Виктор КРИВУЛИН

Стихи 2000 года

Белый пепел поет на своем бельканто
Петел белый звенит
И не жалко слушателей но музыканта
жаль за то что закатанные в зенит

пусты глаза его той пустотою
какая воспроизводит себя каждый вечер после семи
исключая субботы и среды, время простоя
зону отдыха Бога семьи

В эти редкие дни он едва не библейский плотник
или столяр евангельский, что прилаживает столешницу в том саду
где опустится вечер любви на вопленье больных животных
на едва ли кому-либо слышимое: "Иду!"

Хозяин торопит - гости уже на подходе
Слезятся доски стола смолянистой слезой
А вино затевает речь о своем урожайном годе
оно в кувшинах густеет как воздух перед грозой

но не для него. Предстоит окончанье работы
и в театре служебный подъезд
и в буфете булочки с кремом приторные до рвоты

Вкус обыденной жизни радующий кого-то
но совсем не его Он как пятница средь воскресенья
в оркестровой пропасти - в пепле который поет

Из-за леса -
гул прогресса

Ретроградные гудки -
от реки

Ну а вечность - вид с откоса
Фет, беседка, папироса
вопросительный дымок...

Да и я бы - кабы смог -
жил не здесь, но в том поместье,
где роза, срезанная вместе

с крупной каплею росы,
тешит розового беса
в предзакатные часы

заплутавшие в музах
поэтессы в рейтузах
и поэты в бахилах -
от словесных бацилл их
лишь першение в горле
клекот якобы орлий
прерываемый кашлем -
а и вправду не дашь им
хоть какой-нибудь возраст -
жизнь пошита на вырост
гуингнамова шерсть
лилипутова сырость

Понеже
мы в манеже -
здесь небо нам пониже
и в неглиже земля
Гляди: она и глина
она же чернозем -
прёт из нее картина
морской пейзаж, галина
галина бланка... вижу
туда мы и плывем
по волнам чая липтон
меж критом и египтом
к непознанным объектам
к недоотрытым криптам
за полный окоем!
Что рассказать об этом
семейству за обедом
в объеденный свой дом
вернувшись белым дедом?
ну да я был в манеже
там небо чуть пониже
и никакой продажи
бело как перед сном
объекты и коллажи
настолько плоски наши
следы в песке в пейзаже
что забываешь даже:
цель плоскости - объем

весь       мир
весь мир которого нет
весь на экране как на ладони
поле гадания... что выпадает? валет
или шестерка треф - но вали вперед!
Хлопоты злая дорога худые кони
иные версты иные дни
берег твой дальний -
там и живу я
где вертухай виртуальный
круговую песню поет
сторожевую

на своем на языке собачьем
то ли радуемся то ли плачем -
кто нас, толерантных, разберет
разнесет по датам, по задачам
и по мэйлу пустит, прикрепив аттачем,
во всемирный оборот

зимний путь какой-то путин паутина
мухи высохшее тельце пародийно -
в сущности она и есть орел,
на курящуюся печень Прометея
спущенный с небес, - и от кровей пьянея
в горних видах откровение обрел

оттащите птицу от живого человека!
пусть он полусъеденный пусть лает как собака -
нету у него иного языка!
летом сани а зимой телега
но всегда - ущельем да по дну оврага
с немцем шубертом заместо ямщика

путь кремнистый, путь во мрак из мрака
в далеко - издалека

в центре бывшей империи зябну
скоро совсем нахохлюсь и перейду на щебет
заговорю по-ханьски
с пьяницей Бо-цзю-и

здесь, уважаемый, на месте старой столицы
среди чжурчженей и северных шу
мы живем как в пограничном гарнизоне
я и стихов давно уже не пишу

так, записки начальству о состоянии нравов
да и то белой тушью по синей бумаге
слишком тяжелой и плотной
для полнолунных бесед

все о том же - о состоянии нравов
о ветрах восточных, они всегда под рукою
за воротом и в рукаве халата
и в иероглифе "ночь"

уголья на железной жаровне
остывают как синева под ногтями
у солдатика из новобранцев -
откуда набрали таких?

большие войска разбредаются по округе
чем воинов гуще тем ночи темнее
дни короче зато прозрачней
суп-лапшевник

варвары любят шелк и едят на тонкой посуде
мой терракотовый чайник их не прельщает
грубая красная глина эпохи Циней -
где ей здесь настоящий ценитель?

не казали б нам больше казаков рычащих: "РРРоссия!"
утрояющих "Р" в наказание свету всему
за обиды за крови за прежние крымы в дыму...

бэтээр запряженный зарею - куда он? к чему? -
на дымящейся чешет резине
тащит рубчатый след за холмы

и для раненой почвы одна только анестезия -
расстоянье доступное разве письму
в молоко, на деревню, в туман поедающий домы

Девки мясами трясут:
скоро дескать Страшный суд
скоро - девятью четыре -
выйдут волки в песьей шкуре
воя о всеобщем мире
как бы явленном в натуре

Вот когда уж не спасут
никакие телеса
ни теленки ни попса
ни седьмые небеса
над кисельными брегами

Беглый холодный огонь
предваряет вползанье Дракона
из тысячелетья другого
где уже ни о ком

ничего-то в сердцах не сказать -
ни хорошего, брат, ни дурного
да и полно вам нищую душу терзать
и склонять сокрушенное Слово
рай вещей обещая
клонированных овец
бессловесное стадо в долине

он с коротким лицом, Человеколовец,
не успеешь запомнить - какой бы ни виделась длинной
жизнь земная

лучше свет непониманья
ложные его лучи
чем густая тьма в тумане
говорящая: молчи!

ночь молочно-кровяная
вся снаружи вся внутри
по словечку отрывая
от огромного: смотри! -

шляется он шлягер вещий
целы ночи напролет
словно краденые вещи
тайно перепродает

по сомнительным по клубам
по притонам голубым
то прикидываясь глупым
то проигрываясь в дым

то совсем среди софитов
высветясь как пыль и прах
в пепел обращает свиток
жизни свитой в небесах

Смирился гордый человек,
со всем смирился.
Все так бы до смерти ему
смотреть с прищуром
на смутный снег
на крупный снег смоленский
на слепленный из тьмы
и взятый контражуром
слепящий силуэт

Отойдем, человек ненапрасный,
за ларьки от заряженных водок...
Территория мира, пустырь
где заря да лазурь да солдат-первогодок -
вечно полуголодный расхристанный старообразный -
горсть патронов меняет на дурь

ты работаешь на дядю
я работаю на тетю -
поменяемся не глядя
отношением к работе:
розовым - на голубое.
Бог со мною. Бог с тобою

На гусениц похожие училки
Учили нас не ползать но летать:
У собакевича особенная стать
У чичикова личико личинки -
Все это мне до смерти повторять
До вылета из кокона - в какую
Непредсказуемую благодать?

Что она есть? не бумага же -
баба-свобода в Крестах, за стеной.
Пушкин из хлебого мякиша
смоченный горькой слюной
выставленный для служения
не терпящего суеты
Музам-соузницам, к дате рождения,
чудо, насколько свободного гения!..
Дети в музее разинули рты:
Он узнаваем - как я или ты.

Как бандюга из майами
В бежевом кабриолете -
Мимо беженок чьи дети
С бомбой возятся в кювете -
Катит год с тремя нолями
С гордым видом с мордой стремной
Где-то шорох костоломнный
Слабослышащих мужчин
Рев совсем других машин -
бесконечные колонны
лет поворотивших вспять

всем нашим выдали по первое число
в седьмой последний день творенья
когда гребчиха выходная
о гипсовое опершись весло
перевела тяжелое дыханье
и обнаружила что вся она в снегу
что кое-где из проволоки ржавой
она спортсменка сооружена
и никакой посмертной славы
работница веретена
по воскресеньям - первая регата
садово-парковая ранняя весна
из публики - одни солдаты
чьи на обломках имена
тупыми процарапаны гвоздями
чтобы никто никто их не прочел

я был наверное тем самым
японцем что явился людям
с переведенным дурно мандельштамом -
но русскому суду за это не подсуден.
пускай меня возьмут на суд китайский
пускай позорную повяжут мне повязку
пускай посодят связанным в повозку
и возят по стране пока я не покаюсь -
что не проник ему ни прямо в душу
ни по касательной, что никаким шицзином
не поверял строки с притихшим керосином
что сторублевок жертвенных не жег
на примусе пред Господом единым...
Поэт, зашитый в кожаный мешок
подвешенный к ветвям цветущей груши -
он тоже соловей, хоть слушай хоть не слушай

еврейский юноша крещенный в лютеранство
и врать не ученный и с детством не в ладах
зачем тебе литературное тиранство
роль пищей совести при вечных господах?

откуда эта спесь игра в аристократа
все красная да черная икра
азовских осетров разделанных когда-то
на царском пире Первого Петра?

для европейского приталенного платья
вертлявый чересчур и чувственный - и вдруг
он ослеплен, как Савл, он восклицает: братья!

обнимемся, восплачем, образуем
всечеловеческий мильонолиций круг
под Шиллеровым рататуем!

Ах ты Вытегра
откуда вытекла?
Что вокруг себя Вытегра
видела?
Что ж ты бедная видела
пока текла?
- Ах что я видела-видела
покатила я
пока текла
черно бревнышко
по воде воде горбатенькой
с белым донышком:
незабористо живете здесь
небогатенько
а и чем ни обзаводитесь
собаченка ли кошатинка
сами сами все по берегу
босиком да незаправленными
а туда же в ту америку
за стволами лесосплавными

близ компьютера он вырос
но убил его не вирус -
кошки съели мой папирус
больше не на чем писать!

О весна без конца и без краю! Без конца и без края мечта... А.Б.

Время тмится на часах без циферблата.
Вот уже и первая седмица
Февраля, и пленного солдата
Вывели менять на пойманную птицу
На диковинную птицу-адвоката -
И не спрашивают, нужен ли защитник?
Время тлеет на часах без циферблата,
И хрипит их рация, пищит их
Частота, нечистая от мата...
А весна - весна мне только мстится!
Без конца блок-посты, и без края
Вечная мечта - растаять, раствориться,
отлететь, резвяся и играя,
в даль безвременья, в надмирные станицы
в бой часов без циферблата

стало красочно и блёстко от дешевых
от кайфов китайских
и блаженны ящерицы в женах
и шары фарфоровые совершенны в яйцах

эхо в горах
это от голоса крови
дыбом встает каменный этнос
дымом черным пятнает
белые облака

пришел ахмет со своими людьми
исмаил со своими ушел
иранца беглого латифи
отмыли и снова содят за стол
переговоров а он балда
норовит повалиться вбок
то на спину то вообще туда
где ржавая впитывается вода
в золотистый святой песок

а лермонтову скажи:
пусть говорит аккуратно
строго по тексту
Библии или Корана

о нагорных малых народах
о черкешенках и о чеченках
стройных печальнооких
чтобы ни слова худого!

и вообще ни слова

голос голос говорит
говорит что больше нету
голосу ни петь ни плакать
ни втихую ни навзрыд

руки всунуты по локоть
в горло узкому сонету
а достать оттуда что-то -

слишком неподъемный труд
слишком тонкая работа
для живорожденных тут

их слова пускай пройдут
речь, как жесткая икота,
излечима, да и кто там
побежал топиться в пруд

переполненный обидой?

любишь маленьких себят?
ах, люблю их если спят
и становятся все меньше...

наклоняются сопят
надо мною уберменши
тот же в общем детский сад

те же крохи - но вполнеба
застят свет не влазят в глаз
неуклюже и нелепо
в маленьких играют в нас

сущие дети они
ладони в цыпках
заусеницы ссадины шрамы
гусеничные следы
колени да локти в зеленке
под ногтями - воронеж тамбов
пенза или зола арзамаса
там я не был - но все поправимо
буду быть может
еще не вечер

на всех растерянности хватит
добра с довершьем
ну да, мы прожили некстати
где центр где стержень
не ведая но веря глухо
и веря слепо
что есть минуты легче духа
белее света

умерли не все - но изменились
кажется что все кого я знал
словно бы заранее простились
с цепью фонарей уроненной в канал

и отправились - кто степью кто чугункой
кто по воздуху пройдя через магнит
на чукотку жизни где звенит
вечноюный снег а древняя трава

расступается и обнажает вид
на блаженные чужие острова
за проплешиной родного океана

помнишь баха на баяне?
убаюканный чаконой
волк-чабан смежает веки

и, подпав под обаянье
темы точной как в аптеке,
мыслит ядерщик ученый

о грядущей тьме о точке
первотворческого взрыва...
ты рожденная в сорочке

вся страна сплошное ухо
для единого мотива
для общеизвестной вести

слышно плохо, в горле сухо
но глаза увлажнены
если мы приникли вместе

к репродуктору больному
и не слушать не вольны
будто ждем: прервав дремоту

музыки, бредущей к дому,
наконец-то скажет кто-то:
Кончилось. Вы - спасены

москвичи ушли из булошной в концерт
слушать своего арбатского карузу
пусто в центре. выдает акцент
фраера-провинциала
не привычного еще к чекистскому картузу
кожаному в клиньях волевых...
что картуз! подстилка, половик
здесь наделены сознаньем пьедестала
чувством несклоненной головы.
а ему, бедняге, мало, мало
мало власти, недостаточно москвы

больше не будет большим
весь этот белый свет
вот соберемся решим
что вообще его нет

что он переполнен готов
да и в окнах одна духота
хорошо хоть разных цветов
цитируемая в никуда

из ниоткуда... Свист
над микрофоном. Речь
Всяк человек артист

соком ему истечь
клюквенным не сказав
в сущности ничего

жалко да не его
он-то совсем не прав
слева ему и лечь

к темной славе спиной -
косточкой теменной
чувствуя:не убечь

абыватель гладкошерстный
глянет с явной неприязнью
на курчавые на перстни
выходца из Прикавказья -
и айда к себе на службу
в институт ксенофобии
в тишину серо-жемчужну
в глубину где молча били
бьют и будут бить покуда
мир не потеряет цвета
став прозрачным как цитата
но и горьким как цикута

яд - сократу мед - платону
нам бы солнышка да пчелку
или кошку на окне!

зря держали оборону
заряжая как двустволку
книгу взятую с плеча

не держал я оборону
не прилаживал двустволку
у плеча и страшно мне

что вокруг сезон охоты
прошивают вертолеты
воздух - царскую парчу -

для нагой своей свободы
строят платье из погоды
райской - дескать, облачу

в солнце, празеленью трону
и гуляй себе в траве
но цивильно по закону

Государство - по платону
время суток - по Москве
время летне, время оно

такие вот, брат, блины
глядя со стороны -
то ли полет шмеля
то ли парад планет
тихий дурак поет
шумный дурак шумит
да и мы неумны
слушая то и то
как бы с той стороны
где подкладка пальто
перелицована в плащ
с кровавым подбоем, блин

как посудомойная машина
звякала душа моя и дребезжала
жить мешала

попросту без энергосистемы
без вопроса: где мы?
в пустоте ли? в гуще ли? в струе ли?
есть ли я на самом деле?

если есть - тогда куда я? где я?
где я здесь - идея или провод? -
или просто заковыка никакая
повод высказаться - и не лучший повод

подсолнухи ван гог опять аукцион
я список лотов дочитал до середины
и вышел вон
из недокупленной надышанной картины

но за стеклянной дверью на балкон
еще трудней дышать - они соорудили
индустриальный вид со всех сторон
бесплатный, видимо, однако обратимый

в бумаги ценные где вновь изображен
все тот же издыхающий подсолнух
за жизнь цепляется, за воздух за газон

толпой подростков полусонных
когда-то вытоптанный - кто из них на зонах
кто в бизнесе кто выслан как Назон

в Тавриду хладную в Румынию больную