Николай I

Деалександризация
                сфер нашей жизни и возвращенье
К нормам петровским –
                задача и лозунг момента

Видное место
              в этом процессе займут
Творчество Пушкина,
                    музыка Глинки,
                    картины Брюллова и Бруни

С ясностью вырисовывается
              в современной Европе противоборство
Двух систем – двух миров
Господи, кто победит?
Еретический Запад
              или мы – православный Восток
Зона зоркой душевности
              нравственный феодализм

Болдинские размышления

Из трагедии Вильсона
                        с а́нглинского перевод
Кончить сегодня бы...
В Болдине осень, дожди
И чума у порога
                        и страхом объятый народ
Отравителей ищет
                        и власти, видать, запретят
Из губернии выезд
                        и еще, говорят, где-то рядом
Где-то возле Сарова,
                          в верстах сорока от меня
Некий старец живет,
                          почитаемый многими здесь
В том числе и дворянством

Съездить что ли к нему?
                        Но зачем? На каком языке
С  этим старцем молитвенным,
                        прозорливцем великим, аскетом
Говорить мне, поэту?
Светский я человек
                        Он – святой человек. Целый век
Век ехидства вольтерова
                        лежит между нами – а это
Баррикада немалая
                        Нет, не поеду к нему

Ну, а если б поехал,
                      что сказали б об этом в двадцатом
Будущем веке?
                      Приоткроем в грядущее дверь:
Не одобрит Сарнов,
                      ну а Кожинов будет доволен
Скажет: "Не символ ли это..."
                      Нет, не символ, а просто бывает порой
Тяжело человеку,
                    и хочет он что-то сказать
Что-то всем объяснить,
                    и не в силах

Вот и чума у порога
                  и уже на дорогах кордоны
Грозной девы дыханье
                  разлито повсюду. Поля
Дождь кропит бесконечный.
                  О, бедная наша земля!
Чьими молитвами ты...
                Но не надо об этом, зачем
Делай дело свое
                за столом, в кабинете рабочем
Из трагедии Вильсона
              кончить пора перевод
Сцены той, где зачинщика оргий, певца
Обличает священник

Башмачкин

Шинель была женой,
                      и он ее любил
Лелеял, целовал,
                      и ночью, пьян и гол
Ее как девку брал,
а утром надевал
                      и обреченно брел
На службу, как в тюрьму

Шинель была женой
                    Венчались на дому
Шампанским спрыснули
                    (Гордись, обнова-цаца)
А после вдоль Невы,
                      на тройке, с ветерком
Посторонитесь, вы,
                      нерусской веры царства

Иван Федорович Шпонька

Что делать, милый друг,
                      душа моя Тряпичкин?
Грядущая жена,
                    она – вокруг, она
В комоде и в шкапу
                      и в носовом платочке
В дрянь-тряпке половой,
                    в материи небесной
Жинка прекрасная,
                    София, мать вещей
Она, везде она.
                    Что делать с ней, Тряпичкин?

* * *

Вновь сошлись в поединке
                        Лермонтов и Мартынов
Обыватель земли
                        и заоблачных гор обитатель
Видевший ангелов лица,
                        помнящий очи того
Кто у ложа грузинки
                          гостил до зари, до денницы

Холодно жить на вершинах,
                        трудно дышать на вершинах
Дела довольно в долинах
                          для поручика армии царской

Обломов

Вот и навели на Неве мостки
С Правобережья
                          к большому железному миру
Что-то надо решать,
Совершать, сокрушать
                        и не спрячешься
В сон молочно-младенческий
                        в колыбельный березовый гробик

* * *

Залепетал в исступленьи Шатов:
"Что мне прелесть прогресса
                          и пресса Штатов
Американских, в грехах замаранских
Что мне огни Парижей канканских
Их порнография, их арифметка
И протестанская эта этика
И хоть я и не верую,
              все равно православие глубже"

Князь Мышкин

Лучше угли безумия,
                    чем выбор одной из двоих
Женщин равно любимых
Между той, воспаленной, мятущейся
И впервые влюбленной,
                  еще молодой, но заносчивой
Грозный выбор, развилка пути

А вчера еще было:
                  сад чарующий
                                    сад – до конца не дойти
И неважно, гуляючи,
                  в какую аллею свернешь
Легкой тростью играючи

* * *

Ложка серебряно-лунная,
              ложка начала столетья
Черпали ею когда-то
              воду Оки тихоомутной
Черпали небо
              и кормчие звезды на небе
После забыли в комоде
              и вот отыскали недавно
В слезы одели
              и баюкают словно младенца

* * *

Розанов закоулок
То есть имени Розанова
Где-то там, в ветхомани ветлужской
Или калужской, владимирской
            сызранской, тульской, рязанской
Закоулок заветный
          снытью заросший, крапивой
С церковью квелой
          и голой поповной у баньки
А за банькой – луга, облака...

* * *

О тарусских хлыстах
                      разыскание в старом журнале:
Там, во царстве рябиновом,
                      летним днем уводили Кирилловны
Дочку дачника местного
                    профессора из Москвы
За ручей живоводный
                    обучаться по Книге Животной
Жизни в духе жигающем

* * *

Общее, щи ежедневные
Брандахлыст обязательный
                    вызывают отрыжку, конечно
Но неужто
Лучше вихрь аравийский,
                            бездны безумия,
                                                  камнепад
Или лава Везувия

* * *

О белизне, голубизне
О скопчестве, педерастии
Ученый разговор:
                        мол, было так в России
Житье манило странное, иное
То ласки страстные в объятьях Антиноя
А то в кровоизбе,
                        в деревне рвотнодворной
Стать полуангелом,
                        но только б убежать
От вечной женщины – богини болетворной

Крысолов

Я совсем не романтик –
                  сказал крысолов – я противник
Звуков флейты, манящей
                  детей обывательских в бездну
И вещей не щадящей,
                                преобразующей их
Не моя это музыка,
                  я сторонник мелодий простых
Хваткозубых, доступных живущим со мной
Моим  крысам любимым

* * *

Принц, сумасшедший наследник,
            новоявленный Гамлет, фашист
Оскорбляющий мать
            и грозящий расправиться с отчимом
Всюду видящий крыс
              и толкающий в омут Офелию
Мастер мести обдуманной...
              И руки победительный жест
Среди трупов – в финале

Шариков – Преображенскому

Эх профессор, лепила хренов,
                        естества пытала
Что ж ты наделал, лепила?
Что ты со мной-то сделал?
Преобразил? Переделал?
                      Нож чудодейный вонзил?
А ведь я-то надеялся
Отсобачиться начисто –
                      стать человеком вполне
Пусть кошколовом,
                      но все же не уголовником
И не убийцей научным,
                      живопыталой, как ты

Что же теперь? Псом покорным
Я лежу на ковре,
                      у гардины, в тоскливом тепле
Сдох во мне человек,
                      и течет век посмертный
Век беспросветный, собачий