автобус в моей жизни / 15.10.2003

• Александр Бараш

  Автобус — это передвижная коммунальная квартира; промежуточная, мутантная форма между теплушкой (а там уже недалеко до овечьего стада) и частным автомобилем (здесь в идеале-пределе маячит персональный антигравитатор: вроде мобильника по величине и форме, пристегнут к поясу, нажал на кнопку — и летишь на высоте метров двух над землей, по делам или так-погулять...).

  Первое мое нынешнее воспоминание об автобусе — не мое по копирайту, а матери: рано утром она, «молодая специалистка», по дороге на завод — завозила меня в ясли где-то в районе Лубянки: тоска отдачи младенца в казенное место усиливалась давкой в этом общественном транспорте... Взяли няньку, молодую недобрую девку, которую «прислал» какой-то знакомый с Украины... как выяснилось несколько позже, чем следовало, она меня мучала по-своему — и не известно, что «по жизни» было более травматично.

  Первые картинки, возникающие в голове (своего рода линки памяти) — на уровне роста ребенка 4-5 лет: бока и животы темных пальто и плащей... слякоть под топчущимися ногами (и кажется, еще много галош)... слякоть гораздо ближе и звучнее, чем с высоты других возрастов. Много внутреннего напряжения, удастся ли сесть — и у окна... что еще через несколько лет, и на несколько десятилетий вперед — перестало быть актуальным... а сейчас «закольцовывается» обратно: и не то чтобы совсем необходимо, но лучше бы и присесть... (Дело, впрочем, не возрастное, а ментальное; точнее — связано преимущественно не с изменением физического состояния, а с динамикой представлений о том, как правильнее обращаться с собой.)

  Дорога в школу состояла из двух автобусов с пересадкой. На «пересадке» у остановки автобуса, за оградой — на фронтоне двухэтажного дома (больница?) были часы, со стрелками, застывшими на мою вечность — на апокалиптическом раскладе «25 минут девятого». Правда, в кармане школьных брюк (еще мышиного цвета, синие появились в восьмом классе, то есть в 74 году...) звенит, и утишает тревогу, добыча с предыдущего автобуса. Он пустел за остановку перед конечной (и пересадкой) — и можно было пройти от передней двери до задней, заглядывая под сиденья, как бы между прочим — а на самом деле в азарте «Острова сокровищ», — и отыскать в катящейся по улице огромной консервной банке-копилке несколько монеток — в масштабах от газировки и чуть ли не до крем-брюле. Главное, конечно, азарт (что-то среднее между собиранием земляники в лесу и игрой в разведчиков), но не менее важно было «надыбывание» — самостоятельно! — некоей суммы, могущей иметь реальное вкусовое воплощение... Наше финансовое положение было среднестатистическим — и не давало поводов для особой разнузданности. Вспоминается рассказ одной знакомой, которой мама выделяла в школу 20 копеек и имела привычку приговаривать при этом: «Ни в чем себе не отказывай».

  Странно, но метро не вызывает такого же острого ощущения неуюта коммунальности, как автобус, — хотя общие качества общественного транспорта те же. Включая и главное — насильственное сокращение естественной дистанции с другими людьми, вламывание в — и разламывание твоего индивидуального поля, оно «шире» физического тела, скажем, на метр... не меньше... Скорее всего, во время формирования дорефлективных еще стереотипов, в достаточно раннем возрасте, на отношение к автобусу повлияло (дополнительно наложилось) то, что он воспринимался как часть более глобального казенного мира: дорога в ясли, в школу... А метро в дошкольном детстве — это либо дорога к бабушке-с-дедушкой (всегда — событие, путешествие... с ласковым пунктом назначения... во всяком случае, нечто оттянутое, внефункциональное...), или — в сторону дачи (это уже просто затяжной прыжок в свободу, ураган и Алиса-в-Стране-Чудес).

  Автобус как передвижная камера приобщения к обществу через страдание путем пригнобливания — вернулся в мою жизнь через 15 лет. — Вместе с отдельной, своей, квартирой в новостройках. 20-25 минут в набитой недобитками душегубке — от ближайшей станции метро... — и квартира оказывалась, благодаря этой промежуточной барокамере, в отрицательном измерении... — по ТУ СТОРОНУ от Города и от моего внутреннего центра одновременно.

  Брежневская эпоха не убивала, не очень и запугивала — она просто тихо вынимала душу. Минусовое состояние не в меньшей степени, чем автобусом, было создано не-невинным в своей как бы прагматичности сочетанием многоэтажки — с пустырями и лесом, то есть природой. Естественное место «башни» — в современном центре города, в гуще городской праздничной взвинченности, с множеством эффектов, компенсирующих или заслоняющих изнеможение от гиперактивного стиля жизни. Если же ты живешь на 12 этаже в квартире номер 428, а вокруг — ничего, и природа где-то далеко внизу... то попадаешь в воздушную яму — рассоединения с природой и естеством... Впрочем, спасали такси: они выныривали, как дружественные дельфины, из хлябей ночи — и упруго, споро доносили до берегов (какого ни то) даунтауна, или в обратную сторону, с подругой под рукой. Была одна волшебная точка, где почему-то сбывались желания, магическое завихрение пространства: у Чистых прудов, рядом с метро. После кафе и прогулки — поднимая руку и уже соступив одной ногой с тротуара: «Ну что, возьмем такси, поедем ко мне?"

  "Заморозив» свой старенький «Пежо», из соображений экономии на страховке и тестах, и пользуясь почти такой же старенькой «Судзуки» по ротации с женой, — нынче я примерно раз в неделю вынужден ездить «в город» на автобусе, в центр Иерусалима — из пригорода. После какого-то количества лет самоотдельности в перемещениях по дорогах и улицам — проясняется, что езда в автобусе, при неизбывной «общественности», коммунальности, дает и свои, ранее недоступные пониманию свободы. А) минимум ответственности за безопасность движения. Б) минимум технических — физических действий на единицу времени. В) полное равнодушие, практически буддистский покой по отношению к тем, кто движется по «твоей полосе» медленнее «твоей» скорости. Сначала, когда вновь стал ездить на автобусе, я по старой привычке брал с собой плеер — не столько чтобы слушать, сколько — чтобы «быть в себе», чтобы не мешали громкие разговоры попутчиков. В последнее время плеер оказывается как-то и не нужен. Видимо, проходят причины для более общего раздражения — а заодно ослабевает чувствительность к транзитным спутникам. Общественный транспорт перестал быть стилем жизни, однозначным, неизбежным... исчезла клаустрофобия отсутствия выбора... Не возникает негативных коннотаций — потому что нет априорных коннотаций — ни снаружи, ни изнутри: есть только то, что ты сейчас, эпизодически, в это вкладываешь.

  Неизменен, навсегда впечатан в голову только магический ритм, интонация, музыкальная фраза — надписи на стене:

  отсутствие мелкой разменной монеты
  не является оправданием
  безбилетного
  проезда