«Вы не научили нас жить. В жизни все иначе». Такой упрек нередко бросают ребята своим учителям при первом столкновении с жизнью. В школе все было ясно, мир делился на четкие категории и точно измеренные качества. А за порогом — нахлынули совершенно непривычные и непредвиденные сложности, характеры и отношения.
Именно эти сложности хочет показать вам Бременер. Потому и книга его называется «Чур, не игра!»
В школе человеческих качеств числится так же немного, как органов чувств. Их легко перечислить в школьной характеристике. Между тем многое в жизни людей определяют не 7 основных цветов спектра, а смешанные оттенки, полутона, те тонкие движения души, которые и составляют внутренний мир человека.
В рассказах Бременера часто нелегко назвать, о каких именно «чертах характера» идет речь. И внешний сюжет бывает очень прост. Вот семилетний мальчик идет в гости к будущему отчиму. Но происходит в душе мальчика очень многое, во многом ему надо разобраться. Да, из-за Комиссарова мама теперь не живет с мальчиком и с его папой. Но зато Комиссаров по-своему привлекает Мишу. И не только тем, что катает его на своей машине, что он сам из ружья убил волка. Но и чем-то менее внешним, броским. Какой-то товарищеской солидарностью. Мама, боясь за сына, просит сбавить скорость, — но Комиссаров понял, как горд и счастлив Миша быстрой ездой, — и маму не послушался. А какой он веселый и мужественный, как стойко переносит страшное, по убеждению Миши, несчастье — он совершенно лыс.
Мальчик знает, что, придя домой, должен сказать об отчиме плохо — именно этого ждет его семья, любимые и уважаемые им дедушка и бабушка. Тогда он в очередной раз упрочит свои лавры наблюдательного и остроумного ребенка. А это так трудно — не поддаться искушению, когда твердо знаешь, чего от тебя ждут, что нужно, чтобы иметь успех. К тому же и у самого Миши засела где-то внутри обида на Комиссарова. Ведь он затмевает папу, у папы нет таких достоинств, машины, ружья... Всю дорогу домой Миша предвкушал, как распишет родным лысину Комиссарова, и все будут снисходительно и неискренне жалеть его. Но дома, под ждущими взглядами родных мальчик вдруг ощущает давно просмакованный ответ как предательство. И с внезапным отчаянным вдохновением расписывает, какой Комиссаров огромный — прямо как шкаф, и — кудрявый, да, курчавый! Он сам хотел бы вырасти таким!
Трудно определить, что за черта характера тут «воспитывается», но, несомненно, это маленький экзамен на человеческую порядочность. И маленькая победа.
А впрочем, победа ли? Бременер и тут не ставит точек над i. Потому что кончается рассказ отнюдь не победной нотой, а раздумчиво-тревожной. Поздно вечером взгляд мальчика падает на отца. Тот сидит один у стола и рассуждает сам с собой: «Странная позиция... Нелепая... Вечный шах?..» Но шахматы в тот вечер перед ним не стояли...
Такое переплетение чувств и оттенков стоит за словно бы пустячным случаем. И каждый рассказ М. Бременера ставит нравственную задачу, которую даже трудно сформулировать на бедном языке привычных штампов и определений. Как назвать последнюю выходку Юрика в рассказе «Чур, не игра!»? Взрослые в восторге от Юрика — серьезный, сознательный, знает, что можно и чего нельзя. Правда, ребята во дворе Юрика недолюбливают. Но как раз Миша ему очень сочувствует — и когда ребята всячески его испытывают, и когда тот влюбляется в Майку. Причем сочувствие бескорыстное, не ради того приятного ощущения, когда, покровительствуя кому-то, кажешься сам себе сильнее и могущественнее. И все же именно над Мишей Юрик зло подшутил. Подшутил над самым неприкосновенным — над давним, постоянным горем. О, Юрик знает, что можно и чего нельзя. Раз 1-е апреля — все можно.
Как это назвать? Подлостью? Как будто слишком громко. Но размеры того, что сделал Юрик, мы измеряем тем, как отдается в нас бешеный стук Мишкиного сердца.
Не так-то просто определить и измерить вину самого Миши в рассказе «Достойнейший». Кажется, он лишь чуть-чуть покривил перед совестью, грех его такой обычный для школьника. Но благодаря этому он попал в экспедицию исторического кружка по Крыму, куда отбирали достойнейших, а Саша Тростянский не попал. И путешествие стало для Миши постоянным укором. Каждую минуту он ставит на свое место Сашу. Там, где сам он просто наслаждается кипарисами и морем, при осмотре древней винодельни думает: успеть бы искупаться, — там Сашу, всерьез увлеченного историей, интересовали бы следы греческого владычества, каждый черепок амфоры. Незаслуженно занятое чужое место становится тяжким грузом на совести. И мера ответственности за неверный шаг особенно резко проступает тогда, когда внезапно поворачиваются события — и оказывается поздно, свою вину не исправить уже никогда. Миша успокаивал себя тем, что уж на будущее лето Сашу непременно возьмут в экспедицию. Но предвоенное детство оборвалось рано. В 41-м году Саша Тростянский погиб при бомбежке Москвы. И в том, в чем Миша был виноват как бы на время, он остался виноват навсегда. Он лишил товарища, быть может, самой большой радости в его короткой жизни. Пусть это слишком дорогая цена, слишком страшная проверка, но насколько бережнее относились бы мы друг к другу, насколько меньше совершалось бы обид и несправедливостей, если бы мы всегда помнили: недоброе слово, жестокий поступок часто непоправимы.
Так рассказы М. Бременера помогают проникать в сложность чувств и отношений, стоящую за мелкими событиями обычной жизни.
|
