ПЕТЛЯ. 4. LOOP.

Однажды это такое слово, которое можно повторять до бесконечности, как и прочие слова. Но однажды можно переступить черту. В глубине однажды вдруг прочерчивается "ждать". Ожидание однажды растягивается и выворачивает наизнанку двойную складку (а не ординарную, которой немцы зовут простоту), через которую и предлагается переступить. Надо ли уточнять, что так, "однажды", расступается вдруг невиданная прежде жизнь. А ведь "прежде" тоже включало в себя ожидание.

Выворачивается однажды.

Но пока мы живём в причинно-следственном мире – для односложности предположим, что там мы и живём, – у всякого однажды есть своё вчера.

Причиной послужило вчерашнее раздвоение. Оказавшись перед необходимостью работать поздно ночью, вставать рано утром, я удвоила себе дозу кофе. Симметрия была соблюдена: вторая порция выпита через двенадцать часов после первой. С этой двойной порции и начало двоиться. Ночью явления приходили сплошь стереоскопические, с двойной нагрузкой: сон, явь. Утро притащило в себе двойной – не роковой, будничный, не вещавший судьбы – звонок, одновременно в дверь и в телефон. Оба – мимо цели. Неправильно набран номер, неправильно выбран зуммер. Этого ещё однажды не было.

Добротная дверь раскрывается без всякой помпы, как и следует. Но вместо лестничного предбанника открывается глазу обшитый дубом неф с деревянными скамьями; витражи в глубине; свечи в подсвечнике; какие-то расшитые золотом одежды; молчаливый орга́н; облачный столб пыли в явном мессианизме столба света; это церковь без людей. Позади – своя хорошая дверь, впереди – несвойственное.

И заиграл рояль.

Нет, я не пала на колени. Пошла дальше изучать эмпирическую, причинно-следственную реальность. И нашла, конечно, другую дверь. Оттуда уже шла лестница к лекции. А не в небо. Так прошло ещё сколько-то времени, во всяком случае, достаточно, чтобы однажды забыть. Но не тут-то было.

Иду в аптеку. В эту аптеку я хожу уже три года как. И там всегда работает только один старик, у которого только два настроения: хорошее и плохое. Старик – повторяю – работает всегда и один. Что, конечно, странно: как он может столько работать. Но однажды, то есть сегодня! Старик был вдвойне. Два старика. Одинаковые, как близнецы, вплоть до голоса, вплоть до пробора. Вплоть, неразборчиво, до бородавки над губою. Так старика однажды стало двое. Они даже заговорили друг с другом.

– Обслужишь, Кен?
– Обслужу, Дэн.

Что делать? Я твёрдо знаю, верю, что нахожусь в эмпирической, а не в какой другой реальности. Первая мысль (близнецы!) не удалась: одинаковые халаты демонстрировали разные имена, Ken Donovan, Daniel Paul. Долли и Молли проскакали сквозь попытку эмпирики незрячим табуном. И они там до сих пор скачут, у вошедшего не в ту дверь я.

А моё собственное я, то есть просто я, уже сплю, потому что три часа спать для меня слишком мало, а выпитый на ночь кофе всегда рождает в мозгу лишнюю складку, из которой сыплются, как из прободения, как из однобокого рога изобилия...

* * *

как мы смешивали.
разделяя: мёд, молоко, козлёнок, его матери.
как мы смешивали, зная и вкус, и раздел.
то, как мы смешивали, яд для того, кто не знает,
где вкус и раздел
и раздел.

как мы смешиваем.
разделяя: мёд, козлёнок, чаша, наша мера.
как мы смешиваем, яд для того, кто не знает
раздел
и безмерность меры.

научи меня нашей мере. научи нас уметь.

компас

от обрыва до северной шубы,
меж козой и тавридой
на языке белладонны,
когда трижды, по-волчьи,
засквозили сосцы,
ты изжуй свою лиру
и перевари её
в однополый магнит –
пусть ты пишешь
как во сне по ту сторону и по
эту,
и спишь, и не спишь.

на каком корабле
уснуть ифигенией в гиперборее,
у забора проснуться
и гадать по руке, куда север?

* * *

из косых плетей –
теней го́лоса и огней темноты
и слепой от усталости –
немота плела косы,
носить-не сносить
корону из спутанных
не столько своих, сколько волос.
и пахать истошное, бородатое, полное дно.

между днём, меж макушками и краем света
крива борозда.
пряма борозда.
между вышками сивых ветвей косатые совы,
немота в норы. между них и полостей в земле,
где поёт корень,

из огнивом истёртых пыльных рук
протяни алый слепок огня:
я сдержу его дольше, чем слово.

* * *

как в тот раз, когда не я мне, не ты-ты,
не не-ты, не не-не-ты,
когда ты,
когда с третьей, с четвёртой попытки,
ты сказал "ты",
так коснулись теперь
моих, не немых, не ненемых,
мы
коснулись губами.

как – так,
так я знаю,
не что знаю
и не что не знаю,
что буду знать,
что всегда буду знать,
что всегда буду знать.

* * *

из одного корня
растут сосна и берёза.
в берёсту укутан смолистый комок
из густого подземного лета
и накрыт как от взгляда рукой.

тихий медленно жидкий в себе переливный янтарь.

* * *

как сетчатку в сетчатку
бросить не сеть в воду
бросить сеть в сеть
сеть в сеть
и в воду
в воздушную воду
над потоком над бумагой
не туман не трясина
астра двух не сплетённых
а прозрачных друг другу
солнечных плеск сплетений

* * *

так, как я тебя слышу, ты слышишь.
положи мне пальцы на рот
положу тебе пальцы на пальцы
и так говори,
слово в слово, а не чтобы брать или давать.
я стою, потому что теперь
время
когда ты учишь себя
не стоять и не ждать.

* * *

пущен –

сперва словно стрелка из лука,
потом арка за аркой,
из тёмной воды
по стволу твёрдой пальмы
плющ,
и зимой не без листьев.
по стволу золотой,
по стволу, по
ореховой слёзы
роняет, что не может заснуть
и с себя уронить сотню о
сотню о-
рехов.

пущен

вместо чёрно-зелёных чернил из ореховой пальмы
ни листка,
ни листка,
сперва дух из ореха,
в конце
одинокий листок с отпечатком от камня
или твёрдых костяшек,
и знака,
нет знака.