«Мало-помалу нами овладело уныние. Мы мечтали о великих подвигах, которые могли бы удивить мир, но подвиги нам не удавались... Мы мечтали о великих делах, но, как только у нас появлялся какой-нибудь замысел, неизменно оказывалось, что в прошлом кто-то уже опередил нас, и то, что мы еще только задумывали, было уже сделано». Так точно передавала эту извечную мальчишескую обиду ранняя (1955) из повестей, вошедших в трехтомник Николая Дубова.
А все вместе повести Николая Дубова дают ответ на эти юные обиды, томления и стремления. И ответ этот — земной, трезвый, необычно жесткий для детской литературы.
Ибо Дубов не умиляется, не любуется этими романтическими парениями в небесах. Он не очень-то склонен играть вместе с юными героями в шпионы и в солдатики. Он проверяет их заоблачные мечтания требованиями реальной, неприкрашенной жизни. Так, в повести «На краю земли» мнимый диверсант дядя Миша охлаждает пыл выслеживающей его четверки ребят: «...не можете найти себе занятие?.. Запомните, молодые люди: день пропал, если за день ты не сделал ничего хорошего для других».
Но такое назидание для ребячьей компании слишком туманно и непонятно. Они еще не умеют видеть интересное в обыденной жизни. Их нужно растолкать, заставить увидеть, какой полной и содержательной может быть обычная жизнь. Но для этого необходимо, чтобы нашелся такой человек, который показал бы, сколько чудесного рассеяно вокруг, что скрывается в простом камешке, поднятом с земли. «Вот вы ходите по земле, и она для вас просто земля, а на самом деле вы ходите по сокровищам — и не подозреваете об этом». Дядя Миша берет дружную четверку с собой в экспедицию. Но не для забавы, а так, чтобы толк был, чтобы составить карту, вести съемку, собрать по всем правилам коллекцию камней.
Почти в каждой повести Николая Дубова есть такой человек — тот самый взрослый друг, о котором мечтают все подростки. Человек, который все знает, все умеет, который сам живет насыщенной, полноценной жизнью и впускает в нее ребят.
Это может быть человек заманчивой для ребят профессии — как геолог дядя Миша, капитан Алексей Ерофеич в «Сироте». Это может быть и Вадим Васильевич, который делает на заводе что-то не очень ребятам ясное, но умеет задеть в них какую-то жилку своей кипучей энергией, изобретательностью. Это может быть и дядя Федя («Небо с овчинку»), который привлекает тем, что умеет энергично, по-хозяйски отстаивать все, что считает важным. Например, приехав на отдых, он узнает, что единственный уцелевший в районе лес намечен под вырубку, — и вместе с лесничим отправляется в райцентр, чтобы спасти лес от уничтожения.
Не каждому попадается в жизни такой взрослый друг. И для многих читателей-подростков таким старшим другом и станут герои Дубова. Быть может, поэтому писатель щедро показывает не только их затеи с ребятами, но и тот заряд знаний, романтику узнавания, которыми они покорили юных героев Дубова.
Завораживающие рассказы дяди Миши, Вадима Васильевича — о голосе моря, о том, какой была Земля миллионы лет тому назад, быть может, увлекут не только юных героев Дубова, но и его юных читателей неведомыми прежде загадками бытия, мечтой о профессиях, о которых без такой встречи с бывалым человеком многие из них и не подозревали бы. А ведь неожиданная встреча, яркое впечатление в отрочестве нередко могут повернуть всю судьбу, определить призвание.
В каждой повести Дубова ощущается желание писателя помочь вступающему в жизнь определить свое будущее.
Как часто ребятам говорят: вы — будущие хозяева, будущие строители, созидатели...
«Не надо откладывать жизнь на потом! — страстно внушают книги Дубова. — Ты живешь сегодня, сейчас. Живешь, а не готовишься жить! И надо жить в полную силу, без скидок. Попытайся сегодня, сейчас принести какую-то пользу земле, на которой ты живешь, реке, лесу, Городу, людям. И ты ощутишь — ты не пустое место, от тебя тоже что-то зависит».
Это понял Антон («Небо с овчинку»), когда от сокрушений, недовольных вздохов — засорили, замусорили все дачники, «временные жители» — он сделал первый шаг к действию. Просто подошел к машине очередных воскресных «паломников» и, как патрульный, строго предупредил: «После себя бумаг, хлама не оставлять, бутылки не бить. Костры жечь нельзя, рубить и ломать деревья тоже».
Уезжая, владелец «Волги» позвал Антона принять хозяйство: все было прибрано, ни клочка бумаги, ни единой консервной банки. И Антон окрылен успехом. «Достаточно сказать, и люди поймут. Что же, все назло или нарочно делают? Просто не думают об этом, а если напомнить, перестанут безобразничать».
Конечно, это наивно, и все не так просто. И будут еще у героев повести недоразумения. Но главное — у них пробудилось святое чувство ответственности, причастности ко всему. Они поняли: нельзя только ждать и требовать, чтобы кто-то все наладил. Ты можешь вмешаться сам! Все вокруг ждет твоей помощи и заботы. Ты — защитник и хозяин.
Хозяин — вот одно из ключевых слов Дубова. По-разному начинается в его повестях это вхождение подростка в жизнь.
Обсадить деревцами школьный двор, улицу, даже помочь протянуть электричество из соседней деревни («На краю земли»). Отправиться самим к депутату, чтобы раздобыть для мастерской детдома станки («Сирота»). Или в темную грозовую ночь выйти на разбушевавшийся Днепр зажечь сорванный бурей бакен («Огни на реке»). При этом Косте страшно, и первая его мысль — может, сбегать, позвать кого-нибудь. Но бежать некуда и некогда. И мальчик понимает: сейчас нельзя надеяться на кого-то другого, кто придет и все за тебя сделает. Надо идти самому. Иначе старый бакенщик, у которого сорвавшимся бревном ранило руку, не справится. Сейчас все зависит от него, Кости.
Так начинается человек. Так материализуется в книгах Н. Дубова, казалось бы, отвлеченное и сложное для ребят высокое понятие — гражданственность.
Из повести в повесть звучат, нарастая, основные мотивы творчества Николая Дубова — призыв к высокой гражданской активности, ответственности за все, что происходит.
От событий — к судьбам. Таково устремление мысли писателя. В повести «На краю земли» (1950), словно боясь упустить хоть что-то для занимательности, Дубов до предела насыщает сюжет событиями и приключениями. Уже в первой своей экспедиции ребята открыли неизвестное урочище, нашли новое озеро, поймали огромного тайменя, потушили лесной пожар, задержали браконьера... События следуют друг за другом, едва не превращаясь в самоцель.
В «Огнях на реке» (1951) Дубов сделал попытку ограничить себя, подчинить материал одной главной мысли. Повесть действительно получилась стройной, четко нацеленной — но в чем-то все-таки ограниченной. Когда проходит время и в памяти, словно в тигле после выпаривания, остается самое основное — этого, оказывается, весьма недостаточно. Остается только сама мысль, пусть правильная, но чуть назидательная. Это не пласт жизни, а пример на тему, хоть и нужную.
«Сирота» (1954) уже не поддается такому «выпариванию», «вышелушиванию». Эта повесть остается в памяти цельным куском жизни, со всеми ее связями, сплетениями судеб и отношений.
Произведение густо населено людьми. И хотя многие появляются совсем ненадолго, автор представляет их нам без спешки — прикрывает каждый раз самое сокровенное, и мы ощущаем и драматизм судьбы, и главную струну характера. Понимаем, почему не мог пройти мимо потерявшегося пацана старпом Алексей Ерофеич, в котором навсегда жива память о блокадных ленинградских ребятишках. Чувствуем, что только работой в детдоме, среди детских голосов, отогревается дядько Устим, живущий надеждой найти пропавших внуков.
Как ни мимолетно знакомство, мы каждый раз прикасаемся сердцем к чужой душе, и ни одна судьба не оставляет нас равнодушными, потому что горячо принимает к сердцу каждого человека сам писатель.
Остается в памяти и разноголосая ребятня, населяющая повести Н. Дубова. Стремительная Нюрка — «маленькое рыжее пламя» — с ее нетерпеливой скороговоркой. Худенькая бесстрашная Юка, которая «не умела ходить медленно... Ей казалось, пока она идет медленно, там, впереди, может быть, в той улице или вон в том переулке, случится что-то чрезвычайно интересное, важное, а она не увидит, раскроется тайна, а она не узнает... И она бежала... Она бежала навстречу всему, распахнув в удивлении и восторге свои большие синие глаза».
Запомнится и маленький Сашук — как он, когда мать слегла, «сам-один», неловко орудуя огромной поварешкой, варит котел кондера для рыбацкой артели; как впервые растерянно задумывается: «Почему люди злятся, врут, обманывают?.. И вообще — зачем плохие люди?» И Лешка, упрямо проносящий свое «я», свой угловатый характер, свою независимость сквозь немалые испытания, встретившиеся ему на пути. Мы видим его и повзрослевшим, рабочим парнем, проходящим труднейший экзамен на выдержку, мужество, зрелость и веру в людей («Жесткая проба»). Но сквозь все испытания писатель приводит и героя, и читателей к добытому суровой ценой утверждению, которым кончается повесть «Небо с овчинку»: «Как много на свете хороших людей, как охотно они помогают другим в беде и как это хорошо — помогать другим, не ища для себя ни выгоды, ни награды...».
Но Дубов далек от того благодушия, которое верой в то, что все на свете прекрасно, как бы снимает с человека обязанность бороться. Вновь и вновь писатель напоминает: каждый должен быть в строю,
Недаром в книгу включена и повесть о войне. «У отдельно стоящего дерева» — это самые горькие, тяжелые будни войны. Лагерь, плен, голод. И тот же дубовский лейтмотив — горе одному. То же беспощадное испытание человеческой личности и ее связей с миром.
Пожалуй, сильнее всего тема личной ответственности человека звучит в завершающей книгу повести «Беглец».
Юрка, не слишком развитой, но отзывчивый, незадубелый сердцем мальчик, впервые сопоставляет два типа человеческих отношений. Привычное с детства раздраженное недоверие, корыстную подозрительность, с какой относятся ко всему на свете папка, мамка, Максимовна, — и чистую незамутненную доброжелательность приезжих — Виталия Сергеевича и Юлии Ивановны. Странно: они не кричат, не ругаются, ласковы друг с другом, ровны со всеми, бескорыстно добры к ребятам. Настоящим потрясением оказалось для Юрки, когда проверка несчастьем показала ему его родных в новом, беспощадном свете. Пока все было хорошо, они бегали к «курортникам», угощались, заискивали. А стряслась беда — отвернулись, смакуют что-то неуловимое, скользкое, даже как будто радуются. И помощи у них не допросишься — отгораживаются надежным забором: «Нас это не касаемо».
Так наступает для Юрки прозрение. Оскорбленный тем, как предали они в беде Юливанну, сотрясаемый ненавистью, Юрка выплескивает гневные слова в лицо тем, кто были прежде главными для него людьми, и уходит из дому. Мыкается десять дней почти без еды, но ни голод, ни бездомность не сломили его. Вернуться его заставило только несчастье. Отец ослеп. Пусть по своей вине, по пьянке. Но теперь он беспомощен. Мать не справится. Да еще трое маленьких. «Пацаны... Их тут и вовсе замордуют, затуркают»...
Теперь бегство-вызов обернулось бы дезертирством. И Юрка остается там, где он необходим, где он — опора. Он делает выбор, который не всегда под силу и зрелому человеку.
Выбор Юрки тем более потрясает, что сам Виталий Сергеевич, который показал мальчику иной, чистый мир человеческих отношений, — он-то как раз оказался беглецом. Беглецом вдвойне. Он отступился и от своей профессии: не удается делать то, что задумано — предпочел не добиваться, а просто уйти. Так и в семье — не хватило сил открыто построить жизнь заново, и счастье его с Юливанной — короткое, куцее. Не зря у нее вырывается с горечью: «Бедный мой страус! Ты все еще надеешься, что все само собой уладится, образуется. Ничто не делается само собой». Он оказался внутренне несостоятелен. У него не хватило того мужества, на которое оказался способен Юрка.
С суровостью, необычной для литературы, обращенной к подростку, Дубов напоминает: нельзя уклоняться от призыва долга. Жизнь такова, какая она есть, и со всем, что есть вокруг тягостного, застарелого, жестокого, ты должен бороться сам.
И высокое волнение, которое пробуждает эта напряженная драматичная повесть, и урок мужества, который она дает, вызывают благодарное уважение к суровому, требовательному, бескомпромиссному дару писателя.
Радуга (Киев), 1972, ╧8, с.176-179.
|
