Виктор КРИВУЛИН

КУПАНИЕ В ИОРДАНИ

Часть вторая.
МУЗЫКАЛЬНОЕ ПРИНОШЕНИЕ
К ОГРАДЕ КОМАРОВСКОГО КЛАДБИЩА
1997

в осколках музыки и в зарослях фанеры
в лесу из безнаказанной фольги
девицы пляшут как милицанеры
и чертят красные восьмерки и круги

театр живет закрытый за долги
подобьем жизни внутренней, без веры
что там за стенами и крики и шаги
и даже выстрелы и офицеры, офицеры...

театру все равно друзья или враги
он как привязанный блуждает за бренчаньем
невидимой но абсолютной зги

он что-то спрашивает - мы не отвечаем
он за плечи трясет но в пар его руки
не слишком верится - так за вечерним чаем

включая новости сознанье отключаем
и в точку, в точку, в пол, под сапоги

не среди ли равнины
где высился певческий дуб
наследили колеса и траки
и срывая мелодию с мертвенных губ
рвут на части ее
и от запаха крови дуреют
от воздуха драки

о рванина смыслов перепаханная
пьедесталы с педерастами и феями
среди парка охраняемый собаками
спит орфей и завороженные звери
норовят поближе подбираются
к ложу убранному розами

сон орфея - это все мы словно умерли
словно тени движемся
под звездами сверхновыми
и неважно - в тишине ли в шуме ли -
не слышны слова
одни деревья-стриженцы

их ветвями слабыми навеянное
разбросалось небо над орфеем
что ни говори а небо все-таки
хоть и начерно, и неуверенно
из какой-то драни соткано
кое-где уже и продрано

смерть лошадка смерть мотоциклистка
смерть орфея
в крагах и в очках летающая низко
над землею

стой лошадка
стой скажи мне
при каком еще режиме
под каким еще царем
обомлеем обомрем

в поле зрения кортежа
кожа никель черный лак
провожающие те же
те же руки в зеркалах

но когда ищу глазами -
никого не узнаю
это ведь игра: я замер
прислонясь к небытию

и меня как будто нету
да и некому искать
в том лесу где вечно лето
птичья свара благодать

НАКАНУНЕ УСПЕНЬЯ

скоро в зимнюю школу потянутся гуси
гуси-лебеди - кто их тогда пожалеет?
их родители заняты в черных садах выживанья
на огородах на луковых грядках спасенья
в лучшем случае - в призрачной сфере
наробраза

тяжелеет сгущается зелень темнеет
пока наконец-то
(и как раз накануне Успенья)
не займется - но всюду и сразу! -
где лиловым где желтым где изжелта-слабым
а где откровенно-кровавым
легким огнем

ОТПУСКНАЯ

отчитывались мы отчитывали нас
волной смывало отпускного беса
и живомордый плыл противогаз
куда-то в турцию из пушкинской одессы

все это некогда все это не сейчас
а если и сейчас то как бы не для прессы
разваленные бурей волнорезы
и лермонтова остекленный глаз
в киоске сувениров на причале

и парус парус одинокий
в конце путевки или же в начале
пути на север с остановкой на востоке

в какой-нибудь пустыне Руб-аль-хали
где к поезду выносят артишоки
и устрицы в кульках и спрута в одеяле

ЗОВ ПОЧВЫ

и ухом слушая и брюхом помогая
переварить услышанное шли
на экстатическую песню попугая
на голос матери-земли

она звала она или Другая
не видно издали, вблизи не разглядишь
беременный дракон грядущего китая
или вчерашняя тираспольская мышь

ее какие звери окружили
какие облизали языки!
принюхивались к ней, тяжелую, крошили
разламывали на куски

как наркотическую спекшуюся массу
как неочищенный гашиш
пространства где безумствуешь и спишь

и лишь к последнему отпущенному часу
трезвее утреннего мытого стекла
очнешься наконец
и спросишь: Ты звала?

- не я конечно...

ГОВОРЯЩАЯ ПТИЧКА

не мила мне твоя, брат, сержантская лычка,
и твоя, отец, не мила полковничья получка
а мила мне говорящая птичка
и хозяйка ее, настоящая сучка

поселили их у станции в путевом бараке
на втором этаже возле уборной
у окна их - сугробище вровень с платформой,
и когда я лезу к ним по трубе, то собаки

в снегу барахтаются, норовя порвать мои брюки,
визжат не хуже детей, оседлавших ледовую крепость -
но за наледью желтой не видно ее, суки,
только переливается платье на стуле, и птица над ним, как ребус,

на кольце качается, нахально крича мне;
Чаю! Чай закипел! Пожар! Выключай-ка чайник!

ПРОЩАНИЕ

чай с лимоном подстаканники с кремлем
проводник с рублем постельным
сколько еще слез на простыни прольем
тронутые пеплом и портвейном

до поры пока помрет последний беломор
и его с оркестрами проводят на лафете
из Лефортова к Ваганькову под патриарший хор
под ружейный треск и содроганья меди

СЛУЧАЙНЫЙ ПОКУПАТЕЛЬ

всё брат не то - и вино и стол не те
и щербатые дети с металлической скрепкой в зубах
не смеются родительской ноевой наготе
не смеют гонять орясиной тихих собак

из них вырастают запинающиеся пианисты издерганные скрипачи
или что хуже - художники пропивающие на крыше
свой косоглазый париж где ханец из урумчи
одевает европу в халаты цвета полярной мыши

на один сезон, а потом все это свалено в секондхэнд
возле метро в бесконечных спальных районах
и охвостьях метели откуда высвистан вечный студент
шинель на голое тело спьяну или спросонок

он торгуется из-за гранаты РГД-2
держаной, китайского производства
ах да не та брат не та - и на него косится братва
не признавая родства

но и не отрицая случайного сходства

чехова ставили - то на попа
то вниз головой бороденкой в болото
после октябрьского переворота
в кассах всю ночь бесновалась толпа

администратора били содрали с кого-то
остатки пенснэ - и стояла, слепа,
вера что от соляного столпа
сладкий останется привкус - сладчайший до рвоты
сняли "Иванова" и запустили "Клопа" -
тоже совсем ненадолго, пока Мейерхольда
не протащили с приплясом и с гиканьем по льду

мордою в прорубь - откуда навстречу ему
не удивляющийся ничему
Доктор глядит с выраженьем трофейного кольта

дела твои прозрачны, Боже
слова темны а дни прохладны
я чувствую мороз по коже
одежды шелест шоколадный

съедобны мы Твои народы
на языке Твоем растаяв
рецепт невиданной свободы
голодным ангелам оставим

голодным ангелам чья стая
кружит над местностью кристальной
над луковками и крестами

над кружевом радарных станций
сооруженных для сверхдальней
и неосуществленной связи

Мне не спится. Нет огня...

одно спасенье - поезда...
не спится я на дне я в яме
и покаянная звезда
над окаянными полями
куда-то светит не туда

но даже зренья бокового
достаточно: озарены
углы сознания где слово
дрожит как мышка без вины
без оправданья без покрова
своей домашней тишины

и вырванный из мест оседлых
и брошенный под мерный стук
такой же я - но собеседник
такой же путник - но Пастух

приходит молча отовсюду
рассаживается вокруг меня
как племя жаждущее чуда
удара молнии, огня

не опыт первенствует - опус, пустяковина
сыграли раз - не слышат... надо снова
пускай взойдет из глухоты бетховена
крапива-музыка у пункта пропускного

пускай аккордеон кусается бросаясь
под сапоги детоубивца-годунова
и кружит в сорняках беспочвенная зависть
аккордоборца - к боевой раскраске воина

зеленка все снесет и всех покроет пятнами
землисто-ядовитыми на вид
и даже кровь пролитая горит

зелен-огнем под креслами бесплатными
трех литерных рядов заполненных как шкаф
людьми плечистыми в цивильных пиджаках

НА ЯЗЫКЕ ФЛАЖКОВ

при застарелых королях
начала века
сигнальщики на кораблях
кричат флажками
что лучше по уши в кровях
чем ночь аптека
и слаще волны чем кровать
с микстурами и порошками

с таблеткой в горле говорим
о том же самом
чужие ритмы - тот же Рим
второй ли пятый
под языком уже чужим -
морская заумь
но сладок военморский дым
и в клешах ангелы крылаты

ФАРФОРОВЫЙ ПУТЬ

куда-то элита едет
под разбойный свист нахтигалей
с эдитой пьехой в обозе

лебединая шея леди
филомела верхом на розе
и при всем-то честном народе
обнажаются придорожные груди

путь из фотомоделей в греки
по тому пути не ступали
фрунзенские человеки
своими кирзовыми сапогами

в докембрийской глине в навозе -
но ступни голубые увязли
в предфарфоровой этой грязи

ХОД НЕБЕСНОЙ ЛАДЬИ

ход ладьи - ход конем
ходишь пасмурным днем
вдоль воды по холодным холмам
где скривилась река
на захламленный храм
на заброшенный аэродром
на с грехом пополам
приспособленный дом
под жилье авиатора-отставника

в шахматишки? давай!
по земле этой ползал -
теперь полетай
никому отрываться не поздно
и над клетками поля рука
повисает хватая за край
пролетающие облака
обалдело следящий за ними валдай
низкий, вечно гриппозный

ход ладьи - ход конем
хочешь пасмурным днем
разыграть невысокий небесный гамбит
лечь потерянной пешкой вдали от дороги?
он со вкусом берет
отдаем говорит
а зачем отдаем?
я молчу - мне как склеило рот
спеленало и руки и ноги

В РАСПЕЛЕНУТЫХ РИТМАХ

Поэт не трамвай

поэт не трамвай
поэт не нужен
речь поэта избыточна -

какие-то избы античные, реже - на повороте
четыре изогнутых рельсины, брызнувшая по брусчатке
луна и еще долго долго
не умирающий скрежет

но единожды в жизни
брачный танец красных вагонов
без вожатого без проводов
над обмелевшими крышами

в необозначенном воздухе

или например на воде
служащей одновременно и музыкой и простыней -
той которой потом обносят гостей демонстрируя
честь невесты

а что он поэт?

невольник чести
как выразился другой стихотворец
впрочем вовсе не тот кого переехало
сумасшедшим трамваем

вынырнул неизвестно откуда -
ни номера ни сигнальных огней - и юркнул
неизвестно куда

оставивши только зачем-то
свое щенячье дзинь-дзинь
висеть на пурпурово-шелковом небе

рядом с танской луной

Теория свободного стиха

свободный стих возникает с развитием личного транспорта
теснота стихотворного ряда в трамвае конечно же требует рифмы
рифмы точной рифмы к европе

а в метро сплошные пиррихии поездов отмененных
их тоже на кривой козе не объедешь

как меня раздражали спондеи
пустых троллейбусов - катят один за другим
и все в парк

но хуже всего метелью спеленутый блоковский дольник
заносы
автобуса ждешь часами

многие до сих пор так и живут под властью
силлабо-тоники постепенно
приходящей в негодность

они и не подозревают
что строятся просторные теплые гаражи
устраиваются обильные мойки

что продаются
резина micheline
аксессуары от dunlop

автомагнитолы
где ямщик замерзает
по-английски

РЕМИЗОВЫ ЗИМЫ

1

значит и вправду зима
если достают ремизова
из глубины вишневого шкапа

и по комнатам распространяется запах
ножниц смоченных в уксусе,
кишева ниток цветных

словно фрагмент вышивальщицы яна вермеера
разбух до размеров дивизионного полотна -
вполстены зала собраний
Обезьяньего общества

значит пора выписывать каждую буквицу
кровью собачьей
смолянистой слезой кикиморы смачивать сухари
пайковых лекций для молодежи

за их зелеными лицами
заснеженный лес грядущего

2

время за ремизова
стекла звенят замерзая как зимой девятнадцатого года
зябнут зверушки вырезанные
из допотопной тряпичной бумаги
иней на веках

утолщаются линзы очков без оправы
лизавета на саночках тащит кошелку пустую
кроме горба и кашля никакого другого добра
и не тает снег на худых ручонках
скриплика с дудкой

но зато что за чудо просторные сны
охватить их никакого дыханья не хватит
их мохнатые стены уходят высоко над звезды
муравьиные души внизу мурашатся
на скриплом паркете

всех жалко
и в сущности всем близоруко - ближним и дальним
снится дрожащая тварь из шорохов склеенная
из перепугов из кожистых перепонок
и костяных наростов

снится хозяин ее достоевский
во дворе подобрал вороненка убогого и теперь не знает
чем кормить и о чем его спрашивать и верить ли клекоту
перед вечерней молитвой или после нее
когда полегчало

3

надо же и в его парижской квартире
говно прорвало потоп
зимой сорок второго

ладно там голод
я-то еще помню рассказы об этой зиме
здесь в ленинграде

но чтобы не здесь
на четвереньках с омерзительно пахнущей тряпкой
шуровать вслепую

затяжную болезнь
и свежую смерть жены Серафимы
волоча за плечами

нет не представить

4

не перестает литься сиянье
вокруг его головы
но только сейчас меня осенило -
это не святость это совсем другое
может не меньше

АНТИГОНА

кикиморы антиугонной ночные стенанья
иномарку трясут не иначе
наши-то наши тихие
наши почти немые

немытые стекла
драная кошка на пыльном капоте
с глазами одетты сван
клочья суперобложки у спущенного колеса

ну конечно
том четвертый "содом и гоморра"
перевод обновленный румяный

о чахоточный этот румянец
жар на лице долгий вопль за окном
охранительницы-Антигоны