С писателем Г. нас связывает давняя дружба, которая началась еще в детстве и, так или иначе, продолжается по сю пору. В наших отношениях бывали, правда, периоды, когда мы подолгу, порой годами, не встречались и даже не знали ничего друг о друге, но такие периоды обязательно сменялись новой вспышкой взаимного общения и частых встреч, зачастую утомительных для нас обоих. Однако проходило какое-то время, и мы снова стремились увидеться, чтобы часами рассказывать друг другу о событиях нашей быстротекущей жизни.

Последний раз я виделась с писателем Г. в 87-ом году, когда он приезжал к нам на дачу под Париж, где мы с сестрой тогда отдыхали. Легкий завтрак придал нам в достаточной мере бодрости, и мы отправились встречать Г. на вокзал. В природе наступила та благодатная пора, когда гагры уже распустились и источали неповторимый, присущий только этим великолепным цветам аромат, усиливавшийся из-за высокой насыщенности воздуха влагой, оставшейся в нем после недавней тропической грозы и не спешившей улетучиться, пролиться новым дождем – в подтверждение существования еще одного витка в вечном движении по бесконечному сезонному циклу. По мере того как мы шли, пышная трава, усыпанная мельчайшими бусинками росы, потряхивала сотнями головок, чтобы тут же превратиться в обыкновенное, состоящее из одиноких мокрых стрелок, изрядно помятое множество.

Поезд прибыл вовремя. Г. сошел на перрон. Одет он был в белый парусиновый (да, кажется, парусиновый) костюм, на ногах – легкие белые туфли. "Жарко здесь у вас, " – улыбнулся он. "Да, весна, – ответила одна из нас, – в наших краях в это время всегда царит тепло". "И влага," – добавил Г. "Да, и влага," – согласились мы. Чтобы не испачкать белые брюки грязью, некоторое количество которой образовалось из смешавшейся с водой пыли, Г. закатал их до колен. "Это ничего, что помнутся, – сказал он, – погладить всегда легче, чем постирать". Тем более что после стирки все равно придется гладить," – добавила одна из нас. "Сниму-ка я, пожалуй, и туфли," – проговорил Г. Когда все предварительные действия были завершены, мы тронулись в путь. Г. с интересом разглядывал все, что его окружало, и временами о чем-нибудь расспрашивал. В свою очередь и мы интересовались его впечатлениями от этого райского уголка, расположившегося удивительно близко от мрачного чрева каменной Гааги.

Мы уже свернули на тропинку, ведущую непосредственно к даче, как сестра, которая совсем недавно перенесла болезнь и поэтому была несколько рассеянна, неожиданно упала. Позже она объяснила мне, что почувствовала слабость в ногах и к тому же споткнулась о незаметную глазу кочку муравейника. Она вскрикнула, – судя по всему, ей стало больно. "Мне показалось, что мое тело пронзили тысячи иголок", – пожаловалась она нам, когда встала и оттерла от грязи руку, которой угодила прямо в лужу. ("Это тебя муравьи покусали," – пошутила я, когда мы вернулись домой). "Это электричество," – пояснил Г. "Откуда оно в луже?" – удивились мы с сестрой, вообще говоря, смутно себе представляя, что это такое. "По-видимому, осталось после грозы. Или где-то оборвался провод, а вода, как известно, является токопроводящей субстанцией," – предположил Г. "Помилуйте, откуда в этих краях провод," – возразили мы с сестрой. "Не знаю, – Г. пожал плечами, – в любом случае нам следовало бы быть осторожней". Мы остановились, поскольку в этот момент дорогу нам перегородило внезапно упавшее дерево; это событие, по всей вероятности, также явилось результатом сегодняшней грозы. Г. даже отступил немного назад, повинуясь естественному для всех нас чувству самосохранения. Внезапно он закричал. Такого крика ни я, ни моя сестра не слышали за всю свою жизнь до этого случая и никогда потом. Крик быстро прервался, на траве осталось лежать скорчившееся обугленное тело несчастного Г. Мы подошли ближе: из-под земли выглядывала пластмассовая розетка, от которой во все стороны разбегались туго натянутые струны звенящих на сухом южном ветру проводов.

после грозы

вечер

хоккеисты