* * *

Заколдованное пространство.
Огоньки сознания, инфузории, нервные капли.
Здесь у меня голова не болит.
Ипполит, ты придешь?
Ты придешь, Августин, целовать холодный кусочек, застенчивый кадмий?
У меня здесь не болят глаза.
Я смотрю, не прищуриваясь, на перемещения двух беглецов - Лоуренсия и Нобелия.
Двух противников жизни, запрятанной в вакуум.
Заберут меня, Ипполит, и ранят. Снятся мне гильотина и черные шляпы.
У меня сердце не болит.
Кто-то меня здесь лелеет, охраняет.

* * *

Я опускаю письмо в первый попавшийся почтовый ящик.
Это город Мадрид.
Здесь есть цапли и синеглазые кошки.
Ливень начнется, и мельница не сгорит.
Вам ли не знать этих мест, мужчины, заглядывающие в окна.
Вам ли не знать этих улиц, где прохожие не признают занавесок.
Эти места остаются в памяти навечно,
отличаясь от других картографических пятен.
Я получаю письмо, всё в разноцветных печатях.
Это город Мадрид, и здесь люди совсем неодеты.
Только и остается, что опускать в первый попавшийся почтовый ящик
письма, доходящие куда-то на самый край света.

* * *

Кусочки слюды, кисти, безмозглые канарейки, астральный прогноз, твой полоумный учитель,
сгоревший магнитофон, использованные батарейки, китайские шахматы, гигантский увеличитель.
Все это будет смято, исковеркано, спрятано, никому не достанется, истлеет, испортится
твое богатство, трубочистка, девочка неопрятная, пчелка, маленькая художница.
Или все пойдет с молотка, раздадут детям и нищим, статуям, собакам, земноводным, крысам.
Станет мелким, упадочным, лишним, бесцветным камнем, зернышком риса.
Но я не дам тебя, милая, в обиду. Разложу твои драгоценности по карманам.
Вооружусь стрелами, золотой бритвой, прикинусь алкоголиком, наркоманом.
Я заберу все с собой на небо. На небо, на небесные именины,
где голуби, шарики из хлеба, вперемешку с шариками из глины.

* * *

Ты не найдешь голоса острого, как топор, острова плоского, остова, хребта.
Ты не найдешь полюса, чистокровного польского жида.
Ты не найдешь минуты, секунды, мгновения для разговора.
Гнутые монеты, копилки в форме будды - ненужные послания, симптомы террора.
Только природа готова ответить за все. Даже когда больна,
с царапиной на ноге, в прыщиках, слезках, ушибах, речном тростнике.
На Битюге, Ниле, Хуанхэ совокупляясь с рыбами на уровне дна.
Ты не найдешь свидетеля, обвиняемого, просто человека здравомыслящего, вменяемого.
Ты не найдешь плотника, слесаря, человека плотного, резкого.
Но я знаю, что ты не глупый, не глупый. И
голова у тебя есть на плечах, большая голова. И
монетка "орлом", и остров, хоть и не плоский, остров круглый.
А голоса заострятся. Были бы слова.

* * *

Это личики детей, взлелеянных под сенью злодеянья.

Б.А.

И это называется "юность".
Асфальтовые полянки, загримированные шпионы.
"Мы не умрем от жажды," - говорит сталкер.
Похоже, что нужно раскрывать тайны, бермудские треугольники, наполеоновские треуголки.
В итоге: пропавший лайнер, умирающие за партой школьники.
Во всем приходится искать причину дважды.
Учителя, мягко говоря, неправы.
Мы не умрем от жажды, мы не умрем от голода, от всемирного потопа.
Всё загадки высокомолекулярной химии, засекреченных изотопов.
Мама, я вечный школьник, неоперившийся мальчик, потенциальный параноик.
Я люблю мужчину из Испании и странную принцессу, ебанутую фрёйлих.
Во всем виноваты французы, Робеспьер, гугеноты, восточная поэзия, извращенные пересказы.
"Мы не умрем от жажды," - говорит русский гамлет, командир пехоты, кареглазый Нясси.
Смелый воин любит детей и анекдоты.
Шпионы умирают от любви, солдаты от вожделения, школьники от глупости.
Шекспировские штучки.

* * *

Вот это письмо
с правильным расположением строк, с красивым росчерком, с оригинальными мыслями и
восклицательным знаком - маленьким черным солдатом, стоящим на голове.
Вот это духи
с совсем непонятным названием на каком-то арабском наречии,
с горьковато-табачным запахом.
Вот это рука
с очень чистой кожей немного цвета персика.
Было время, когда я был маленьким.
По-другому: "Такой молоденький."
Вот эти глаза,
как в книгах - разного цвета.
А вот армия,
где лейтенанты не бреются и все поэты в поисках аскетов теряют целомудрие.
Все окровавлено, как после родов. И
это письмо в крови.

* * *

Мне бы хотелось знать, что говорит Пьер.
Что говорит Пётр.
Умница, пьяница, мэтр.
Фетровое плечо, метровое перо.
Мне бы хотелось знать, что говорил Пьеро.
Мне бы хотелось сдуть, сбросить.
Сброситься, обнажить.
Выйти на остановку.
В новом. Попасть под снег.
Мне бы хотелось взглянуть. Сразу на всех.
Мне бы хотелось вспугнуть. Вспыхнуть.
"Rerum novarum..."
Розовая звезда.
За пассажирским - товарный.
Горы и злые звери.
Мне бы хотелось знать, что говорил Кавальери.

* * *

Я изучаю курящих мужчин с заспанными глазами, в помятых брюках,
со следами ночи на коже, зажимая в руке пятак -
этот излечивающий подорожник.
Мальчики нарушают физиологию кресел ненаточенными бритвами.
В воздухе повисает недочитанный томик Уолта Уитмена.
Эта обстановка становится незаменимой и главной
при поступлении ко мне потусторонних сигналов.

* * *

Наверное, очень странно умирать,
когда останавливается сердце.
Когда в свидетельстве о смерти написано,
что причина смерти -
инфаркт миокарда.
Я знал его только две недели и
думал что он путает
Андре Жида с Вечным Жидом,
а он просто воспитывал во мне самолюбие.
Он научил меня быть терпимым,
готовить плов,
делать качественные фотографии,
слушать хорошую музыку,
целоваться,
одеваться со вкусом,
не пользоваться дешевой парфюмерией,
знать себе цену,
говорить по-английски,
спать не больше трех часов в день,
не верить людям,
не любить животных,
ничем не вредит окружающим,
спокойно принимать смерть. И
еще я узнал от него эту песню:
"О'кей, мой мальчик!
Это город Мадрид.
Тело мое болит.
После брачной ночи не может быть иначе."

* * *

Ф.

Эти знаки, закорючки, шарлатанская алгебра. Легкий воздух, пузырьки воздушные под жабрами.
Всё - заколдованная азбука герба, тысячелетнего гербария.
Всё - свет пустого подсвечника, ржавого бра.
Ангелы умеют чтить историю. Насыпать в конвертики корицу, имбирь.
Скрипеть дверью, шелестеть какой-нибудь древней бумажкой.
Вообще, издавать необъяснимые звуки.
А ты сидишь и гадаешь, и внимательно прислушиваешься. И
только когда падает чайная ложечка и не звенит, а повисает в воздухе,
ты догадываешься, что это играет с тобой бледная дева, бескровная Лилит.

Спеши, опаздывай на дежурство, пересекай свой город, где сыро и бесконечно холодно.
Получил ли ты письмо от рыжего Хольгерта?
Этого пьяницы, любителя бейсбола, предателя и эмигранта.
В белом халате ты намного загадочнее, чем обычно.
Сколько-сколько осталось секунд до операции, аборта.
У быков в голове тоже есть своя непростая правда.
Ты думаешь, что кто-то придет к тебе вечером, когда ты станешь готовить ужин.
Будешь прислушиваться, вздрагивать от каждого шороха, стука.
Если читать до полуночи, то помнется пижама, растянутся пружины,
а потом приснится, заученная наизусть, призрачная Итака.
Может, ангелы к тебе придут, достанут серебряные колокольца.
Будет звучать симфония, шубертовская Tragic. И
живая алмазная иголочка на твоем кольце
гравировку выучит, сотрет, исправит.