еда в моей жизни / 6.10.2005
- Андрей Краснящих
О несочетаемости и сочетаемостиЯ знаю о курении и сигаретах почти всё. В восемьдесят девятом, когда дарили на дни рождения блок «ТУ» или «Опала» («Стюардесса», признавали многие, пахла менструацией, но достать «Стюардессу» было так же невозможно сложно, как и «Опал» или «Интер»), я успевал раньше других пробежать пять пролётов общежитовской лестницы и насобирать — когда жирных, когда почти докуренных — бычков на ночь. Я был добытчиком, и женщины ценили во мне это качество.
В восемьдесят, что ли, втором мы с одноклассниками делали друг перед другом вид, что курим длинные и толстые стебельки так и не названного — ни тогда, ни позже —растения, дающего, если поджечь, много сероватого дыма.
Я знаю, из чего состоят сигареты: из пропитанной специальным, чтоб тлела, а не горела вся сразу, бумаги, фильтра (напоминающего жёсткую вату, а раньше он был бумажный и вытягивался гармошкой на полметра), табака и, конечно, из никотина и очень вредных — особенно для тех, кто не курит — канцерогенных смол. В восемьдесят восьмом я делал ментоловые сигаретки: аккуратненько вытаскивал фильтр, намазывал его с одного конца вьетнамской мазью от головной боли и комаров «звёздочка» и заправлял, намазанной стороной вовнутрь, обратно.
Во второй половине девяностых я научился более сложным упражнениям: высыпался — теми же движениями — табак, потом вынимался фильтр. В пустую гильзу вкладывалась скрученная до диаметра меньше сигаретного долларовая десятка или двадцатка и закупоривалась с одной стороны толикой табака, а с другой — подрезанным примерно на три четверти фильтром, потом сигарета вставлялась обратно в пачку, пачка заклеивалась (канцелярский клей даёт жёлтые пятна, «ПВА» — белые) и отправлялась на зону Сергею Огиенко. Надо иметь в виду, что у импортных сигарет бумага, как правило, более тонкая, поэтому просвечивается, а у наших, например, харьковского «Космоса», — нет.
Я сторонник, я защитник, я адепт курения. Я не люблю людей, призывающих меня бросить курить: прямо сейчас, с завтрашнего утра или со следующего понедельника. Тех, кто твердит об опасности пассивного курения, я считаю сукиными детьми и лицемерами. Вместо того, чтобы подсчитывать, сколько людей страдает от пассивного курения, подсчитали бы лучше, сколько людей страдает от пассивного пердения. Или потения.
Птицы чуют беду по каким-то неведомым нам признакам, я могу предсказать, что заболею, за день или два, ещё до ломоты, температуры, кашля, насморка, головной боли, по изменившемуся вкусу сигарет. Если вдыхаемый дым вдруг становится неприятен, если курение перестаёт доставлять удовольствие, то надо безотлагательно доделывать все дела и не назначать встречи на ближайшие дни, потому что их — не обмануло ни разу — я проведу в постели с температурой.
Курение отлично сочетается с кофе и чаем, хоть цейлонским, хоть индийским — об этом знают все. Покурить приятно также и после выпитого (не вместе, конечно) пива, томатного сока, молока, узвара (компота из сухофруктов), простокваши, сыворотки (сыро́ватки — по-украински), хлебного кваса, кока-колы и других синтетических напитков, лимонада из лимонных корочек, расплавленного шоколада — любого питья, горячего, тёплого, холодного, кроме воды, обычной и газированной. Вода не даёт привкуса, наоборот — смывает весь предыдущий привкус, а привкус для курения — это самое важное, без него всё равно что куришь натощак. А натощак курят только люди конченые, для которых сигарета — это долг, тяжкий крест или не знаю уже что, но не удовольствие. Или малолетние фраера: мол, вот мы какие. Натощак не то что курить невозможно, натощак, когда ты несколько минут назад родился на свет, даже запах сигаретного дыма воспринимается как святотатство, надругание, нарушение каких—то основ и законов. Поэтому хуже не придумано, чем просыпаться в накуренной комнате. Особенно с похмелья и в чужой. С похмелья, к слову, тоже не курится.
Когда-то я охранял автосервис, и моим напарником был дед-пердед, который курил исключительно махорку и исключительно в сторожке. Я, как и все молодые сторожа, по ночам спал, а он, как и все старые, нет: всё что-то охранял, охранял, охранял и при этом курил, курил, курил. В конце концов я его убил. Мысленно, конечно.
К шашлыку (горячему, чуть-чуть, но только чуть-чуть недожаренному) и маринованному луку к нему курение также хорошо подходит, и к борщу, и к баклажанной икре, и к другим икрам, к рыбе вяленой, копчёной и сухой, к салатам из помидоров с майонезом или подсолнечным маслом (не забыть капнуть уксуса), к горячим и остывшим чебурекам, к творогу со сметаной, к блинчикам, блинам и оладьям, к вареникам — ленивым и радивым, пельменям, к различным соусам — на ура, к консервациям, к курам гриль с золотистой или даже коричневой одеревеневшей — сразу не прокусить, тем более горячо — в собственном соку корочкой, к колбасам — таким-сяким — и сырам — сяким-таким, к холодцу с хреном (по-украински — зхроном) и горчицей, к загубившим свою жизнь в чёрном — горошком — перце и лавровом листе грибам и грибочкам, к влажным — если дать им отдышаться — жареным кабачкам с чесноком, к яичнице — разноцветной: с помидорами, луком, шкварками, сыром и ветчиной кубиками, — к бессмертным пирожкам с капустой, к бульонам и окрошкам, к овощным рагу, переперченной и пересоленной ухе, вытрыбенькам из теста, к бутербродам по-русски, по-украински и по-английски, к, само собой, вареным ракам.
Но после огурцов, мёда, мороженого и всего такого вяжущего, склеивающего и сковывающего рот, обволакивающего его непробиваемой плёнкой, курить невозможно, точнее — возможно, всё возможно, но зачем? если удовольствия никакого. Особенно богопротивная вещь — семечки и орехи, любые. Они абсолютно несовместимы с сигаретой. Разве что солёные орешки, опосредованные пивом, — и то. Те, кто сидит на лавочках, лузгает семечки, плюётся, матерится и при этом курит, наверное, идиоты. И, к слову сказать, на земле окурки, пепел, остатки табака и шелупень, склеенные ядовитой слюной моих недругов, образуют такой над- и внекультурный слой почвы, сквозь который не прорастает ни разумное, ни доброе, ни вечное, ни хрена.