Поэт Михаил Нилин нынче признался мне в частной беседе, что закончил и готовит к печати новую книгу стихов - выходит, что четвертую, - и намерен на этом свою работу в данной области искусства прекратить. Вот уже неделю, - заметил Михаил Павлович, - прихожу домой, столько, оказывается, свободного времени, уймой вещей можно заняться...
        Репутация парадоксалиста закрепилась за Нилиным в литературной среде давно и прочно (см., например, отчет о его единственном, кажется, авторском вечере). Но тут нечто большее, чем просто парадокс. Мысль о занятии творчеством как неудобоносимом бремени, о том, что без этого занятия жить куда проще и веселее, сама по себе не нова - это одно из (поздне)романтических общих мест; Нилин только вывертывает эту мысль наизнанку: в романтической и постромантической традиции положено было, несмотря ни на что, отдаваться творчеству, тем самым жертвуя свой покой, благополучие etc. некоему социальному или экзистенциальному долгу. Риторика Нилина подталкивает к выводу о том, что при сугубо приватном характере занятий творчеством основой оных занятий оказывается получаемое автором удовольствие. Нет больше удовольствия - до свиданья, займемся чем-нибудь другим.
        Впрочем, Михаил Павлович не был бы самим собой, если бы на этом остановился. Вообще, - заметил он, - многие в последнее время отказываются от этого дела. И правильно: сколько можно? Это должно быть как в спорте: карьера - 10 лет, дальше - обратись к чему-нибудь другому и освободи место другим.
        Надобно сказать, что вопрос о замолкающих авторах представляет, конечно, отдельный интерес и требует солидной исследовательской работы: было бы интересно и поучительно посмотреть, кто из поэтов когда и как замолкал - в каком возрасте, на какой срок (если не навсегда), что служило толчком и т.п. В самом деле, есть ощущение, что за последние годы замолчало особенно много авторов, - но, быть может, это иллюзия, связанная с тем, что из прошлого как раз имена (и тексты) рано и преждевременно замолкающих авторов доходят хуже. А может быть, дело в особо стремительном культурном и социальном развитии, которое для одних означает катастрофу уплывающей из-под ног почвы (писать, как раньше, невозможно, а по-новому - непонятно как, не получается и т.п.), а для других - просто обилие возможностей, среди которых литература - всего лишь одна из многих (так обычно уходят из литературы в журналистику - ср. не только хрестоматийный случай Льва Рубинштейна, но и более, в сущности, показательный - юного Дмитрия Соколова, едва ли не последнее стихотворение которого заканчивалось строкой: "Я больше не пишу стихов, они мне не нужны").
        Едва ли не главный аспект этой истории - это отказ многих авторов, в том числе весьма значительных, от самоидентификации писателя, поэта. Не в том смысле, что они не могут сказать о себе: "Я - поэт," - а в том, что эта характеристика не мыслится как имманентное свойство личности, ее неотчуждаемая грань, - осознаваясь, напротив, то ли как некое умение (которое можно использовать, а можно и не использовать), то ли как род занятий (который вполне можно и сменить).