путешествия в моей жизни / 16.05.2005

• Дмитрий Григорьев
  Один след на Шелковом пути

          ... На Торугарте идет снег. Белое облако — белый тигр — Страж Запада медленно крадется по перевалу, пожирая КАМАЗы и суперМАЗы один за другим. Они сами выстроились в цепочку вдоль дороги, надеясь проникнуть в Поднебесную, но вместо этого стали жертвой белого тигра. Следы его снежных лап покрывают их кузова и крыши, покрывают каменистую пустыню под моими ногами.

          Граница закрыта. Для караванов — на два дня по случаю какого-то общекитайского праздника, а для меня здесь вообще прохода нет — великая стена китайской бюрократии непреодолима.
          Ни сопровождающий меня китаец, ни мой красный, испещренный визами паспорт не помогли — чиновник в темно-зеленой форме надменен и непреклонен — раз нет визового сообщения, значит — проход по этой дороге закрыт. «Ступай на Хоргос или на Благовещенск, там тебя пропустят».
          Теперь мне предстоит возвращаться в Казахстан, и уже оттуда по второй, северной ветке Шелкового Пути проникать в Поднебесную. Путь уже давно не шелковый: он — железно-шерстяно-вещевой...
          Я успел потерять теплую куртку и вместо нее приспособил стеганный спальный мешок. На поясе я перевязал его веревкой и напоминаю то ли дервиша, то ли ламу, бредущего внутри белого, то есть темно-синего снегопада.
          В обратную сторону, вниз, как назло — ни одной машины. Проехал казах на Ниве — не остановился. Однако небо потихоньку проясняется: слева от меня несколько юрт и большое голубое озеро. К сентябрю снег засыплет пастбища, и здесь останутся лишь таможенники да солдаты. Для них имеются утепленные павильоны: морозы на перевале крутые — высота за четыре километра над уровнем моря.

          Ночью все облака куда-то разбежались, и несчастная Чан Э запалила светильник полной луны. В середине августа, в полнолуние, китайцы празднуют день Чан Э — богини Луны. По преданию, она съела эликсир бессмертия, предназначенный для ее мужа, и в наказание за самоуправство улетела на Луну, где кроме зайца, толкущего в ступе порошок бессмертия, дровосека Угана — китайского Сизифа, обреченного на вечную порубку бессмертного коричного дерева, самого дерева, советского лунохода да пустынного дворца ничего нет. И каждый год в середине августа Чан Э зажигает светильник и освещает землю, чтобы найти своего мужа.

          Я спрятал от света лицо, на Луну мне не хочется, а хочется согреться. Пытаясь прогнать холод, я представляю яркие, желтые, полные солнца дыни, приносимые китаянками в жертву Чан Э, дыни, олицетворяющие единение. Еще представляю Бишкек, где несколько дней назад пытался купить ватник. Не судьба... Думаю также и о теплых юртах в нескольких километрах от места моего ночлега. Почему я не подошел к ним? — Испугался собак...

          ...Но юрта по счастью была у меня
          Как северный день голубая,
          В ней весело прыгали блики огня,
          От ветра меня сберегая...
          Как рыба, что прянула в воды реки,
          Как заяц в норе отдаленной,
          Я жил, и целили меня огоньки
          От холода ночи бездонной...

          — писал танский поэт Бо Цзюй-и. Хорошо писал. А здесь даже зайцев нет... Лишь суслики, коричневыми столбиками вырастающие на склоне, да какие-то птицы с пестрыми хохолками. Киргизы говорят, что водятся здесь и горные бараны, и рыси, и снежные барсы, и птиц разных несметное множество.
          Например, кочкоров, огромных горных баранов с завитыми рогами, описывал еще Марко Поло в ХIII веке. Но ему, как известно, никто не верил. И лишь в первой половине ХIХ века англичанин Вуд обнаружил череп такого барана на Каракоруме. В честь венецианца животное назвали бараном Поло (Ovis Poli). Оказывается, они не вымерли, и в наше время их можно увидеть на склонах Тянь-Шаня.
          Водится в здешних горах, правда, чуть севернее, и особый вид горного медведя (Ursus leuconux), охотящегося весьма забавным образом. Зайдя по склону горы повыше намеченной жертвы, он скатывает на ничего не подозревающее животное тяжелые каменные глыбы. Был случай, что он ежедневно скатывал такие камни на поставленную биологами под горой юрту, и заставил таким образом перенести лагерь на другое место.

          А несколько лет назад, в год небывало высокой травы, сюда с Востока прилетели птицы с длинными шеями, плоскими хвостами и пестрой окраской перьев. Житель Нарына, пастух Дамир Нуралиев, показывал мне необычайно красивые перья, желтое и голубое, подобранные им на камнях возле горного ручья. Что удивительно, описание этих птиц совпадает с описанием мифической птицы Феникс: у Феникса горло ласточки, шея змеи (то есть длинная) и рыбий хвост. А перья Феникса пяти цветов: желтого, белого, красного, синего и черного.
          Дамир пытался подстрелить одну из этих птиц, но стоило ему прицелиться, как он почувствовал такой жар во всем теле, что в глазах потемнело. Когда же пастух пришел в себя, птиц уже не было. Только два пера нашел он в камнях у ручья.

          ...Первые лучи солнца я встречаю возле красного камня, кровавой горной капли, ползущей по белому снегу к ярко-голубой воде большого озера. Яркий цвет воды придает серой не занесенной снегом земле вокруг озера желтый оттенок. Справа от меня двойной ряд колючей проволоки, за которым тянется хребет, за которым — Китай.
          Вот он, рядом, кажется — рукой подать, и колючка словно сама просит: пересеки меня. Я бы пересек, но пограничники рассказывают, что китайцы сажают нарушивших границу киргизов на шесть лет в ямынь, а затем высылают назад. Перспектива шестилетней каторги меня не прельщает.
          Наконец, нашлась добрая душа: один из коммерсантов, сопровождавших караван, возвращаясь назад, подвез меня до Нарына. А далее Рыбачье, Тюп, Санташ. Санташ — тысяча камней, перевал, на котором находится курган, известный в России по телевизионной рекламе банка Империал. (Для тех, кто не смотрит телевизор, поясню: Тимур, отправляясь через Санташ в очередной завоевательный поход, решил определить численность своего войска и приказал каждому воину оставить на перевале по камню. Образовавшаяся куча камней наглядно обозначала величину Тимурова войска. На обратном пути воины брали из этой кучи каждый по камню. И оставшиеся камни стали своеобразным памятником тем, кто не вернулся.) Этот курган существует и по сю пору, он порос травой и находится неподалеку от дороги. Правда, не в пустыне, а в живописной горной местности, которую туристы называют Восточной Швейцарией. Зеленые луга, редкие ели, облепиховые заросли вдоль прозрачных рек — таковы низовья Тянь-Шаня — Небесных гор.

          Еще век тому назад путешествие в этих местах было небезопасным, и камни на перевалах перемешаны с костями воинов и путешественников. Как правило, путешественники по совместительству были военными: в том числе и наши известные географы, исследовавшие эти районы: Прежевальский, Семенов, Козлов. Семенов описывает один из перевалов, ведущих в Кашгарию: «... день уже склонялся к вечеру, когда мы вышли на «Мертвое Поле», сплошь засыпанное трупами людей и животных» (морозная атмосфера горных высот препятствовала разложению трупов, и они сохранялись долгие месяцы).
          Стать жертвой разбойного нападения было лучше, чем испытать на своей шкуре изысканные восточные пытки, которым могли подвергнуть путника многочисленные правители этих краев, подчинявшиеся кто — китайскому императору, кто — тибетскому Далай Ламе, кто — Кокандскому хану. Поднебесная издревле славилась своими пытками. Приведу для примера одно из наказаний, применяемых в средневековом Китае: «Человека со связанными руками ставили в высокую бочку, ее верхняя крышка имела отверстие, куда вталкивали голову обреченного. На дно бочки насыпали толстый слой негашеной извести и клали несколько черепиц, которых приговоренный едва касался подошвами. В таком состоянии несчастный должен был простоять целые сутки. Но это была лишь прелюдия к истязанию. На следующий день из-под ног убирали одну черепицу. Лишившись опоры, человек повисал на шее. В это же время на дно бочки в известь наливали воду, и вредные испарения обволакивали тело несчастного. Так повторялось несколько дней, пока, наконец, не убиралась последняя черепица. Ноги обреченного оказывались в бурлящей извести, которая причиняла жертве боль во много раз сильнее, чем от огня. Шея под тяжестью тела сдавливалась, и наступало медленное удушение».
          Поэтому вплоть до середины девятнадцатого века эти страны оставались для европейцев загадочными и неведомыми. Единственным заслуживающим доверия описанием этих мест для ученых были записи буддийского монаха Сюань Цзана, относящиеся к седьмому веку нашей эры. «С начала мира снега, здесь накопившиеся, обратились в ледяные глыбы, которые не тают ни весною, ни летом. Гладкие поля твердого и блестящего льда тянутся в беспредельность и сливаются с облаками...»

          ...Водитель автобуса, в котором я еду из Нарына, купил бидон кумыса и теперь, пока автобус стоит, угощает всех пассажиров. Сначала пиала идет в руки бабаям, затем женщинам, затем мне, как гостю, затем — всем остальным. Таков обычай. Хороший обычай, но его, увы, оседлала злодейка холера. В Токмаке уже два случая: заболели паломники, съездившие в Мекку. Говорят, холера пришла именно по этой дороге, и следует проявлять осторожность, однако все пьют из одной пиалы, и мне нельзя отказываться, да и неестественно как-то: я уже врос в эти горы и мало чем отличаюсь от местных.
          А навстречу один за другим идут караваны, груженные шерстью, овчиной и железом. Они ползут медленно: чем выше, тем медленней, моторам наверху не хватает кислорода — у машин, как и у людей, горная болезнь.
          В горах водители — одни из самых мужественных людей... Зимой случаются бури, лавины и камнепады. Например, в прошлом году на Торугарте лавина слизнула несколько машин. Тяжесть пути порождает в сознании некоторых водителей довольно странные суеверия. Мне довелось ехать с водителем, который, если у него лопалось колесо, а в пустыне или в горах такая поломка обычное дело, не трогался в путь, пока не предавал земле или не сжигал испорченную камеру. Нам понадобилось два часа, чтобы закидать камнями черный порванный круг.
          Многие водители верят в так называемый Мертвый Караван. Это некоторое оптическое или психическое явление, которое чаще всего наблюдают перед сходом лавины или камнепадом. Возможно, души умерших на Шелковом пути купцов предупреждают об опасности ныне живущих. Неожиданно в нескольких метрах перед машинами появляется полупрозрачная вереница верблюдов, груженных тюками, погонщики, длинный караван замыкает полусогнутая фигура дервиша, сжимающего в руке посох. Если он останавливается и проводит посохом черту поперек дороги, следует немедленно возвращаться назад, а если продолжает путь по обочине, можно не волноваться. Ни в коем случае нельзя обгонять Мертвый Караван, тот, кто пытался это сделать, уже ничего не мог рассказать.

          Мой путь извилист, и это сулит благополучие и удачу. Добрые духи предпочитают мягкие, извилистые линии, злые же, наоборот, прямые (поэтому крыши на китайских домах приподняты к краям: нечисть избегает причудливо изогнутых карнизов). А дорога от пограничного городка Хоргос медленно ползет вверх — на китайский Тянь-Шань.
          И снова — перевал и озеро... Такое же голубое и такое же огромное, как на Торугарте. Но здесь посреди озера остров, на котором — небольшое строение, напоминающее пагоду. Когда и кем возведена эта пагода — неизвестно, и узнать не у кого: ни русского, ни английского, ни французского языка никто не понимает. Водитель-уйгур, с которым я еду, знает лишь несколько русских слов: «давай», «хорошо», «есть», «пить», «купить». Свою машину, грузовик китайского производства, он упорно величает КАМАЗом. «Камаз, — говорит он и похлопывает по рулю, — хорошо...» «Давай!» — он смеется, указывая на детей, запускающих змеев. Недалеко от дороги, как я понял, нечто вроде передвижного, состоящего из юрт, пионерского лагеря. Словно соревнуясь, змеи поднимаются выше и выше: ветер такой, что пыльный шлейф от идущих по дороге машин расползается на километр вверх по склону. А внизу, около берега стоят моторные лодки, напоминающие больших птиц — судя по всему, они предназначены для прогулок по озеру и посещения острова.
          Впоследствии, уже в Урумчи, столице Синцзян-Уйгурского Автономного Района КНР, я узнал, что пагода на острове построена в честь желтого дракона Лин Джоу Хуан Лун Вана, повелителя озера. По преданию, этот дракон в благодарность за излечение от болезни царя драконов Ди Вана, обитавшего на восточном краю Поднебесной, сообщает людям о предстоящих изменениях погоды. Разумеется, сообщает не сам лично, а через яшмовую кумирню, находящуюся рядом с пагодой. За день до снегопада или дождя на гладком камне появляется обильная роса. Если ожидается хорошая погода, камни всегда сухие. А при предстоящей перемене ветра определенным образом изменяется цвет одной из стен. Этим пользуются и в наше время: каждый день дежурный синоптик отправляется на остров, чтобы поклониться дракону и получить довольно точную метеосводку.
          Рассказывают также, что в годы культурной революции, докатившейся до самых отдаленных уголков Китая, хунвэйбины попытались разрушить кумирню. Тогда дракон вышел из воды, приняв облик местного учителя каллиграфии, замученного молодыми революционерами за несколько дней до этого.
          Хунвэйбины в ужасе кинулись к лодке, забрались в нее и оттолкнулись от берега, но лодка, презрев все законы физики, сразу же ушла под воду. Лишь один из молодчиков, Юань Лу, смог выплыть обратно на остров. И свое чудесное спасение он связывает с тем, что не принимал участия в надругательстве, а стоял в стороне, любуясь горами и озером. Спасатели же, прибывшие на место происшествия через два дня, не смогли найти ни лодки, ни утопленников.

          За ночь мы переваливаем хребет, оказываемся по другую сторону Тянь-Шаня, и уже к утру дорога тянется по равнине. Вдоль дороги — одноэтажные дома-бараки: дверь-окно-кровать-тумбочка — типичное жилище китайского крестьянина.
          Чесночные края сменяются дынными, дынные — помидорными, персиковыми, арбузными... Почему-то в каждой области преобладает какой-либо один определенный сельскохозяйственный продукт. Я меняю город за городом, автобус за автобусом, машину за машиной.
          Как правило, в автобусе всегда находится человек, говорящий по-английски, и, как правило, говорит он лучше меня. Мне почему-то везло на студентов-филологов. А один раз, уже по дороге на Кашгар, я встретил европейца.
          В отличие от наших автобусов, китайский гораздо больше похож на огурец, ибо сиденья в нем располагаются плотно, в два ряда, причем, это не сиденья, это лежанки, к которым можно пристегнуться ремнями. Однако в дороге ни ремни, ни импровизированные подушки из свернутых одеял не спасают: автобус трясет так, что за сутки езды из головы вылетают все мысли.
          На многочисленных остановках я могу беседовать с попутчиком — шведом Сайвором Олафсоном, едущим в Тибет. Тибет закрыт для иностранцев, и поэтому Сайвору пришлось полностью изменить свой облик. Как ему объяснили, на кордоне военные часто не проверяют паспорта, а просто смотрят, нет ли в автобусе людей, напоминающих иностранцев.
          Моему попутчику пришлось перекрасить волосы, втереть в кожу какой-то весьма дорогостоящий даже для европейца пигмент. Только цвет глаз остался светло-голубым, да и форма лица немножко не та... Но издали — вылитый китаец-великан. Сайвор велик настолько, что еле умещается на лежанке — согнутые в коленях ноги упираются в потолок. Зато за счет этого его не так трясет. Моя же голова на каждой кочке то с силой бьется о подушку, то лбом пришлепывает потолок... Окружающие нас китайцы умудряются избежать ударов, подкладывая под затылок руки.
          Стараясь не отличаться от местных жителей, Сайвор одет в белую рубашку с коротким рукавом, темные брюки и кепку. А глаза почти все время спрятаны за дешевыми пластмассовыми очками местного производства.
          Через полсотни километров от Аксу автобус останавливается: вынужденный ремонт. Сайвор указывает рукой на восток, за оазис, в сторону песков Такла Макан: «Представь себе, и там тоже наша база...»

          В отличие от моего беспечного путешествия, поездка Сайвора имеет цель: обучение в Тибетском филиале ARA, или, переводя на русский, АРД (Академии Ритуальных Действий), эмиссары которой разбросаны по всему свету, от Пекина до Парижа. Как я понял, где-то в горах «запретной страны» находится школа, напоминающая пещерный монастырь, в которой проходят обучение индукторы АРД. К сожалению, мне не хватало знания языка, чтобы полностью понять Сайвора. АРД занимается исследованием самых разных проблем, но основной задачей является предупреждение глобальных катастроф. Например, они пытаются препятствовать распространению эпидемий. Информационная сеть АРД, как, впрочем, и сеть действия, опутывает всю землю. Индукторы — те, что в прямом смысле держат руку на пульсе земли, через землю же передают информацию перципиентам, находящимся в самых разных точках планеты. Перципиенты, как правило, выбирают профессии, связанные с землей: шахтеры, чистильщики люков, метростроевцы. Путем специальных медитаций и тренировок, продолжающихся многие годы, они обучаются так называемому thin listening (тонкому слушанию), развивая в себе способность улавливать передаваемую индукторами информацию. Существуют также и непосредственные исполнители ритуала — маги и колдуны. АРД не афиширует себя, и мой попутчик на некоторые вопросы отвечал великим молчанием. Я начал подозревать, что он просто не понимает мой витиеватый плохой английский, однако впоследствии Сайвор объяснил, что на многие мои вопросы он не имел права отвечать.

          ... Мы расстаемся на автостанции в Кашгаре. Передо мной в туманной дымке снова поднимается великая стена Китайской бюрократии — моя виза заканчивается, а карманы почти пусты. И надо снова выбирать дорогу...