Предисловие Ст.Львовского. М.: Новое литературное обозрение, 2005. – Серия "Поэзия русской диаспоры". ISBN 5-86793-389-X С.5-8.

        Представительное собрание, кажется, это называется. Когда книга покрывает чуть не сорок лет. Представительный корпус текстов. От ранних текстов (Дымился май. Дымился твой сосок. / Нас относило вглубь, наискосок.), перекликающихся с текстами поэтов круга "Московского времени", – до "Текстов из компьютера 2003 года", неожиданно жёстких и конкретностью как-то выламывающихся из общего ощущения. Представительное собрание.

        Каким образом был проделан путь от традиционной, очень точной и лёгкой ранней лирики к чистому свободному стиху? Часто Померанцев представляется в своей стихотворной ипостаси одним из немногих чистых представителей "основной" русской верлибрической традиции, связываемой обычно с именем Бурича. А посмотришь с другой стороны – всё оказывается не так просто и такое вот мгновенное наблюдение:

К-ов готовился к поездке
в Германию несколько лет.
По приезде
он пришёл в полицейский участок
просить политического убежища.
Однако,
услышав немецкую речь,
вышел вон
с металлическим привкусом
во рту.

– происходит из каких-то совсем других мест. Всегда, когда пишут о Померанцеве, говорят о радио, – действительно, как тут удержаться – тем более, что радио и в самих текстах упоминается часто. Раньше мне казалось, что устная речь – определяющий жанр для этих стихов. Что на протяжении времени она сгущается от разреженной до всё более плотной. Теперь, прочитав эту книгу, я думаю о том, что главное здесь – не просто устная речь, а речь разговорная.

        Кажущаяся монологичность у Померанцева только создаёт эффект остранения, ничего больше. Некоторые тексты напрямую обращены к отсутствующему собеседнику. Другие – несомненно его подразумевают. Он постоянно находится в диалоге – это не радио, а телефон, только, как и положено, присутствуя при телефонном разговоре, мы слышим одного собеседника, а о чём говорит второй – можем лишь угадывать. Хорошо ли, плохо ли мы угадываем, но это и образует напряжение, которое и есть поэзия.

        Так угадываются обитатели кажущейся пустоты, куда направлены лучи колючих радио из стихов Ходасевича, – на самом деле там полно внимательных слушателей, не всегда молчаливых. Со временем собеседники Померанцева всё чаще обретают голос, говорят от себя.

        Несмотря на то, что книга эта выходит в серии "Поэзия русской диаспоры", в ней почти отсутствуют обычные для Померанцева следы многочисленных путешествий, перемещений в пространстве. Она составлена таким образом, что от всех путешествий осталось в ней только одно – то, которое совершается при помощи памяти и собственно путешествием считаться не может, разве только в рамках метафоры. Кажется, что книга составлена так, чтобы избавиться от наблюдателя. События в стихах Померанцева и так отплывают "вглубь, наискосок", оставляя по себе только тёплые мелкие детали. Изобилие обстоятельств места увеличивают долю чистой фиксации. Между тем, судя по текстам 2003 года, поэт движется скорее в сторону прямого высказывания, – отчего, кстати, возникают отсутствовавшие ранее интонации, характерные, скорее, не для русской традиции, а для лучших образцов англоязычного свободного стиха. Произнесение и каталогизация признаков мира и примет жизни уступает место непосредственному лирическому жесту.

Но всё равно противно жить в мире,
где десятки тысяч (Господи, миллионы) жён
делят ложе (дурацкое выражение) с мужьями,
с которым познакомились
при попытке (чаще всего успешной) изнасилования.

        Это, видимо, что-то со временем у нас, добро пожаловать в историю, время монологов прошло, начинается разговор, нет времени на небольшие вещи, новые пространства и места дольше не делают нас старше, что-то у нас со временем.

        Читаешь, видишь, как обнажаются какие-то важные живые механизмы, разговариваешь вроде ни о чём, так, о пустяках, а потом раз – и уже, оказывается, третий час ночи, а речь об очень важном, – вот это ощущение незаметного перехода от вроде бы необязательного к самому необходимому и делает эту книгу такой важной и неожиданно для нас, всегдашних читателей Померанцева, неуютной.

У крыльца водой полна
погнутая миска
и, как сад, обнажена
близость наших близких.

        Закрываешь книгу, ночь уже, ковыляешь к холодильнику, достаёшь кубик льда и прикладываешь к переносице. Не потому что кровь, а просто те, кто держали нас за руку, умерли.