Новому своему сборнику стихов Ирина Машинская дала имя с продолжением – в эпиграфе ко всей книге в трех частях:

        Связь любого эпиграфа со стихами, которым он предпослан, жесткой быть не может, даже крепкой эта связь не обязана быть: чаще, чем соединяющая двух авторов мысль, эпиграф – просто царапнувший душу вздох товарища по несчастью (счастью поэта). Название книги – вещь пожестче, и потому можно ожидать, что соотношение снящегося "здесь и сейчас" с "бодрствующим" хронотопом (сон во сне) в аллегории дзен-буддистского монаха, японского поэта 14-го века, представляется точным и автору книги "Путнику снится". Редкий поэт в наши дни точен иначе, а что своё у Машинской, так это тихое веселье души, перевалившей на своем земном пути через страх смерти. Стоицизм не декларируется, а становится зрением, дыханием, песенкой:

        Пейзаж жизни или смерти? Времени, должно быть. Заметны штрихи дзена, вплоть до коанов ("...Вдруг угаданной – и ни черты под маскою").
        Смирение путника из той книги, что мне снится, паче гордости. Его "я" всё ещё свербит, он всё ещё лирик – правда, такой, чьё "я" не в центре мироздания, а связует множество центров. Опять же рядовая философия в наши дни, а голос? Порой целиком  д а н н ы й,  чаще таковы отдельные ноты.
        В момент перехода (пробуждения) из одного хронотопа в другой: "Но вот я здесь, и стали вы "природа"". Здесь "вы" – фауна и флора близлежащего леса – по большому, неэвклидову счету, тоже путника, а не одной лишь "природы". Пути "природы" и "я" пересеклись, а дальше – неисповедимы. Таков "человек в пейзаже", по Машинской, точнее – у Машинской (поэта, а не философа) в стихотворении "Ручей, впадающий в прохладный узкий пруд" или в вынесенной на обложку книги  д а н н о й  до каждого слова "Ночи".
        Первая часть "Путнику снится" – вся насквозь любовный цикл, разнообразный просодически (рифма тут разыгралась и всё на пользу звукосмыслу). Понятно, откуда органика и сила неожиданного "Волка" – от союза эроса с фольклором. "...ничьего я ребра / да назад пора / долог долог путь / вглубь в твою грудь". Любовный сюжет исходит, как часто случается, из треугольника и входит, что случается реже, в такое вот пространство:

        Стивен Хокинг, напомню, автор научно-популярного бестселлера "История времени", один из разработчиков современной версии Большого Взрыва и, среди прочего, теории "черных дыр" во Вселенной.
        Обаятельная удача "Романса" Ирины Машинской в том, что:
        1) дантовская формула "любви, что движет солнце и светила" расписана в координатах пульсирующей Вселенной;
        2) отрицательная коннотация "черной дыры" – популярной метафоры исчезновения без концов, смерти – справедливо изменена на положительную, ибо исчезновение космических объектов в "черных дырах" это не конец, а начало – чего, пока неизвестно, но ясно, что на загадку любви – эта метафора работает;
        3) метафора проработана в точных деталях, примером чего может служить "изогнутых лучей последнее мгновенье": траектория световых лучей искривляется в зоне притяжения колоссальной массой "черной дыры" вплоть до поглощения;
        4) попадание в точку и каждого слова о земной любви;
        5) юмор – как земной, так и космический;
        6) легкость в обращении с весомой темой, романсовость музыки высокого полета, т.е. простота сложного;
        7) подтверждение общего знаменателя поэзии и науки – д а н н о с т ь;
        Остальные "пункты" неформулируемы в принципе, см. текст "Романса".

        В эссе "Оголенный мир" Машинская писала о первых, "эвакуационных" годах эмиграции: "тюки, баулы, случайные знакомства, пытающиеся втереться в доверие чужие вещи, отданные тебе в рабство, и незнакомые широкие покрытые льдом реки. И вдруг проходит несколько лет, и выясняется, что ты снова полный – полный до краев". Чем конкретно – о том книга "Путнику снится". Неудивительно тогда, что всё полнее переживается и эмиграция. Автор поистине "пророчествует назад" (так греки понимали часть труда поэта):

        С какой негой самостояния, прямо-таки из-за острова на стрежень выплывают эти расписные эмигрантские "страдания" – не эмоции теперь, а песенный жанр (американский эквивалент которого, к примеру, блюз)! А как опять гармоничны фольклорные обертона в лихорадке отношений блудной дочери и Москвы-роженицы! Вот где проплыл айсберг образности. "Двум поэтам", кстати, адресован.
        Может ли один и тот же сон присниться двоим? Об этом мечтают любовники, но им везет обычно реже, чем поэту и читателю, чей совместный сон и есть  х л о п о к  о д н о й  л а д о н ь ю.