дождь в моей жизни / 15.07.2003

• Игорь Сид
  Тропик Водолея

  Когда я её спросил, почему идёт дождь,
  она стала объяснять и начала так:
  «В нашей стране много морей и рек...»
  Дальше я не понял и не запомнил.

  Л.Р., «Мама мыла раму»

  С дождём связана первая метафора в моей жизни. «Как?! — вскричал я, когда влажный щелчок по носу продолжился нарастающим лёгким верховым стуком в листве сада и по чёрному толю времянки, между тем как солнце в это время... — Ведь дождя же нет, а он идёт!»

  «Он слепой», — сказала моя бабушка, крымская эстонка, и стала заносить в дом противни с вянущими распластанными абрикосами.

  Слепой дождь, смех сквозь слёзы. На третьем десятке лет я узнал, что есть на свете остров, чей язык сплошь состоит из метафор. Холм — это «дитя горы», никак по-другому. Масуандру (Солнце) — «глаз дня» (масу андру), синонимов нет. Будущие островитяне прибыли на свою будущую родину, увидели там холмы и солнце и дали им названия, исходя из уже известных явлений.

  Там же их подстерегал дождь. Он стал урана, от рану «вода», то есть — обводнение. «В сезон дождей только утро в счёт». А иногда — ранунурана, вода водой, водяная вода... Всё это, возможно, круто замешано на ра «кровь», но об этом позже.

  А пока мы идём сквозь ливень вверх по лесистому прибрежному склону близ Форт-Дофена (Тауланару), с зоологом Алексеем Диким и радиомехаником, имя которого я не различаю через дюжину лет. Цель — обещанная проводником отдалённая роща с повышенным поголовьем хамелеонов. Жара, удушье сырости. Одежда мокрая, как окружающая зелень, и почти того же болотного цвета. Мачете, выпиленное на керченском судоремонтном из автомобильной рессоры, зазубрилось о древесину неизвестного мне кустарника. Растительность постепенно густеет, идти становится всё тяжелее — с непривычки, и крепчает дождь.

  И тут проводник, учитель математики в деревенской школе, оборачивается к нам и спрашивает: Вуле-ву прене дю кафе?

  Здесь, в первозданном тропическом — что называется, дождевом — лесу? А на парне даже не шорты, где можно спрятать в кармане ароматный пакетик и кипятильник или зажигалку, а красные семейные трусы, и больше ничего. И в руках только палка, которой он временами помогает нам расчищать путь в сплетениях вьющихся растений. Хотим, о чём речь, — переглянулись мы. Именно горячего, сладкого кофе! И скоро мы выходим на более пологую плоскость, лес, уплотнившись, приобретает признаки ухоженности и группируется в аллею бананов, в конце которой мы увидели деревянную хижину и стол со скамейками под навесом. Из окошка высунулась коричневая рожица и уточнила, эспрессо или капучино.

  Дождь как пелена между чудесным будущим и мутным настоящим.

  По́шло и недостойно писать воспоминания о тропических ливнях — хотя бы потому, что мой читатель если и был в тропиках, то в сухих типа Хургады или Шарм-эль-Шейха, и впарить ему можно всё что душе угодно. Свобода развращает.

  Но если чем и отличается теперь от остальных людей автор данных строк, то количеством времени, проводимого в воде. Два-три купания за сутки — не в счёт, главное, что одно из них обычно заканчивается трёх-восьмичасовым сном — лёжа в пустой ванне с раструбом ду́ша в руках, в текущих на грудь струях тёплой воды. «Душ в моей жизни». I wanna. В океане плотно, кровно сживаешься с непрестанным встречным водным потоком, проходящим ежесекундно по корпусу корабля. Когда прервались мои экспедиции, амфибийный образ жизни стал мне подсознательной этому заменой. Вода вдоль тела. Это поймёт каждый, включая самую что ни на есть сухопутную крысу. Дождь, душ. Залезть с головой под фонтан. Экстатические воробьи. Ещё лучше — в водопад. Это уже совсем оляпка. Откуда этот сногсшибательный, пьянящий кайф?

  «Сода-солнце» — запомнилась давняя повесть Михаила Анчарова, где герой обожал слепой дождь и ловил губами дождевые капли. Иногда мне мерещится, что не от реки или источника, а от дождя исходит обряд крещения в христианстве и новогодний праздник омовения на Великом острове — Фандруана. Последний и открывает собой дождливый сезон.

  Континентальный человек видит первичный смысл воды и дождя в очищении и, с другой стороны, в напоении, утолении жажды. Я же уверен, что у феномена не физическая, телесная, а интеллектуальная, информационная природа. Тело — лишь сплошная магнитная головка, считывающая сигнал с обтекающей, облекающей её водной ленты. (Центральный для меня эпизод в «Матрице» — медленный ливень ниспадающих цифр на экране перед повстанцами. Браузер, недоступный для зрителя, спрятан в голове персонажа. Люблю «Полифоническую поэму» Андрея Жвакина, чьи строки стекают неровными струями по двери в моей крымской квартире.)

  Вот откуда удушливость, излишнесть дождя. От дождя меня всегда как бы слегка мутит — как после запойного путешествия по полкам букшопа. Это — избыточность информации, к тому же в непонятной кодировке. Осыпь спама, где каждая спаминка мыслит себя Мессиджем (зовите меня просто «Послание»). Дождинка не «каплеобразна», она — пульсирующая сфера, как не звездообразны ночные звёзды и не человекообразен человек. В ней пионерное знание о расширяющейся вселенной.

  МОКРЕЦЫ в повести Стругацких двадцатилетней давности «Гадкие лебеди». Тоже часть моей биографии. Некое небольшое, ориентировочно балканское государство претерпело климатическую катастрофу. Который год круглый год идут дожди. И там взросла новая порода людей, питающихся познаниями, неспособных переносить информационное голодание. Они быстро умнеют, но они быстро умирают, если не давать им читать книги или хотя бы магазинные вывески. Мокрец мой друг симферопольский поэт Андрей Поляков. «Сид, привези новых книжечек». И моросит горькими слезами. В чём связь у Стругацких между обилием осадков и библиоманией, я тогда не врубился, но запомнил. Мозгляки из промозглой страны.

  Главный пафос обитания в ванной — возможность нырять, когда захочешь. (Одна из убедительных теорий антропогенеза выставляет нашим непосредственным предком этакую водяную, речную обезьяну, чем объясняется и наше прямохождение, и сохранение волос только на голове — в надводной части. Примат с будущей кличкой Водяной.) Пребывание в ванне я обычно начинаю с наполнения её и погружения с головой под воду, с одновременным выдыханием воздуха через нос. Всплывающие мимо ушей звенящие пузырьки сладостно напоминают о роскошных ныряниях в маске за моллюсками и кораллами на Канарах и Сейшелах, в Южном Йемене, на архипелаге Сокотра. Благодаря эрзац-дайвингу я смог просуществовать на постылой суше дольше, чем мог бы без него.

  Поэт Герман Лукомников, по его рассказам, ныряет в ванне лицом и пузом вверх, по йоговскому якобы методу — открыв для проникновения влаги рот, ноздри, глаза, уши и прочие отверстия тела. По-моему, ничего, кроме менингита, такими упражнениями не достигнешь. Подолгу иногда спит в наполненной ванне поэт Виталий Калашников, опускаясь при этом субмариной на дно. Однажды жена застала его так посреди ночи. Во вдовьем обмороке Ленка простояла над телом мужа полчаса, прежде чем Виталик, как черепаха, всплыл набрать в лёгкие свежего воздуха. Её безумный вопль его и разбудил.

  Впрочем, это уже не о дожде. Зато известно, что в день рождения Пушкина круглые сутки шёл дождь, а Лермонтов, наоборот, смертельно раненный, пролежал всю ночь под дождём. В план научных работ: как это повлияло на их творчество.

  Дождь в моей жизни. Смотря чего дождь. За возом бегущий дождь соломин. Нет, ностальгический звон пузырьков в ушах. Анти-дождь. Падающие сквозь толщу воздуха пузырьки воды, взлетающие сквозь водную толщу воздушные капли. И те и другие на встречном пути ускоряются и растут, конденсируя на себя своё из обратной им среды, — прежде чем схлопнуться друг с другом воедино в успокоительной пене на границе миров.

  Никто и никогда не посвятит серию эссе всплывающим пузырькам. А ведь они, учитывая флотационные процессы в Мировом океане — копошение бентоса в иле, донное траление, кипение подводных гейзеров и кастрюль на миллионах кухонь, — не менее огромная часть жизни, чем дождь. Просто мы не смотрим. Многие пузыри не достигают нас, растворяются по дороге, — как, впрочем, и дождь не всегда долетает до земли, в пустынях он часто по пути высыхает, я наблюдал это в Намибии.

  
  
  

  У русских дождь идёт. У поляков — просто dżdży, то же у французов — il pleut, и у римлян — pluit: «дождит». Кто? Субъект внеположен ситуации. Бытовой агностицизм.

  Дождь — это всегда разрядка напряжённости, решение конфликта. Тихие слёзы после истерики.

  Громоотводы и водостоки помогают небу кровопусканием. (Атмосферное давление как давление кровяное.) А Абаев объясняет «дождь» через древнеперсидское дуж — доить. Хитроумные греки и латиняне сцеживали падающее на крышу дождевое молоко через комплювий — квадратный водосборник то ли по периметру, то ли в центре крытого двора, — в имплювий, т.е. колодец или бассейн. Там откладывался дождевой сыр — вода с пузырьками. Все приспособления — от римского pluvia «дождь», восходящего к древнерусскому глаголу плювать.

  Пока я дописываю этот текст, на улице третий раз за последний час заканчивается июльский дождь. Власти снова обманули с прогнозом на лето. Но настроение прозрачное, катарсическое. Отгремел гром, намекнув на пубертатную чистоту песен Ю.Шевчука. Очищение и облегчение. Дождь как счастье дехканина. В Интернете промелькнуло сообщение о трёх пострадавших позавчера от молнии в Москве. Один из них умер. В такую слякоть и ненастье он зачем-то припёрся на пляж в Серебряном Бору — тот самый, где мы загорали с Таней Дементьевой и Машей Максимовой в 1996 году, и успели свалить при первом появлении туч.