стол в моей жизни / 1.04.2004

• Александр Иличевский
  Об одном столе, который был картой

          0.

          В моей жизни не оказалось под руками стола, достойного описаний. (Не считая столового плато Устюрт — столь же плоского и обширного, сколь труднодоступного и безжизненного.)
          Зато такой стол есть в воображении.
          Он серебряный и круглый.
          На нем чеканка.
          Если смотреть на этот стол из-под купола зала, где он стоял, — его можно принять за монету.
          Но ни на одной монете никому никогда не приходило в голову вычеканить карту.
          Тем более — карту мифа.
          Того, кто расплатился этой монетой, звали Артур.
          Совершенно верно, Король Артур.
          Бесценность этого стола — вовсе не в его принадлежности, и уж тем более не в весе.
          Разумеется, карта исчезла.
          Осталась тайна.
          Но если быть точным, выяснится: пространство тайны тоже обладает картой.
          Причем ничуть не менее бесценной, чем породившая ее утрата.

          1.

          Предмет картографии — мера места. Суть — власть, завоевание, пусть и бескорыстное. Первое оружие, линейка, — собственное тело исследователя; отсюда — единица измерения: локоть, пядь, вершок и т.д. Тело мерой прикладывалось к пространству, вписывалось в него. Картограф, возвращаясь из экспедиции нес на своем теле отпечаток пространства, подобно пчеле, несущей след посещенных мест — пыльцу. (Кто-то называл Андрея Белого «собирателем пространства», — кажется, он сам.)
          И вот еще пример. Некая секта йогов раз в пятилетку отправляется искупать — отмерять, коленопреклоняясь и распластываясь, свои грехи — собственным ростом вдоль русла Ганга, от истока до устья.
          Кстати, в точности по Пармениду, по которому — «человек есть мера всех вещей».

          2.

          Определение: «картография есть отложение тел на ландшафте» можно развить следующим образом.
          Картография суть отпечаток линейки ума и души на ландшафте воображения.
          Развить определение, конечно, можно. Тем более, что потом — уж дальше некуда... Но прежде следует определиться, что вообще есть карта.
          Самое простое: карта есть изобразительный способ переноса пространственного представления на действительность. Подчинение последней воображению; ее моделирование, осмысление, порабощение. (При взгляде на подробную карту местности, в которой вы заблудились, голова распухает куда как шире окоема, и в вас просыпается дух Афанасия Никитина.)
          И вот что важно. Карта — едва ли не первая в истории человечества фиксация абстракции. Она прародительница отвлеченного мышления, уже со всеми задатками для осуществления власти на всем поле человеческой деятельности (от «мыслю» до «существую» включительно).
          Оттого геометрия — дочь картографии — и есть родительница всей математики. Самой честной из полководцев.

          3.

          Однако, если снова быть точным, можно не только развить, но вообще взорвать такое — обычное понятие геокарты. Например, так.
          Карта суть изобразительное поле, в усилии представления которого, помимо самого пространства, рождается его метафизика.
          Ничего, что данное определение чересчур общо. (Особенно это заметно, если не полениться сделать замену — «пространства» на «реальность».)
          Определение это разительно самоуточнится, если вдуматься, что метафизика, в отличии от мифологии, которая очевидна, поскольку располагается на самой поверхности карты, ответственна за эстетику воображения.
          А именно — за отношение: «пространство формы» vs. «форма пространства».

          4.

          Последнее сразу ставит проблему осмысления как места вообще, так и осмысления контура, границы, межи. Причем не столько между областями поверхности, сколько — глубины: между видимым и невидимым.

          5.

          Следовательно, карта нужна для того, чтобы: а) не заблудится внутри себя («Улисс»); б) достичь себя (Землемер К. в «Замке»); в) открыть тайну места посредством отрицания открытия места тайны (Король Артур).

          6.

          Ergo, владей Александр Великий картой своих будущих завоеваний, он вряд ли бы отправился в Тартар — в Персию.

          7.

          Автор идеальной карты никуда никогда не стремится. Не сходя с места, он нащупывает, интерпретирует пространство — шкуру, лоскутное одеяло — исторической метафизики, сшитой завоевательной, религиозной и культурной тетивами. Одновременно препарирует, разоблачая, и вносит вклад: в силу принципа Веры, который и отличает состав крови художника.
          Его карты выпадают из ранга метаязыковой концептуалистики и естественным образом, описывая захватывающую воображение дугу, размещаются в картографическом реестре как Средневекового, так и Новейшего Времени.

          8.

          И напоследок все-таки зададимся проблемой: почему нет Авалона? Почему ступившему на этот остров полагается осыпаться прахом к не ставшим своим следам?
          Не оттого ли, что фиксация в географической реальности Рая уничтожает саму идею блаженного воздаяния: ведь неживое и неподвижное — синонимы? Как только вы столбите место, центр устремления — тут же исчезает метафизика: работа души над возможностью невозможного, устремляющая ее представление в непредставимое, — наличие каковой (работы) и есть главный признак отличающий человека от вещи.
          Не оттого ли нет Авалона, что, умножая своими благими намерениями дорожные работы, ведущиеся в известном направлении, пустотный предрассудок взял на себя ответственность сделать его не только модельным образцом общественного устройства, но и — что чрезвычайней — точкой реальности, в которой с необходимостью исполняются желания. Но ведь уже сама идея существования такой «мертвой точки», в которой более нет движения, где все инстинкты и страсти удовлетворены изощреннейшим ремеслом потребления — вплоть до исчезновения влечения, и следовательно, до бесплодия, — не только тупик, но и апофеоз порочности.
          Если и есть какой-то произносимый смысл Любви — он в таких словах, как «жертвенность» и «самоотреченность». Понятия эти определены центробежным характером ее, Любви, энергии. В отличие от центростремительного Эгоизма, который если и дает, излучает — то только, чтоб поработить зависимостью от благополучия, только с целью обогащения своего сознавания себя как блага. По этому же признаку и следует, ежели настанет время, отличать Мессию от лже-такового, деяния которого, без сомненья, будут и велики, и благостны.
          Но довольно. Потому что если и сейчас быть точным, здесь воспоследует следующая простая ересь.
          Не пора ли уже наконец наотрез отказаться от рая земного в пользу рая небесного, — подобно Карлу Великому, переплавившему на милостыню серебряный стол Короля Артура, — нанесенная на столешнице которого карта как раз и фиксировала в пространстве искомый смертными остров счастливого бессмертия.