Человек, путешествуя в прошлое, нечаянно раздавил бабочку — и, вернувшись к себе в будущее, нашел совершенно иной, реакционный строй. Такая малость изменяет историю! Этот рассказ Рэя Брэдбери мог бы служить предостережением и всей планете, и самой малой человеческой ячейке.
Вместо memento mori — «помни о смерти» — стоило бы создать куда более важный девиз — помни о будущем!
Как преломляется этот мотив в масштабах семьи, предельно наглядно показывает известный французский писатель Андре Моруа в романе «Семейный круг». У нас часто не хватает воображения и дальновидности, чтобы угадать, как отзовется сегодняшняя мелочь, резкое слово, душевная неловкость и через 10, и через 20 лет. А ведь все незримо откладывается где-то на дне души и потом когда-нибудь вернется как бумеранг и ранит уже не одного человека. И только в спрессованном воздухе искусства мы воочию можем проследить все начала и концы, все причины и следствия, из которых лепится характер.
Именно поэтому так внимательно рисует Моруа детство героини — Денизы Эрпен. Он точно видит мир детскими глазами. Понимает, как невозможно отдать сестренке лопатку поиграть, если лопатка — живая, ее зовут Элали, а сестренка к ней плохо относится. И как приятно волочить за собой лопатку по шершавому тротуару, хотя этот скрежет раздражает няню. Как чудесно бегать по теплым дюнам, ощущать босыми ногами тугие мелкие волны песка, а потом, дома, песчинки смоются с тела и на дне ванны опять получится маленький пляж... И обидно, что взрослые не понимают таких радостей. Прибегаешь поцеловать маму — а тебя одергивают: «Подбери лопатку», «У тебя руки в песке».
В мелочах уже зреет угроза отчуждения. Но вот Дениза делает страшное открытие: оказывается, у мамы есть какой-то чужой, он ей важнее их всех. Для него она поет своим чудесным голосом, для него готовит на кухне пирог с клубникой (а девочкам — просто компот!). Из-за него все смеются над «бедным папочкой». Мать уверена, что шестилетняя девочка ничего не понимает. Да, конечно, она не разбирается в чувствах взрослых, в ТОМ, кто прав, кто виноват, хотя невольно обижена за отца. Но она очень чутко улавливает напряжение и фальшь, которые отравляют воздух, когда в семье неблагополучно. Перешептываются и переглядываются служанки, знакомые избегают встреч, подружкам запрещают водиться с дочерью «этой женщины». Нет, никак нельзя «ради детей» сохранить видимость семьи, если изнутри она уже разрушилась.
В такой семье характер ребенка уже не будет простым и ясным. Появляется настороженность, напряженность. Сколько таких надломившихся, мятущихся детских судеб отразилось в зеркале литературы. Иногда они были написаны тоньше, поэтичнее — перечитайте «Страницу любви» Золя или «Дикую собаку Динго» Фраермана. Но интерес романа Моруа в том, что он проследил эту нить дальше, до самых глубин уже зрелого характера.
По-разному преломляется страдание и протест Денизы. Вот девочка становится несносной, делает все назло. Вдруг стоит и усердно пачкает углем белые башмачки. «Непостижимо!» — удивляется гувернантка. Но раз мать, подтянутая, элегантная, требует опрятности, Дениза считает делом чести ходить замарашкой. То вдруг девочка увлеклась житиями мучеников и праведниц — это ей мерещится, что и ее мать раскается, как великие грешницы. Появляется замкнутость. Дениза в собственном доме ищет убежища — то на кухне, то в потайном заветном уголке. Позже и монастырь, куда мать отдает «несносную» дочь, Денизе кажется сперва не темницей, а убежищем — так мучает ее ложная атмосфера дома. Но, оказывается, тень семейного скандала достигает и сюда, отравляя Денизе отношения со сверстницами. А Дениза еще и преувеличивает невольно свою обособленность, ей чудится, что все только и говорят, только и шепчутся о ее матери. И девочка озлобилась. Перестала доверять всем вокруг. Решила над всеми возвыситься, стать во всем первой, но и это рождено отчаянием и потому не приносит удовлетворения, а сжигает изнутри — раненой гордостью, болезненным самолюбием. Она так строптива и неистова во всех своих устремлениях, что начальница просит забрать ее из монастыря.
Этой неумеренностью, неуравновешенностью будет отмечена и ее взрослая жизнь. Стыд за мать омрачает первую любовь Денизы. И в то же время протест против фальшивой атмосферы семьи и всего затхлого, живущего сплетнями провинциального городка, и боль за отца, оказавшегося жалким, беспомощным, — все это рождает в Денизе стремление к самостоятельности, к бунту против пошлых мещанских канонов. Она жалеет, что не родилась мужчиной, жаждет свободы, независимости.
Эти разноречивые чувства швыряют Денизу из одной крайности в другую. То, заглушая чувство доводами разума и пользы, которую сможет принести, она выходит замуж без любви. То, поддавшись голосу чувства, оказывается виноватой перед мужем, которого уважает и ценит, — и ее разлад с собой едва не кончается трагически. Она не может скрывать свою вину, помня, как ужасна была жизнь ее отца, опутанного ложью. Не может и выдержать нервного напряжения. У нее начинается бред, галлюцинации... Впрочем, не стоит пересказывать все сложные перипетии ее дальнейшей судьбы. Написано все это той же умелой, уверенной рукой, что и прежде знакомые нам рассказы и романы Моруа и второй входящий в книгу роман — «Превратности любви».
И все же не всегда автор нас убеждает. Порой кажется, что внешне эффектные повороты сюжета лишь весьма условно поддержаны внутренней логикой чувств. Словно автор, стремясь непременно завершить «семейный круг», на пути к заданной цели допускает некоторые натяжки. Итог романа — примирение, всепрощение. То, что стало прошлым, не болит. В конце романа Дениза оказывается, с одной стороны, в сходном конфликте с собственными детьми, с другой стороны, склоняется к тому, чтобы простить и оправдать свою мать, которую всю жизнь ненавидела: в самом деле, почему бы матери было не полюбить этого человека, который интереснее, увереннее, значительнее её мужа. Но разве это отменяет многолетние терзания Денизы, зачеркивает тот вред, который нанесен детским душам неискренней, двусмысленной обстановкой притворного благополучия? Как раз мнимо идиллический конец романа против воли автора подчеркивает строгость вывода: вы можете быть виноваты перед ребенком, даже если для себя вы в какой-то мере правы. Даже если дети, выросши, поймут вас — это не вернет того, что утрачено или сломлено в детской душе. Раны детства необратимы!
Семья и школа, 1967, ╧3, с.39.
|
