Какие существующие писательские организации кажутся тебе полезными для развития современной литературы, а какие наоборот, и почему? Зависит ли это от того, государственная ли писательская организация, либо же она создана группой энтузиастов, не нуждающихся в, так сказать, близости к государственной «кормушке»?

        При словах «писательская организация» мы в России поневоле думаем первым делом о Союзе писателей — единственном во времена СССР и любом из многих в постсоветскую эпоху. Важно понимать, что сам этот тип организации совершенно уникален для советской системы организации культуры. В досоветские времена, а в большинстве стран в по сю пору, писатели объединялись тремя способами.
        Во-первых, по собственной инициативе и на основе творческой близости — при этом задачи такого объединения могли быть совершенно возвышенными (в духе художественного взаимовлияния и совместных возлияний), а могли — вполне практическими (вроде совместных издательских проектов и гастролей), но во главу угла ставилось родство если не душ, то идей. Совершенно понятно, что импульс развития для всех участников такой группы зачастую оказывался очень сильным, хотя, как показывает опыт, далее в большинстве случаев они быстро разбегались в разные стороны.
        Во-вторых, ради социально-экономических задач, никак не связанных с творчеством как таковым, — это организации профсоюзного типа, история которых в России начинается с созданного в 1859 году Общества для пособия нуждающимся литераторам и учёным, и суть их в том, что тут совершенно неважно, хороши или плохи книги того или иного автора: важно лишь, что он занят трудом определённого рода и поэтому ему присущи какие-то корпоративные интересы. Творческому развитию этот сюжет никак не помогает, но может, например, защищать писателей от давления со стороны издателей и книготорговцев.
        В-третьих, писателей объединяли и объединяют сверху, от лица государства (хотя в дальнейшем мера независимости от государства может быть очень велика), в структуры типа Академий — собирая немногочисленных самых-самых выдающихся авторов своего времени в своеобразный закрытый клуб, участвующий в решении некоторых культурных задач, требующих особого статуса: в определении языковой нормы (во многих странах именно писательские академии так или иначе контролировали создание главного национального словаря), в установке ориентиров литературного образования и т. п. Академия, с её принципиальной малочисленностью и преемственностью (во всех академиях новые члены избираются всеми уже действующими), быстро становится оплотом консерватизма, скорее тормозящим развитие, чем стимулирующим его, — но и это по-своему продуктивно, поскольку ясно показывает молодым новаторам, против чего и против кого бунтовать.
        Союз писателей, изобретённый сталинскими подручными в 1930-е годы, представляет собой гремучую смесь всего худшего и непродуктивного, что можно взять у каждой из трёх названных логичных и небессмысленных форм. Он и не элитарен, и не демократичен, он вроде бы не подразумевает эстетической близости своих членов, но при этом имеет в виду какую-то проверку творческой состоятельности (что бессмысленно, поскольку критерии этой состоятельности совершенно различных для разных идейно-эстетических платформ). В специфических условиях огосударствления культурной жизни эта форма была наполнена смыслом: через творческие союзы власть контролировала и подчиняла людей свободных профессий. Без государственного контроля (а его сегодня нет — в том смысле, что нынешнее государство иначе оценивает степень пригодности людей искусства для решения своих задач) эта форма пуста и существует по инерции в виде банки с пауками — причём это никак не зависит от того, ориентирована ли организация на «почвенно-патриотические», ретрокоммунистические или «либеральные» ценности.
        Но драма состоит не в этом, а в том, что десятилетия советской и постсоветской культурной жизни совершенно отбили у писателей способность объединяться на каких-то иных, более конструктивных основаниях. Не диво, что никакой Литературной академии в России так и не возникло (возможно, этот поезд уже вообще ушёл), но даже и литературных объединений первого типа в России практически нет (но характерно, что чрезвычайно успешная группа русских поэтов «Орбита» уже более 15 лет действует в Латвии — опираясь на иные, несоветские образцы культурного самоопределения). Есть отдельные групповые по виду бренды, на поверку оказывающиеся личными проектами: энтузиасты не ходят стаями. И пока не просматривается перспектива преодоления этой картины — хотя опыт петербургского проекта «Транслит», объединяющего вокруг одноимённого альманаха круг молодых авторов довольно разнообразной эстетики, сходящихся в своей приверженности широко понимаемому левому мировоззрению, и наводит на мысль о том, что положение может однажды измениться.

        Возможно ли (имеет ли смысл) современному писателю в данный момент полностью дистанцироваться от тех литературных программ, которые предлагает Минкульт и, в целом, российское государство?

        По большей части этот вопрос не вызывает сложностей в связи с тем, что российское государство в целом и Минкульт в частности не предлагают современному писателю ничего такого, о чём стоило бы говорить всерьёз. Ведь государственная политика вообще и в области культуры в частности на нынешнем этапе основана на представлении о том, что будущее России — это её прошлое: пресловутые «духовные скрепы» и прочие прелести традиционного сознания (не будем сейчас обсуждать вопрос о том, что «традиция» эта никогда не существовала в действительности и представляет собой продукт мифологизации и фальсификации истории). Литература же, как и любое искусство, вот уже более полутора столетий существует в рамках модернизационной парадигмы, главная задача которой — проблематизация и пересмотр любых оснований, включая собственные, так что искусство, нацеленное на консервацию, автоматически отбрасывается в область ремесленничества или, как говаривал Дмитрий Александрович Пригов, «народного промысла», какими бы казёнными регалиями оно ни было увешано. А модернизационная парадигма — штука суровая и бескомпромиссная: нельзя модернизировать, условно говоря, сельское хозяйство, одновременно консервируя поэзию и театр, равно как и наоборот. Потому что модернизация и консервация основаны на разных антропологических приоритетах: вариативность, приоритет личной ответственности, императив поиска более эффективных решений — против универсальных рецептов, предписывающего канона и властной вертикали. Ставка на консервацию против модернизации — способ социального самоубийства, и даже локальные выигрыши в виде последних пряников, стянутых со стремительно пустеющего государственного стола, не компенсируют рисков от пребывания в вагоне-ресторан умелой начальственной рукой направленного в пропасть поезда.
        Впрочем, дело тут не только в государстве. Знаменитые совещания молодых писателей в Липках, проводимые фондом Сергея Филатова, — инициатива совсем не государственная, а с учетом принадлежности господина Филатова к политикуму 90-х годов — отчасти даже и оппозиционная относительно сегодняшнего реваншистского режима. А между тем консервативный пафос этой истории ничуть не меньше, чем у казённых начинаний, — и не только в силу того, кто и чему там молодых писателей учит, но прежде всего по самой структуре проекта. Формат «совещания молодых писателей» с «творческими семинарами», «разбором мастера» и групповым обсуждением текстов — это чисто советская союзписательская конструкция, основанная на ряде ранее всем понятных, а теперь не проговариваемых и не осознаваемых предпосылок: фигуры Начальника и Коллектива мыслятся как априори нагруженные воспитательным потенциалом, единство художественного языка и идейно-философского тезауруса всех участников беседы не подвергается сомнению, вообще предполагается, что есть некоторый «правильный способ писать и быть писателем», освоение которого (с лёгкими вариациями сообразно теме и темпераменту) представляет собой техническую, по сути, задачу. В современной литературной и культурной ситуации все эти вводные условия не работают, а потому мертва сама форма — и не получается наполнить её никаким разумным содержанием, кроме как ежегодно предоставляемая ряду молодых авторов со всей России-матушки возможность хряпнуть водки с парой живых классиков не самого первого сорта.

        Существует ли возможность/необходимость интегрирования писателя, разбирающегося в тенденциях современной литературы, в официальные писательские организации? Если да, то что это может дать писателю?

        Трудно устоять перед обаянием Штирлица, проецируемым на наши поведенческие модели с малолетства, — так что соблазн проникнуть в стан врага, окопаться там и добыть что-нибудь важное и ценное, безусловно, никому из нас не чужд. Но трудно себе представить, что уж такого важного и ценного есть сегодня у официальных писательских организаций, чтобы игра стоила свеч. Локальные литературные премии с трёхкопеечным материальным содержанием, которых потом придётся стыдиться, показывая свою биографическую справку в приличном месте? Потому что я как редактор журнала могу сказать, что если подборку стихов предваряет справка об авторе с указанием на премию областной писательской организации (равно как, впрочем, и на многочисленные публикации в журнале «Бийские перекаты» или на сто тысяч хитов на сайте Стихи.ру), то подборка отправляется в корзину без прочтения, ибо ничего хорошего в этих местах хорошо не оценят. И более того: не только советский печальный опыт талантливых людей, пошедших на службу системе (у многих, впрочем, тогда не было выбора — теперь покамест есть), но и постсоветский не менее печальный опыт небесталанных людей, пошедших на службу коммерции (массовым жанрам, рыночному книгоизданию), показывает, что назад дороги нет: талант вылетает в трубу, и люди всю жизнь тянут скучную, хотя и неплохо оплачиваемую лямку.

        Известны ли тебе попытки «наследников» советских писательских организаций вступить в конструктивный диалог с современными писателями?

        Скорее нет, чем да. Это хорошо видно на примере регионов с ярко выраженным «гением места». Мы не удивимся тому, к какому всепобедному торжеству серости привёл в Рязани местный культ Есенина, выдающегося поэта-новатора, превращённого местными заскорузлыми чиновниками (литературными и не только) в певца русских берёзок, — при том, что за всей этой разлюли-малиной практически незамеченными в регионе остались жизнь и смерть наиболее яркого рязанского поэта последней пары десятилетий Алексея Колчева. Но вот союзписательской общественности Воронежа повезло гораздо меньше, потому что им достался Мандельштам, которого так просто не приручить и не обезвредить. В память о Мандельштаме воронежское писательское сообщество обычно пытается культивировать, главным образом, аккуратную интеллигентскую «культурную поэзию» в духе позднего Кушнера, старательно отводя взгляд от живущего здесь же Александра Анашевича, наследующего Мандельштаму (хотя и не только ему) по прямой, но всячески небезопасного по тематике и стилистике. Однако тут грянул слегка сомнительный, не вполне круглый юбилей, 125 лет, и федеральные руководящие культурой инстанции пытаются отмечать его с достаточным размахом, как бы намекая недожатой пятой колонне, что ей тоже еще может что-нибудь перепасть, если не при жизни, то посмертно. И вот в Воронеже проводится трёхдневный фестиваль «Улица Мандельштама», его торжественно открывают губернатор Гордеев и руководитель Роскомпечати Сеславинский, филологи проводят конференцию — и где-то в хвосте программы проходит-таки какой-то поэтический вечер, но состав его участников не обнаруживается в Интернете ни до, ни после. Позорище настолько очевидное, что один из местных театров проводит альтернативный мандельштамовский фестиваль, приглашая в город десяток поэтов — хоть и имеющих к Мандельштаму довольно малое отношение по своей поэтике, но настоящих. Вот такой «конструктивный диалог» — даже тогда, когда бывшим советским писателям очень нужно, ибо начальство велело.

        Какой ты видишь дальнейшую судьбу писательских организаций, закономерен ли процесс распада?

        Всё уже произошло. Это не вопрос чьей-либо злой воли или морального разложения (есть и воля, и разложение, но они — следствие, а не причина): просто, как я сказал с самого начала, эта конструкция была придумана в особых условиях под особые задачи — и для работы в других условиях ради других задач не годится.
        Вопрос в другом: как выработать новые формы самоорганизации литературного сообщества, отвечающие вызовам сегодняшнего дня? И здесь пока неясностей гораздо больше, чем ответов. А мёртвые, как говорит нам Евангелие, должны сами хоронить своих мертвецов.