Поначалу это были просто незатейливые истории, забавные случаи из ребячьей жизни. Как Кешка подружился со щенком, как Мишка давал чижам ассорти из круп, а потом выпустил их на волю, только не по правилам. Как Кешка защищал от соседей красавицу Снежинку:
« — Чего она вам сделала? Чего вы ее ненавидите?
Дядя Боря поправил очки, поднял плечи.
— Как чего? Она же крыса...
Этого Кешка не понял».
Вроде ничего особенного не было в этих рассказах, но все им очень обрадовались. А секрет в том, что они были с того берега, из страны детства. Словно написаны не чужим дядей с высоты его взрослой мудрости, а самим мальчишкой. И тогда выяснилось, что в этой босоногой стране важными, решающими оказываются те события, которые у взрослых считаются пустяками.
Умение жить ребячьими интересами больше всего пленяло в первых же книгах ленинградского писателя Радия Погодина. Дар этот, вероятно, ценнее всего в детском писателе. И для детей — они верят в «свою» книжку. И для взрослых — они частенько умеют замечать только разорванные рубашки и ободранные коленки своих чад и не видят, из-за каких принципиальных вещей разыгрываются порой раздражающие их драки. А писатель оказывается связным, проводником в этот мир особых законов чести, рыцарства, справедливости.
Мир этот показан у Радия Погодина отчетливо, крупно и резко, как на детском рисунке. Дружба — так самозабвенная, с первой минуты. В рассказе «Муравьиное масло» есть такой человек со странным именем Ива. Валерка в один миг понял, что Ива — парень удивительный. Еще бы! Валерка на всякий случай начал знакомство с подначки: «Тебя, может, не кормят? Ударить не можешь!» (Ива забивает доску в заборе — приказ есть приказ.) В ответ Ива не взъелся, не кинулся в драку. Это он волю закаляет. И тут же объясняет Валерке свою теорию жизни. И так же, как Валерка, с презрением произносит слово «дача», а заборы обзывает «пережитками». Вот это да! Вот это товарищ. И тут же новоиспеченную дружбу ждет серьезнейшее испытание. Яшка Ушастик перед самым носом катается на велосипеде, фасонит. Потом выносит спиннинг, бросает блесну прямо под ноги Валерке. Щелкает фотоаппаратом. Столько соблазнов! Но Ива даже не смотрит на них, будто Яшки и на свете нет. Странно, конечно. Но делать нечего, Валерка крепится: «Раз товарищи — значит, точка, держи марку».
Тут не чувствуется снисходительности взрослого. Автор знает, что и такая дружба, и такая проба ее тоже создают человека, а потому не менее серьезны, чем события и переживания взрослых.
Так начинался писательский путь Радия Погодина. Одна за другой выходили задорные и умные книжки: «Муравьиное масло», «Кирпичные острова», «Рассказы о веселых людях и хорошей погоде», «Ожидание».
И вот все эти циклы собраны под одной обложкой. «Утренний берег» — это не итог, конечно, но как бы смотр пройденного пути.
Можно проследить, как голос писателя постепенно обретал свою силу. Поначалу собственное, свежее видение мира отливалось в готовые формы. Изредка — в ходовую нравоучительную схему. Но этот грех детской книги у Погодина — редкость, он проскальзывает лишь в первых двух сборниках и затем исчезает.
Зато еще интереснее другое — проследить, как уже в ранних книгах смутно проступает заветная тема писателя. Начинается она рассказом «Кирпичные острова». Не случайно он дал название всему циклу: «Рассказы про Кешку и его друзей», хотя Кешка там почти ни при чем. Герой этого рассказа, мальчик Сима, пускает в дальнее плавание свою флотилию с клетчатыми парусами из тетрадки по арифметике. Кешка смеется над ним с высоты своего опыта. Он-то видел и Балтийское море, и Черное. А тут что — лужа на заднем дворе! Но, оказывается, седой старик, настоящий бывалый моряк, тоже может увидеть в этой луже океан, и знакомые очертания Гибралтара и островов Зеленого мыса. У него нашлось о чем потолковать с Симой: и про единорога-нарвала, и про то, что «против кашалота ни один кальмар не устоит». Распахиваются дали, в бесконечные соленые просторы навстречу штормам уносится маленький кораблик. Что-то раскрывается Кешке, он словно плывет по волнам, вокруг шныряют альбатросы и единороги. И что-то щекотное и теплое подступает к горлу. Это таинство стремления, ожидания, порыва пронизывает лучшие вещи Радия Погодина («Дубравку» и «Ожидание»).
Дубравка некрасивая. Худенькая, угловатая. И характер у нее не сахар. Она колотит, топит в море, дразнит окрестных мальчишек. Мальчишки гоняются за ней, как уличные собаки за кошкой. И вся она в движении, на лету, на бегу. То взлетает по лестнице и по карнизу забирается в комнату, то прыгает через забор, то ныряет с крутого камня. И вот уже складывается образ Дубравки — по прозвищу Лихая пантера. А кроме того, хоть Дубравка некрасива, но столько красоты разлито вокруг и так чутко Дубравка на нее отзывается, что отсвет этой красоты освещает и ее. Загорелая, проворная, вечно в брызгах моря, вечно в движении, Дубравка сливается с громадной раковиной моря, с теплой прогретой галькой, с волнами, «упрямыми и беспокойными, как мысли».
Красота захватывает, поглощает Дубравку. С той же пылкостью влюбляется она в удивительно красивую женщину Валентину. Эта неистовость чувств тоже передана очень просто, без пышности. «Всю дорогу Дубравка бежала боком. Она смотрела на женщину». Так же неумеренна и ее острая жгучая ревность, ее сумасбродные вспышки, когда ее находка, ее Валентина, смеет обращать на кого-то внимание, интересоваться обыкновенным мужчиной, и Дубравка бросает ей оскорбление: «Вы такая же, как и все!»
Погодину удалось передать эти «порывы юных лет, и взрывы сил, и крайность мнений». Это тревожное и смутное состояние души на пороге превращения, трепетное прорастание зерна, предчувствие крыльев, пожалуй, никому не удавалось прежде передать так поэтично, как Р. Фраерману. «Дубравку» же можно смело поставить рядом с «Дикой собакой Динго».
В повести «Ожидание» — та же приподнятость, красота, поэзия мечты, но еще острее — ее противоборство и взаимодействие с реальностью. Романтика и будни пронизывают друг друга. Вся повесть устремлена к ослепительному видению в конце: заслоняя горизонт, движется с моря флотилия — тысяча белых парусов. Поправка трезвой реальности: флотилия была небольшая. «Того, кто ожидал увидеть море, забитое парусами, постигло разочарование. Только на один миг». Потому что жизнь не менее прекрасна, чем та выношенная мечта. «Корабли бросали отсвет на воду: красный, зеленый, желтый. Отражения огней тонули и поднимались со дна живыми гибкими стеблями. Море проросло невиданным лесом». Если вначале романтика Славки бесплотная, идеальная, то весь ход повести приводит к романтике реальной, земной. Тот, кто смотрит вдаль, часто не видит, что творится вокруг. Герои Погодина живут на земле. Их прямо касаются трудовые будни маленького рыбацкого городка, все неурядицы и сложности жизни. Вдали перед Варькой маячит и зовет музыка. А сейчас на пути у Варьки — базар. Базар, на котором торгует незаконной рыбой ее бабка Ольга. Базар, к которому бабка приучает и Варьку. Как это совместить? Базар и музыку. Варькин талант и Варькину отчужденность от людей, доставшиеся ей от бабки. И в таланте Варьки есть ожесточенность, но и в озлобленности ее есть гордость, независимость, за которую уважают ее и Васька, и Славка, да и читатели.
Все это так сплетено, что нельзя вытащить только одну нить, сказать о чем-то одном, не показав всего, то есть не повторив всю повесть. Тут нельзя вынуть и показать отдельное цветное стеклышко. Вся повесть — неразрывный образ. Струна. А струна звучит. Нарисовать ее — значит не передать ничего. Возьмите эту книгу. Прислушайтесь к ней. Услышьте ее.
Семья и школа, 1965, ╧9, с.33-35.
|
