америка в моей жизни / 27.05.2003

• Сергей Соколовский
  Переключая каналы

  Мое личное знание Америки сводится, по большому счету, к одной-единственной галлюцинации. Это сейчас мы можем говорить на любую тему; но раньше, перед тем, как заснуть, я мог думать только об этом, ждать только этого. С ужасом и недоумением, черти. К одной-единственной, я повторяю. Вместо сна.

  И мой старый друг, Сережа Жаворонков, так и не добравшийся дальше Стамбула, где он бродил неделю вокруг аэропорта, а потом вернулся назад, в Лепрозорий. Он тоже писал: «Боже Храни Нашу Америку!» Он писал это везде, во всех моих записных книжках, на этикетках всех бутылок в квартире, даже за зеркалом.

  Он очень туда хотел. Я чувствовал себя композитором Скоттом Джоплином, и я чувствовал, что живу его жизнью. И я чувствовал себя шестнадцатью детьми композитора Скотта Джоплина, разбросанными по всему Восточному Побережью, и я чувствовал, что живу их жизнью. По-моему, их называют гипногогическими.

  Он продал квартиру, жил на чердаке, потом в подвале, потом снова на чердаке. В Филадельфию он не попал, это точно. Как я уже говорил, не дальше Стамбула. Эти галлюцинации были крайне неприятны, я чувствовал удушье и сильное сердцебиение, но это потом — а в тот момент я чувствовал себя композитором Скоттом Джоплином и его шестнадцатью детьми одновременно. Не знаю, кстати, сколько у него на самом деле было детей — и имел ли он детей вообще.

  И все эти интонации — «как я уже говорил...», «я чувствовал себя...» — в них что-то ужасное, маменька, ты слышала, как Он это говорил. Он? Он!!! Нет, по счастью, со мной лично ничего такого не происходило, я был черножопым музыкантом и его черножопым потомством, разбросанным по всему Восточному побережью. И я видел все эти бесконечные кирпичные стены, соленые огурцы, закоулки, задворки.

  Это очень неподвижные, статичные ситуации: то, что случилось со мной, и то, что случилось с моим другом Сережей Жаворонковым. Я в считанные секунды умудрился прожить жизнь довольно большого количества людей — со всеми их семейными склоками, неприятностями на работе, но и счастливыми моментами, разумеется. А Сережа Жаворонков не смог прожить даже свою жизнь, он постоянно записывал адреса в Соединенных Штатах, именно это привело его на больничную койку. Уверен.

  Еще один мой друг, Саша Смит, погибший в результате падения с семнадцатого этажа, очень любил индустриальную музыку и однажды поставил мне записи коллектива под названием DAF — немецко-американская дружба. Я почувствовал иронию и смелость, иронию вполне определенного свойства, возникающую в диалоге со своими собственными страхами и предубеждениями. Связь между музыкой и моими галлюцинациями — необычайно прочная. Такое впечатление, как будто в детстве я не научился правильно говорить и слишком рано свел дружбу с радиоприемником.

  Запомните, мне нет до вас дела! Мое раздражение — мое безграничное раздражение — укладывается в дюжину знаков универсального алфавита. Это смерть, я понимаю. Но мое видение на этом не завершается, я всего-то пытаюсь недостойным образом заполнить пространство, в котором разворачивается жизнь этих людей — разбросанных по всему Восточному Побережью.

  Я спрашивал: «Как ты собираешься там жить?» Он смеялся, он говорил, что сумеет выжить в свободной стране, что ему безразличны мои мысли по поводу сложностей выживания. Адаптация? Да, это слово я тоже употреблял. И делец, купивший его квартиру, но не выполнивший обязательств по переселению Сережи Жаворонкова в Соединенные Штаты, все-таки нашел врача — перстень на нарывающем пальце необходимо было удалить. Палец, впрочем, потерял чувствительность навсегда.

  Вещи обычно соответствуют своим названиям. Название страны, как правило, обозначает именно эту страну. Меж тем количество «белых пятен» на карте мира возрастает с ужасающей быстротой, мы имеем массу названий, но осмысленных моделей поведения становится все меньше и меньше. Я начинаю бояться, что рано или поздно даже в одиночестве не смогу вести себя должным образом.

  Иногда мне кажется, что Америка в буквальном смысле слова стала Советским Союзом, что советское представление об Америке эпохи противостояния в условиях отсутствия Советского Союза как такового перестало быть представлением об Америке и стало представлением о Советском Союзе. С устоявшимся набором типологических черт, со всем дерьмом, принадлежащим общественному сознанию. Со всей пафосной ностальгией, телевидением и администрацией.

  Постепенно жизнь этих людей стала убыстряться, я уже понимал, что это не совсем правда, что шестнадцать сыновей Скотта Джоплина и он сам впридачу — это не совсем я; бесконечные мытарства этих людей, съемное жилье и непосильная работа — вдруг стали требовать словесного воплощения. Стало ясно, что первая же фраза освободит меня из невыносимого плена. И вот — молнией пронзило, подбросив меня с постели и отправив пить холодную воду на кухню, — одно-единственное для всех, кем я был: «Нет пристанища».