М.: Эн Эф Кью / Ту Принт, 2001.
/ Составление А.Великановой. Вступительная статья С.Аверинцева.
ISBN 5-901515-01-3
Художник А.Райхштейн.
576 с.
|
|
М.: Эн Эф Кью / Ту Принт, 2001. / Составление А.Великановой. Вступительная статья С.Аверинцева. ISBN 5-901515-01-3 Художник А.Райхштейн. 576 с. |
X
ВЕЧЕРНЯЯ ПЕСНЯ
ДЕРЕВЬЯ, СИЛЬНЫЙ ВЕТЕР
За нами двери закрываются.
И, соблюдая темноту,
они сдвигаются, переменяются
с обычным голосом в неговорящем рту,
деревья бедные, деревья дачные,
деревья ветра, заключенного в зерно:
глаза другие, окончательно прозрачные,
и корни глубже, чем глазное дно.
Не чистый дом и не тепло с мороза,
не драгоценный разговор друзей,
нет, вы, прекрасные, – судьба без отзыва,
язык сердечных крепостей.
И они поднимаются в шелке
над бездарным позором оград
и одни в этом смирном поселке
ничего, ничего не хотят.
То все приплывшие на берега бесславные,
так и не знавшие про благодать,
мы поднимаем руки давние
к тому, чего не миновать.
И стоят, словно сторож их будит
колотушкой какой из стекла:
так пускай же что будет, то будет,
ведь судьба уже кверху ушла!
Или чтобы над смертью многочисленной
трамплин подбрасывал один –
вы думаете, мы за взгляд единомысленный
любое небо отдадим?
И стоят, исполняя присягу,
вызывавшую из зерна:
есть отчизна, подобная стягу,
и она до конца, как война.
И ветер, выпрямившись, режет в полосы
какой-то лампы редкий круг
и возвращает им украденного голоса
тепло и шум, и кровь и звук
– Отец, ты видишь, всем чего-то надо.
Мне нужно милости твоей.
Или лежать, как рухлядь листопада
непроницаемых корней.
* * *
В неизвестной высоте небесной,
там, где некого искать,
звезды движутся шеренгой тесной,
продолжая вовлекать –
словно лезвия, полозья
их сияния обнажены –
в то, что слышат прежде всякой просьбы,
прежде всякой тишины.
ВЕЧЕРНЯЯ ПЕСНЯ
Птицы, вылетевшей из ржи,
с вечером согласованье.
Добрый вечер, милая, свяжи
что с чем хочешь,
покажи
что не жалко: твоего названья
я не знаю. Пусть оно – "сиянье",
пусть – "бинокли" или "витражи".
Воздух, мелких стеклышек прибой.
В легоньких и юрких чечевицах
или на картинке световой,
где выходят помолиться
птица, роза и святой,
свет нам вырисовывает лица,
как звукоснимающей иглой.
Вот и побеседуем с тобою,
кто нам мил и кто не мил.
То, что мне казалось тетивою, –
лишь цезура крыльев: скрыл, открыл...
И никто не скажет, где другое,
где свой клад пират зарыл.
От воздушного прибоя
тех уж нет, а те... пустое,
как Саади говорил.
Вечер, вечер, путника исканье,
ты взлетаешь с присвистом, как ткани
разрываемой куски
из колосьев, тронувши руками
руки слуха или сердце рук..
Так кивает другу друг.
А друзья должны быть далеки –
правда ведь? как предсказанье,
как флотилья, выйдя из реки
на своем пути, в воздушном океане.
ВЕНИАМИН
Анне Великановой
Позову, и сердце радо:
мята, мед, имбирь и тмин.
Дней скудеющих услада,
гость земли, Вениамин.
В час рожденья из колодца
смотрит выпуклая ртуть
и у губ она смеется,
как кормилицына грудь.
О Творец, в Твоих ущельях,
в тишине Твоих пустынь,
на раскачанных качелях
звезд, со стен Твоих твердынь
посмотри на кудри эти:
видишь ли, как вижу я,
будто все, кто дышат, – дети,
все, кто смотрят, – сыновья;
ибо каждый, кто обидит,
прикоснется к чаше сей.
О, не это ли увидит,
прячась в скалы, Моисей?..
Позову – и обернется,
и стоит, как все, один.
Час рожденья – час сиротства
и вдовства, Вениамин.
КОЛЫБЕЛЬНАЯ
Поют, бывало, убеждают,
что время спать, и на ходу
мотают шерсть, и небо убегает
в свою родную темноту.
Огонь восьмерками ложится,
уходят в море корабли,
в подушке это море шевелится:
в подушке, в раковине и в окне вдали.
И где звезды рождественская спица?
где бабушка, моя сестрица:
мы вместе долго, долго шли
и говорим:
смотри, какой знакомый,
какой неведомый порог!
Кто там соскучился? кто без детей и дома,
как в чистом поле, одинок?
Мы не пойдем, где люди злые,
куда не велено ходить,
но здесь, где нам постели застелили
и научили дружно жить,
мы не расстанемся.
В окне лицо мелькнуло.
У входа нужно обувь снять.
Звезда вечерняя нам руки протянула,
как видящая и слепая мать.
ДЕРЕВНЯ В ДЕТСТВЕ
Непонятные дети, и холод, и пряжа,
конский след и неведомый снег
говорили: у вас – мы не знаем, у нас же
восемнадцатый, кажется, век.
И сейчас я подумать робею,
как посмотрит глазами пещер
тридесятое царство, страна Берендея
и несчастье, несчастье без мер.
О, такое несчастье, что это, казалось,
не несчастье, а верная весть:
ничего на земле, только горе осталось;
правда – горе за горем и есть.
Это огненной птицы с узорами рая
бесконечное слово: молчи!
В рот какой же воды набирая,
мы молчим, как урод на печи?
Тени всюду мне близки, но там эти лица
собирались и ночью и днем,
приучая терпеть и молиться
или что-нибудь сделать с огнем.
И от родины сердце сжималось,
как земля под полетом орла,
и казалось не больше земли – и казалось,
что уж лучше б она умерла.
ПАМЯТИ ОТЦА АЛЕКСАНДРА МЕНЯ
Отче Александр, никто не знает
здесь о том, что там.
Вряд ли кто-то называет
то, что сердце забывает,
как назвать,
каким словам
сделаться без звука, без сказанья,
как открытая рука...
Вашей радости названье
выглянет, как солнце в облака:
это называется любовью,
для которой нет чужих.
Врач, стоящий в изголовье,
пламя нежного здоровья
он зажег уже в больных.
Ливень не зальет,
и ветер не задует,
не затопчет человек.
И не так он страшен, как малюют,
этот мир и этот век.
ПЕСЕНКА
В.Полухиной
Мы в тень уйдем и там, в тени,
как в беге корабля,
с тобой я буду говорить,
о тихая земля,
как говорит приречный злак,
целуя ноги рек,
как говорит зарытый клад,
забытый человек.
ХИЛЬДЕГАРДА
Патрику де Лобье
С детских лет, писала Хильдегарда,
а теперь мне семьдесят, отец,
и должно быть, легкими шагами парда
из укрытья вышел мой конец, –
с детских лет, когда, еще не зная,
для кого, кому наш дар,
но встает душа пустая
и пугает, как пожар, –
потому что это, правда, страшно:
сердце знает свой предел;
подойти и взять такого брашна
сам никто не захотел! –
с детских лет до этой самой ночи,
до последней, если Бог судил,
если разум знает, если воля хочет,
если дух непобедим, –
вглядываясь в облака и крыши,
в то, чего не миновать,
в то, что минется и станет выше,
чем позволено понять, –
мир, рассыпанный на вещи,
у меня в глазах теряет вид:
в пламя, в состраданье крепкое, как клещи,
сердце схвачено и блещет,
как тот куст: горит и не сгорит.
* * *
В.В.Бибихину
кто любит слово, тот его и знает,
кто любит звук, тому он и звучит:
как в адаманте луч, петляет и бряцает
внезапным росчерком ирид.
И в светлом облаке звучанья
его вознаградит сполна
царей и царств земных напрасное мечтанье,
возлюбленная тишина.
| Вернуться на главную страницу | Вернуться на страницу "Тексты и авторы" |
Ольга Седакова | "Стихи" |
| Copyright © 2004 Ольга Александровна Седакова Публикация в Интернете © 2004 Союз молодых литераторов "Вавилон"; © 2006 Проект Арго E-mail: info@vavilon.ru |