Есть еще такая категория литераторов – обиженные. Пострадавшие от власти. Правды ради, естественно. После этого они уж могут писать что угодно: дело сделано. Ведь власть разве будет гнать безвинно какого-нибудь графомана? Раз она, власть, преследует художника за его искусство – значит, уж наверняка это значительный художник. При этом, правда, выходит, что та самая власть, которой этот художник и его пламенные почитатели так сурово противостояли, оказывается верховным авторитетом в определении художественной состоятельности художника, – но этого уже никто не замечает.
        Один из главных обиженных поэтов современной России – Владимир Корнилов. Всякая его публикация непременно предваряется фразой типа: "Человек подлинного гражданского мужества, В.Корнилов был отлучен от литературных публикаций почти на целое десятилетие". Пишет это, разумеется, какая-нибудь Римма Казакова, ровно в то же десятилетие получавшая от той же власти свой законный орден Трудового Красного Знамени, – легко себе представить, как она примеряет на себя немыслимые тяготы творческой судьбы поэта Корнилова, и ужасается, и покаянно (ну конечно!) отдает "одному из лучших современных поэтов страны" полосу в каком-нибудь "Книжном обозрении" (#41 за этот год).
        И вот что имеет поведать читателю "человек подлинного гражданского мужества":

Опять немилосердно
Британия и США
Бомбят упрямых сербов,
И вся в слезах душа.

Как жизнь несправедлива!..
Но ей иной не быть...
Пора косить крапиву
И яблони рубить.

И вновь душе неймется,
И злости через край...
Но все равно придется
Приняться за сарай.

(В стихотворении еще 24 строки – ровно то же самое.)
        Какое мужество! Какая подлинная гражданская позиция! Какая рифма "США – душа"! Но вслушайтесь – ничего не напоминает? Помните, была еще наделенная недюжинным гражданским мужеством поэтесса в бессмертной детской книжке про Незнайку? Так вот, это она первая использовала в своем творчестве вот эту разительную антитезу: какие б ни творились вокруг катаклизмы ("муравьишка тоже грустен"), все равно прежде всего "надо полик подметать". Увы, как ни горько это констатировать, но поэт Корнилов опоздал.
        А вот еще:

Когда человек умирает,
Чтоб в землю уйти или в печь,
На что напоследок меняет
Все то, что не смог приберечь –

Надежду, отчаянье, злобу,
Любовь, восхищение, стыд?..

        Тут ведь вот какая история: ежели человек чего не смог приберечь, так, значит, он это растратил, у него этого больше нет, и сменять это на что-либо он уже не может... Или речь о том, что за гробом этого сохранить не удастся? Так ведь не получается: по тексту этот самый человек сначала, в прошедшем времени, не смог приберечь, а уж потом, в настоящем времени, меняет...
        Кстати, у "одного из лучших современных поэтов страны" нелады не только с глагольными временами, но и с падежами:

Она, как была доселе,
За тридевятью земель.

        Чем не угодила "человеку подлинного гражданского мужества" нормальная фольклорная формула "за тридевять земель"? А, понятно: слога для размера не хватало. И вот результат: новая для русского языка синтаксическая модель. По этой модели смелые последователи поэта Корнилова легко образуют словосочетания "за пятью минут", "за десятью шагов" и т.п.
        Могут спросить: и чего это критик взъелся на несчастного Корнилова? Или мало в Союзе бывших советских писателей надутых графоманов? В самом деле, сколько угодно. Но те не претендуют на "подлинное гражданское мужество" в качестве пропуска в литературу. История русской литературы середины XX века на добрую половину написана авторами, увидевшими свои строчки в отечественной печати после 30-40 лет работы в подполье или самиздате. А обиды советских писателей, временно отторгнутых родной советской литературой, должны проходить по другому ведомству.