«Я путешествую по невидимой стране. Невидимая страна — это страна внимания и воображения. Страна внимания начинается у изголовья, на стуле, который, раздеваясь перед отходом ко сну, вы придвинули к своей кровати». Так говорил Юрий Олеша, в чьих книгах герой видит, как смеется буфет, слышит, как щебетнула стеклянная пробка. Ваза там похожа на фламинго, а оса полосата и кровожадна, как тигр.
И вот нас снова зовет в такую страну молодой ужгородский писатель Феликс Кривин. Взгляни, прислушайся — и узнаешь, как Часы мечтают избавиться от своей Гири, как Подушка недовольна своим мягким характером, как скрипит старый Пень, о который все спотыкаются: «...Не все сразу. Приму сколько успею: ну и народ — шагу без меня ступить не могут!» Вы скажете — но это не о вещах. Это же явная аллегория. А сколько мы уже читали уныло-иносказательных басен, где груз человечьих грехов взваливают на первого попавшегося беззащитного зверя? В чем отличие от них басенок Ф. Кривина?
Закон любой басни таков: переносный смысл существует только тогда, когда его есть с чего переносить, когда есть какой-то прямой смысл.
Для того чтобы быть сопоставимыми с миром человеческих норм, вещи, животные должны ожить, обрести свой голос. В рассказах Ф. Кривина вещи верны себе, своему характеру: по-разному действуют в жизни Колун и Рубанок, а мягкая Резинка смотрит на семейное счастье иначе, чем ее подружки — Бритвы.
Происходит как бы двойное движение метафоры. Все фигуральные словечки и обороты, присвоенные человеком из окружающего мира для выражения своих чувств, вещи забирают вновь себе, возвращают к «первоисточнику». Но так как мы помним и об этом втором значении, то веши становятся живыми, к ним самим уже применим не только прямой, но и переносный смысл, и страна вещей превращается в страну смешных и печальных происшествий, удивительных знакомств и знакомых проблем.
Волшебная палочка, которая помогает расколдовать мир вещей, — это могучий, лукавый и неожиданный русский язык.
Вот выглянула во двор любопытная ветреная Форточка, восхищенно хлопая Футбольному Мячу. Он был в ударе, и вообще привык к легким победам, и встреча состоялась. А потом все жалели Форточку, у которой так нелепо была разбита жизнь. А вот другая судьба — Люстра, которая сумела добраться до своего потолка (в ресторане) и прожигала за вечер столько, сколько скромным настольным лампам хватило бы на всю жизнь. Опытный Лом взялся за недотрогу — Дверцу сейфа. Она молчала, но он-то знал, что скрывается за этой внешней замкнутостью. Убеждения Дверной Ручки (должно ли помещение быть открыто или закрыто) зависят от того, кто на нее нажимает. Ни одно слово здесь не нарушает реальной правды вещей и в то же время создает несомненный человеческий характер. И не один читатель, пожалуй, братски посочувствует, как старому товарищу, молчаливому мужественному Гвоздю, на которого надевает кольцо массивная Портьера: «Гвоздь почувствовал, что ему придется нелегко. Он немного согнулся и постарался поглубже уйти в стенку».
И однако, при всей очеловеченности образов Ф. Кривина, не всегда стоит пытаться переводить их на конкретный язык повседневности дословно. Ведь если непременно извлекать мораль из каждой поэтической выдумки, можно домыслиться и до того, что вся «Золушка» придумана затем, чтобы внушить молоденьким девочкам, как дурно возвращаться домой после двенадцати часов ночи. Сказка научит чему-то только тогда, когда запоминается не вывод из нее. не мораль, а неразделимый художественный образ.
«И что в этом Смычке Скрипка находит? Только и знает, что пилит ее, а она еще радуется...» И уже родилась на наших глазах душа Скрипки. Не к чему разбираться, что это — душа артиста, который тем вдохновеннее, чем больше терниев на его пути, или душа женщины, которая отвечает неутомимой нежностью на непосильно требовательную, придирчивую, мучительную любовь. Или это вообще человек, который именно в испытаниях и невзгодах раскрывает силу и красоту души?
Этот маленький рассказик можно толковать по-разному, но все эти смыслы скрыты где-то в подтексте, их угадываешь чутьем, не отдавая себе в том отчета. Так возникает «воздух» кривинской миниатюры. И в такой-то дышащей, живой цельности и войдет в нас та мысль, какую хотел заронить нам в душу автор. И нет нужды раскладывать ее на отдельные элементы, хотя все они есть: и современность и критичность, борьба «с бюрократизмом, невежеством, пьянством, пустословием, зазнайством и другими пережитками прошлого», как справедливо говорится в предисловии к книжке Ф. Кривина.
Современность маленьких басенок Кривина не только в том, что «в стране вещей» появились новые герои: Холодильник, Циркуль или Патефонная Игла. Усложнились и характеры вещей и их общественные и деловые взаимоотношения. Конечно, со времен Андерсена вещи заговорили другим языком, и электрическая лампочка вынуждена решать более сложные проблемы, нежели ее бабушка — стеариновая свечка. И даже у обыкновенных вещей иногда появляются странные замашки. Расческа, например, была столь неровной в обращении с волосами, что однажды на поприще своих трудов обнаружила вместо шевелюры Лысину: «С кем же прикажете работать?» А Выключатель, хотя и занимал на стене не особенно высокое положение, так зазнался — «Я — самостоятельная руководящая единица и не позволю каждому вертеть собой!», — что его сняли, да, да. И больше он уже ничего не проворачивал и не давал никаких руководящих указаний. К сожалению, вещи-современницы хорошо знают, что такое оратор — Водопроводный Кран, который круглые сутки льет воду, и Пломба, у которой хоть и веревочные, но крепкие связи.
Случаются у вещей удивительные неприятности по службе. Бывает, что Электрическая Лампочка не может устроиться на работу к Пустому Патрону, так как это совсем не нравится Чайнику и Утюгу, который работает в этой сети благодаря своему другу Жулику, и без удостоверений с круглой печатью ей не поверят, даже глядя на ее двести свечей, что она Лампочка, а не Табуретка.
А при отборе экспедиции за Ломаным Грошом отклоняют кандидатуру Веника (правда, он знает местность, но у него родственница с подмоченной репутацией — Половая Тряпка). Зато удостоены избрания кристально чистый Стакан (который в самом начале поисков разбился) и полированный Шкаф (он не может сдвинуться с места, но зато у него все гладко).
Да, и такие бывают чудеса. Что ж, постараемся, чтобы в нашем человеческом мире ничего похожего не было. Может, тогда и у вещей все пойдет на лад.
Но не думайте, что в мире вещей все уж так плохо. Там живет Кремень, который ринулся навстречу бурям и ветрам океана, зато стал закаленным, отточенным и блестящим, есть там и славный Парень Гвоздь, который добровольно идет на стенку (там пока еще пусто, никого нет, но ведь должен кто-то быть первым?). Это очень хороший, очень прямой Гвоздь, еще бы, ему ведь стену одолеть надо, тут без прямоты не обойдешься.
Так доказывает Ф. Кривин, что его маленькому жанру по плечу разные и большие нагрузки. По самому своему происхождению, по лукавой иносказательности это должна быть острая басня, злая присказка, шутливая или ядовитая притча. Поэтому так много в книжке метких критических жал. Но оказывается, что «рассказы о вещах» могут дать и портрет героя наших дней. А вот как может крохотная миниатюра передать ощущение своеобразных масштабов «Космического века»: «Маленькая Снежинка, медленно опускаясь на землю, спрашивает у встречных Кустов: — Это Земля? Скажите, пожалуйста, какая эта планета? — Да, кажется, это Земля, — отвечают Кусты... Но в голосе их не чувствуется уверенности» — ведь они приросли к одному месту, они никогда не видели Землю со стороны, как снежинка, пришедшая с высоты.
И наконец, юмористическая побасенка может превратиться в лирический этюд. Такова зарисовка «Сочувствие»: «Бедняжка, ты так бледна, — говорит Фонарь далекой Звезде. — Иди ко мне, я поделюсь с тобой огнем, я буду освещать тебе дорогу». Это как будто ехидная насмешка над убогой самоуверенностью и ограниченностью, которая считает себя ярче всех и не знает цены неподдельному, не искусственному свету. Но вдруг после какой-то встречи, жизненного впечатления эта сценка обернется доброй улыбкой сочувствия простому и бескорыстному существу, которое щедро готово поделиться всем, что у него есть, даже с богатыми и счастливыми, кому этот дар вовсе не нужен. Так поэтическая миниатюра дает каждому то, что он может услышать. И только одного превращения, одного лика этого изменчивого и прихотливого жанра не хотелось бы видеть совсем. Но, увы, случается, что он выступает в виде голого и прямолинейного нравоучения. Тогда теряется свежесть, «новонайденность», неповторимость кривинских образов, сразу же слабеет и точность слова. Словно из хрестоматии для начальной школы взят рассказ о путешествии Капли по земле и в облаках, да и о песчинках, которые, видите ли, плохо жили потому, что металл не отливали, сады не выращивали, дома не строили! Тут исчезает ценнейшее свойство всякой сказки — единство прямого и переносного звучаний, и в результате — голая декларация: «Ведь объединить может только общее дело...» — это говорит герой сказки! Пропадает в этих назидательных проповедях даже самая форма жанра, лаконичного и емкого, вытесняясь длинными и вялыми словоплетениями. Эта группа рассказов, явно чужеродная в книге, приходит даже в прямое, подчас комическое противоречие с остальным ее материалом. Так, в начале есть остроумная басенка о Краеугольном Камне (Куске Угля), который провозглашал, что «мы несем в мир тепло... И пусть мы сгорим, друзья, но мы сгорим недаром!» Его друзья не говорили громких слов, они просто сгорели, а сам Краеугольный Камень оказался камнем обыкновенным. А в дидактическом цикле «Счастье» дрова поют буквально ту же песню как откровение, как ответ на размышления человека о том, что такое счастье! Той же прямолинейностью и аморфностью грешат нередко и стихотворения Ф. Кривина (сборник «Вокруг капусты», 1960, «Советский писатель», и «Вещие вещи», 1961, «Библиотека «Крокодила»). Уж очень неглубока мысль, что «в добрый час сошлись моток с иголкой», поскольку вместе они вышили салфетку, которая «привлекает глаз и украшает полку»! Не хватает юмора и чувства стиля в занятном по мысли противопоставлении комнатного душа дождю, который воспет с пафосом восемнадцатого века:
Но вернется своенравный ливень,
Явится на землю блудным сыном,
Припадет он к истомленной ниве
И разгладит все ее морщины.
С нежностью, волненьем и тревогой
Приласкает трепетную сушу...
И напротив, бывает, что попусту обыгран элементарный трюк, скажем башмак, который «сел в калошу» — никакой стоящей мысли за этим не скрыто.
Есть и в стихах свои удачи и находки.
Спичкам жить на свете нелегко,
Спички — беспокойные творения:
Даже с лучшим другом — коробком —
Не обходится у них без трения.
Для чего им жизнь свою растрачивать
На такие вздорные дела?
Спички, спички, головы горячие...
Но без них ни света, ни тепла.
Но лучше всего удаются Ф. Кривину его своеобразные «вещные» рассказы-картинки. И очень хорошо, что в «Библиотеке «Крокодила», где переиздано, пожалуй, самое удачное из обоих сборников Кривина, их сопровождают веселые, остроумные иллюстрации Е. Мигунова, который сумел придать верную физиономию (в прямом и переносном смысле) каждому своеобразному жителю удивительной «Страны вещей».
Новый мир, 1961, ╧12, с.222-225.
|
