охватит вас тоска по безвозвратно ушедшему?" (Кэнко-хоси). безразлично, попадаем ли мы в уже начатый текст. Не Важнее всего, способен ли написавший что-либо и дальше оставаться рядом, или как-то иначе связываться с адресатом. Текст возникает в пробелах общения, в их труднопереносимой длительности, и всем разнообразием жанров от эпистолы до романа мы обязаны тому, то заставляет нас время от времени расставаться. You should leave some blanks in your togetherness, - написавший это, видимо, понимал, что иначе словесность поместить некуда. Но мы сближаемся, мы зависим друг от друга так, что Системе, к которой мы подключены, требуется время для размыкания одного информационного канала и замыкания следующего. Время между соединениями, время от сигнала до ответа. Скоростные устройства в ожидании, пока отработают более медленные, мы вибрируем в переменной тональности, обмениваясь друг с другом в непредусмотренной форме любви, внеконструктивных взаимодействиях, самопроизвольно. сближение регулируется только ритуалом. Мы возвращаемся межтактовый промежуток отвлекаясь от скорости распространения нервного сигнала). Ты реагируешь мгновенно. Поэтому я должен решать, что дальше, пока предыдущее движение ещё не окончено. Я должен успеть до следующего такта, чтобы быть синхронным, чтобы быть совершенным, чтобы держать нас вместе. Единственная точка равновесия должна быть почти невыносима, как взгляд в глаза перед поцелуем, из которого одно за другим исчезает всё, что мы могли подумать друг о друге --- Погаси экран.
Если бы вам потребовалось создавать текст, от которого вас могут отвлечь в любой момент и навсегда, так что он окажется оборванным безвозвратно, что бы вы написали? Скорее всего - короткую фразу типа "я хочу" или "да здравствует". Это лучше кричать, потому что как никогда ощущаешь язык как помеху, - эту длительность речи, необходимость тянуть фразу, судорожно уменьшая размер букв, когда мешает напряжение в бицепсе всё ещё пишущей руки. Скоропись, физиологичность письма, я бы репродуцировал рукописи, ведь там, где нет почерка, нельзя сказать почти ничего. Когда-нибудь я возьму в архиве черновик текста, за которым приходится бежать, и пойму, что не смогу его расшифровать. Продолжение --- Единственное, что возникает при чтении переводов, - желание самому перевести что-либо, погрузившись в поток междометий, неразборчивой дикции, мнений и недомолвок, которые и составляют "фасад" культуры, точнее - то место, которое мы принимаем за фасад, поскольку оттуда всё это смотрит на нас. В Тибетской книге мёртвых, которая, вопреки ожиданиям, не строится по принципу странствия души, поражает дискретность повествования, каждый новый фрагмент начинается как бы заново, призывы к умершему и общее описание его состояния повторяются многократно, что я отнёс сначала к архаическим чертам текста, не обратив на них специального внимания. И вдруг совершенно ошеломляющей оказалась мысль Не перечитывай меня. ... возвращается ко мне с запахом пепла в кабине, с тем, что я не смог бы себе разрешить. О невозможности прижаться к метафоре, к холодной щеке моей родины в ноябрьском снегу под колёсами, к жесткости и жёлтым огням, как если бы они просто что-то обозначали... Среди сердитых окликов, окриков поздней осени и ранней темноты. О превратностях судьбы, о московских нравах, о крошащемся на лету, там, где от железнодорожного моста остаётся так мало человеческого. Я подарю тебе розы, и ты бросишь их отсюда вниз, в чёрную Москва-реку, принимающую белый припадок климата, ограждающий нас от всего. Очень темно на втором этаже Ленинки, ныне Российской национальной, где я искал телефон. Почти всё выключено, и читальные залы чернеют, как яма, за своими дверьми, и попрятались под лентами транспортёров, хохотавшие только что над тем, кому, зачем и какие книги везли из хранилищ, пока не устали. Я всегда рад заставать здесь больше людей, особенно после голодной весны 9..-го года, когда библиотека была пуста с островками голов редких пенсионеров и чечевицей в буфете, не по карману никому. Сейчас по серединам дня национальная принимает свой прежний вид, и тайны нищеты её постояльцев рядом с беконтрольно желтеющими брошюрами почти не говорят о себе. Но перед закрытием, в темноте... Я шёл к телефону на голос, глухо бубнивший за дверьми на дальнем конце галереи и не видел --- "Да, атмосфера, - сказал вдруг голос, когда я поравнялся с будкой, - электризуется,.. намагничивается... " Я увидел старика в расстёгнутом пиджаке, из которого выглядывало брюшко, положившего ладонь на лысину жестом "где наша не пропадала" и зажавшего трубку между плечом и ухом. Я замер. "Электризуется,.. намагничивается..." - что? Сколько лет мне ещё нужно, чтобы я так, "по законам физики", смог обьяснить тебе причину моей головной боли, того, что как-то плохо по утрам, моей тоски и чего-то плачущего перед самым сном, моих безнадёжных: места рождения и любви. Он ушёл, и я долго не мог набрать номер, слушая сквозь звонок о закрытии библиотеки вечное московское не туда попали. Ты дождёшься меня? Я буду через час.
Я фетишизирую каждый твой отъезд, мне всегда хочется сказать прости без малейшего повода, просто от усталости от транспорта, от двух-трёх языков, на которых я кажется мог бы тебя соблазнить. Я вожу итальянцев по Москве, давая новые имена тому, что вижу: сквот, панк-рок клуб, авангардный театр, кафе. И то, что на самом деле - ни одно, ни другое, ни третье, укоризненно смотрит. Я подаю пальто маленькой итальянке в огромных чёрных ботинках - ноябрь, inverno. "You are so timid", - говорит она мне, пока её друг толкует с коллегами по металлу. Я подтверждаю --- ... она оказалась членом итальянской компартии, и мы долго говорили о коммунистах, чтобы, возвращаясь с демонстрации, встретить впереулке полузамёрзшего в снегу [птеродактиля, ]. Но даже ... и вдруг совершенно ошеломляющей оказалась мысль, что адресат этой книги должен был бы приходить в сознание каждый раз, заново, скорее всего не имея возможности вспомнить уже сказанное. Отсюда фрагментарность, отсюда всё те же обращение, похвала, предупреждение, совет - в каждом параграфе, призванном попытаться дойти, читаемом вслух в надежде на немыслимую синхронию голоса чтеца и перерыва в провалах беспамятства адресата (согласно Книге мёртвых, сознание умершего сохраняет способность слышать время от времени, интервалами). Каждый день сопровождения души требовал этого также, как каждая ночь любви снова требует слов. Я шлю тебе каждый день одно и то же письмо. Его повторение, почти дословное, составит наш роман в письмах. Он не превратится в повествование, так как когда мы вместе, у нас нет ни прошлого, ни будущего. Это будут пробелы, подчёркивающие ритм нашей любви, нашего ускользания и усилий распознать --- больше всего я хочу того, что не мог бы объяснить. За нами обнаружить себя вовлечёнными в . Короли и королевы, Тристан и Изольда, сатиры и нимфы, боги и смертные. Наша интерпретирующая сила безгранична, мы можем разыграть падение империи инков, открытие Фиджи, лекцию Андрея Белого, похищение Европы. Мы преследуем способность к сочувствию и перевоплощению "русская литература", имея в виду тебя, твою игру и склонности, наши разговоры на полу о , страсть к стилизации и междометиям. Нас водит от зауми к бессмыслице, вместе с речью, готовой в любой момент спровоцировать скандал или закончиться поцелуем. иронии, голода и всезнания. Мы
лучшие моменты нашей жизни, наиболее незаместимые Почему "почему"? Доморощенный перформанс, бо мы трилобиты, до Трубной и back. Ничто так не привязывает к городу, как общение с его обитателями. Секс, алкоголь, наркотики. Придёшь в столицу: попадёшь на виселицу, самое интересное здесь - двоеточие. Биология стресса, папина победа, московский прикид. Может ли в основание культуры по ошибке попасть уникальный опыт? То, что нас вытаскивает ... означивания и представимости. Я следую за невозможностью следовать за текстом, который следует за невозможностью Объяснения не отменяют происходящего, его непреднамеренной загадочности. Почему вообще среди наших игр оказалась словесность? - ведь мы не писатели... Я часто думал, когда именно перед смертью утрачивается способность речи, то есть: как далеко язык способен сопровождать нас. Персонажи моих снов редко говорят между собой, ещё реже произносят монологи, но интересно, что, когда это происходит, сказанное может говориться на разных языках и всегда грамматически точно. Я записываю по памяти, не включая света. Гораздо реже снится текст, как что-то, что я читаю или пишу. И наконец, есть только одно короткое стихотворение, которое я помню с двумя-тремя черновиками из того же сна. Но меня не оставляет чувство, что языка вокруг постепенно становится больше, и мне трудно расстаться с надеждой, что минут через двадцать после клинической смерти, в абсолютной интеллектуальной беспомощности, я всё же влечу в постоянный, спонтанный текст о тебе, сначала исключить то, на чём я раньше не мог настаивать ... географии. Через парк в магазин, где вчера была творожная масса. Чтение в очередях, в транспорте, на скамейках, когда не холодно. Зачем тогда плакать, придя ко мне на стадион из булочной, там появился хлеб и почти не было очереди, но что может быть послано и не слёзы Профессор на пенсии, выжигающий лупой на скамейке какие-то буквы. Тоска по условности, в рамках которой выжигание по скамейке - "хулиганство". Что-то школьное: наверное, всё время формулы... и, как дополнение, "хулиганство". множество наук Ты не посмотришь один абзац? "- Какой короткой будет ещё наша жизнь ! Можно посчитать заранее, сколько парков, subway'ев, набережных, облаков, деревьев и дорожек мы успеем обойти, прежде чем перерождение унесёт нас, скорее всего, далеко, в среду, совершенно отличную от той, где существуют дорожки, деревья, облака, набережные и всё, чем мы их воспринимаем. Для идущей по набережной собаки набережной не существует. Существует - что? Запахи, цветовые пятна ? А для шмеля? Течения света? Силовые поля? Это не притупленность восприятия, скорее его обращение не к тому, на чём мы так..." ное перестаёт присутствовать, и, может быть, единственный способ оставить его за словами, - это продолжать "... бессмертным. В противном случае необходимо работать, чтобы заработать себе возможность умереть спокойно. Ты же не хочешь делать это в этой больнице..." Прощание с духом местности. Мы снаряжаем корабль, который отправится неизвестно куда и принесёт нам еду. "В пролив Немезиды, к берегам Крониды и устью реки Индирой." Я хотел рассказать тебе это сразу, как только проснулся. Что ты думаешь об этой географии? ...по определению, ну, то есть, по природе... Где-то через год мы начали замечать, как мало стало в парках людей. Пустые аллеи осенним утром, островки тени, смена лиственниц и клёнов, которую ты так любишь. - ... въехали в Россию 18 августа 91 года1, а 20-го я уже метался по пустым московским институтам, собирая свои зарплаты с отчётливой мыслью встретить тебя во Львове или в Одессе и попытаться нелегально перейти польскую границу. На улицах происходило всё то же, что обычно, но с некоторым недоумением. С недоумением продавали мороженое, ждали троллейбусов, шофера, останавливаясь на светофорах, с недоумением выглядывали в окна своих грузовиков, а когда свет менялся, с недоумением трогались. На площади перед Киевским вокзалом стояло два бронетранспортёра. За билет на юг я платил рублями из пачки, состоящей из двух зарплат полугодовой давности, я тогда ещё пропадал по вечерам, помнишь? Поезд тронулся и сразу же остановился. По вагонам засновали типы средних лет с довольно интеллигентными, но выражавшими сильные чувства лицами. Они втаскивали и рассовывали по третьим полкам переполненного вагона невзрачные с виду сумки. Это эвакуировалось то, что тогда называлось "кооператив". Мне даже захотелось спросить их, как насчёт нелегального выезда в Польшу. Но я подумал, что мои деньги умещаются всего-навсего в одной сумке, и, следовательно, неожиданно открывшийся путь вряд ли будет мне по карману. Всю дорогу ...всеобщим. Сюда можно включить всё, истории, в которых мы непроизвольно участвуем, победы и поражения, верность и коварство, надежду и отчаяние, честность и предательство, и даже невозможность , гонятся за нами следом, предъявляя свои права на нас, может быть потому, что мы опережаем что вряд ли можно себе представить, не зная тебя. Примечание: Источниками цитат в предложенном тексте, кроме "La carte postale" Ж. Дерриды, являются "Переписка" Ал. Блока и А. Белого (в издании 1940 года) и путевой дневник Басё "По тропинкам Севера" (в русском переводе 1935 года). Естественно, автор не предъявляет каких-либо прав на являющиеся цитатами фрагменты текста. |
 |
 |