Версия от 17 апреля 2001.
БЕЗЦЕНЗУРНЫЙ ВАРИАНТ!!!
(Цензурный вариант пока не готов.)
Г е р м а н Л у к о м н и к о в
АЛЬБОМЧИК
Андрею Андреевичу Вознесенскому
* * *
В ночи застыло озеро
этюдом акварельным.
Над ним мерцают звёзды,
как над стихотвореньем.
Осеннее барокко.
Лепные облака.
Всевидящее око.
Незримая рука.
(Мы все - марионетки,
немые, как монетки
в игре "орёл иль решка?"
Король, ты тоже пешка!
Наш бог зовётся "случай" -
как молния, слепой,
жонглирующий душами
над бездной роковой...)
* * *
Бездомное эхо вокзала
гудит, спотыкаясь о рельсы.
Тебя только мне не хватало,
моё непролазное сердце.
* * *
Листья, как аплодисменты,
полыхают тут и там.
Ах, цыганское отродье,
ходит осень по пятам.
Листья карточной колодой
водопадают с небес!
Лабиринтами мелодий
ошарашивает лес.
* * *
Карнавальная осень.
Листопад-маскарад.
Недоверчивых сосен
немигающий взгляд.
Зелены недоступно,
молчаливы они -
как на наших танцульках
очевидцы войны.
КОНСТАТИРУЮ
Как снег напополам с дождём,
накрапывает день за днём.
Упруги дождевые струи,
как будто стрелы или струны.
Гудит многоэтажный дом
большим слоёным пирогом.
Пленяя, опьяняя,
лопочет фортепьяно...
* * *
Я не знаю какая ты
даже примерно
Я не знаю блондинка ты
или брюнетка
Я не знаю ты добрая или злая
Ничего я не знаю
* * *
зима на исходе
а я не потрогал
холодную мякоть
проснувшись от жажды
я пил
и подслушанного ненароком
я не удосужился
вспомнить однажды
Однажды я вспомню - окажется поздно.
Стрела как струна запоёт... Приближаясь,
Проступят меж ветками звёзды и гнёзда.
Прощайте и здравствуйте! Я возвращаюсь.
* * *
Л.К.
Близок финал. Осади же поток
дней и ночей без начала и смысла.
Приворожи к лоскутку лоскуток
и переплавь необузданность в числа.
(Должен быть всё же какой-то итог...)
Лица и шорохи - словно осколки
в этом безудержном калейдоскопе?
Соедини же их нитями строк.
...Вот уже стелется дым по дороге,
вот уже в дверь...
Вот уже на пороге...
И, распахнувшись, манит синева...
Не подытожены наши итоги,
не зарифмованы наши слова.
* * *
Жил на свете графоман.
Он стишки кропал верлибром.
Рифмовалось - рифмовал.
Вображал себя великим
и на скрипочке пиликал
под шипящий граммофон...
В неуклюжих словесах
бьётся сердце графомана.
Он писал не для кармана.
Ну, писалось - и писал.
* * *
Снег, вежливый и важный,
и белый, как больница...
С ним так легко расстаться
и так легко проститься.
А вот когда он жалкий
и грязный, как больница -
как трудно с ним расстаться!
Как трудно с ним проститься...
* * *
Я в апреле
в две недели
растранжирил все пределы.
Жизнь проспорил и любовь.
Ну а боль - тем более!
АВТОПОРТРЕТ?
Я мел роняю на пол.
Глотаю шпаги, - больно, а глотаю.
Поскальзываюсь на арбузных корках, они пищат как лягушата, я вскакиваю, озираясь.
Я уступаю место и краснею.
Живу во сне, а умираю - здесь.
(И думаю: "Как это странно!")
Я ничего не слышу, вещи как рыбы губами шевелят, а я молчу.
Я говорю, что мне 17 лет.
(И думаю: "Как это странно...")
Я краснею.
Мои карманы в дырах.
Мои стихи в заплатах, как в занозах.
Мой взгляд лишён пространства, он тоскует по трём тугим осям координат.
Я притворяюсь, что я - счастлив.
Затем я притворяюсь, что несчастен.
(Зачем?)
Пишу слова, и мучась и ликуя одновременно.
Мне страшно.
(Пауза.)
Я ли это?
ОДНАЖДЫ Я ВСПОМНЮ...
(Мой взгляд лишён пространства, он тоскует по трём тугим осям координат.
Я свыкся с заоконной трескотнёй. Вещи как рыбы губами шевелят, а я молчу.
Но слышу я иные голоса.)
..................................................................
Ты должен
свою звезду [преследовать] не как
бездумный и счастливый мотылёк
летит на свой костёр,
но как слепец в пещерах словаря
ты побредёшь мучительно, на ощупь,
спотыкаясь и падая,
но прозревая с каждым верным шагом,
меж пропастью пленительных созвучий,
зовущей оттолкнуться и лететь,
лететь, лететь, -
и пропастью иной,
которая
велит тебе
спуститься
по ступеням рассудка
в страну реальности,
где стройные громады разума,
величественно размножаясь,
глотают уходящий горизонт.
Но должен ты...
* * *
А всё же случайны отчасти
и наше встречальное счастье,
и наша одновременность,
и юность, и неумелость,
и дождь, подоспевший как раз,
и вжуть надоевший пейзаж,
где ржаво заржали над нами
жирафообразные краны...
НОЧНАЯ ОДА
Ирине
...о стёкла бьётся словно птица
и снова просится присниться
твоя бездомная душа,
в меня сквозь пульс она стучится
и тычется в мои ключицы
мои глазницы и ресницы,
с двухмерного лица страницы -
в трёхмерный мир карандаша
перетекает - и обратно,
дабы оборотиться в кровь
покуда не вберёт тетрадка
любовь мою в квадраты строф...
* * *
Неужели ты иная?
Неужели? - неужели.
Не шалею. Не рыдаю.
Понимаю. Сожалею.
Неужель, покуда сердце
я, бумаги не жалея,
зарифмовывал усердно -
неужели? - Неужели.
* * *
Из кожи лез, чтоб ты поверила.
Но не было такого слова,
и ракурса такого не было,
и цвета не было такого...
И ты застыла и растаяла -
как в лабиринтах янтаря -
в тех осторожных листопадах
серебряного сентября...
В АНТРАКТЕ
...а в антракте, в желанном антракте
вы затекшие члены расправьте,
предпочтя бутерброду и гаму
перелёт в оркестровую яму,
где до дыр замусолены ноты,
а в антракте - одни анекдоты,
а в антракте, в желанном антракте,
не во сне, а по правде, по правде,
вспоминая любимую маму,
мы летим в оркестровую яму,
где, как карты, затрёпаны ноты,
а в антракте царят анекдоты,
а в антракте, в антракте, в антракте...
ПЕСЕНКА ОТСТАЮЩЕГО
Ради бога, вы меня не ждите!
Отправляйтесь в дальнюю свою.
Вы бегите, милые, бегите.
Я вам фору, милые, даю.
(Я в опале - вы уже в почёте.
Вы пропали - я ещё в цейтноте!
Я пою, а вы уже в раю...
Я вам фору, милые, даю.)
А по правде - хоть и не в обиде,
не пою, а падаю в бою:
"Не глядите, милые, бегите!
Я ж вам фору, глупые, даю..."
* * *
Когда опять ушедший гений
планету делает вдовой,
стучалки телеграфных пений
сливаются в единый вой,
который как паучьи сети
натягивает провода,
когда, как маленькие дети,
ревут большие города.
ГОРОСКОП
Рядом с другими и тоже распятыми
пригвождена по секундам, как стрелами -
неотвратимо грядущими датами, -
плачет на древе усталого Времени,
плачет судьба моя: "Я не упрямая,
но неизбежность - далёкую ль, близкую -
не выношу - даже самую-самую.
Предпочитаю булавку английскую."
К ВОКЗАЛУ
...моё непролазное сердце.
Даже если отречься от смысла,
Звук нечуждый поверив на слух,
Отрешённый изгиб коромысла
Запоёт бормотаньем старух,
Привокзальные вздрогнут экраны.
С кем ты мне без меня изменял?
Чьи чужие зализывал рваные раны,
Чью чужую печаль исцелял?
С поднебесья и падать больней.
Лишь хватило бы мышц улыбнуться -
Для любви аргументы найдутся.
Повод горше, а довод мудрей.
* * *
Всё сладостней туман.
Сомнения мгновенней.
Безжалостней обман
шальных прикосновений.
Игра велит нам лечь.
А впрочем - что игра?
Она не стоит свеч.
Тем более - ребра.
А впрочем, что ребро?
Боль не обманет.
Гусиное перо
страшнее манит.
* * *
Оглох я поздно. Я не слышу,
А скоро вовсе наплюю,
О чью там дождь рыдает крышу
И с кем рифмуется июль...
* * *
Расковыряй незажившую рану, пока не поздно.
Пусть их судачат: сдуру иль спьяну? Расковыряй.
Не наудачу, а пристально, а скрупулёзно,
Как симулянт-страстотерпец в расчёте на рай.
Что напророчил чёртов сверчок из-под комода?
Рая не будет, но, может, разок повезёт -
На многолюдьи, сквозь гвалт безбилетных у входа,
Вздрогнув, понять: контрамарка под свитером жжёт.
* * *
Ю.
Был замкнут круг. И некого винить,
что трауром позолотило рамку.
Священная связующая нить
свивается в лямку.
Я рвался изо всех бурлацких сил,
да с места не сдвинул.
Чтоб зря не резать напряжённых жил,
я перегрыз ту связь, как пуповину.