Можно ли сегодня найти в «Маленьком принце» нечто новое?
Отважную попытку предприняли двое молодых людей. Андрей Росс — он же Летчик, он же — сценарист и режиссер. И Олег Рудюк — он же Король, Честолюбец, Пьяница, Делец и т. д. — и он же продюсер фильма, снятого сахалинской студией «Авантес». Думается, столь плотное совмещение профессий — плод и нынешних тяжких для кино условий, и немыслимого энтузиазма, без которого их не одолеть.
Это фильм дебютов. Прежде всего, это дебют Андрея Росса во всех трех лицах. Как Летчик он покоряет обаянием, лишь две-три мелочи кажутся неорганичными для Сент-Экзюпери. Как сценарист и режиссер — он порой ошеломляет, вызывает множество вопросов, втягивает в диалог, даже в спор.
Почему Король в рыцарских латах начисто утратил прелестную иронию Сент-Экса? Почему именно Географ снят на тревожном черно-пламенном фоне? И почему именно он так тщательно причесывает маленького принца? И возможен ли «Маленький принц» практически без Розы и Лиса?
Иные загадки так и остаются без ответа, иные секреты раскрываются не сразу.
На экране не присутствуют впрямую Роза и Лис. Порой возникающие в кадре мальчик и девочка, играющие, смеющиеся, уплетающие что-то вкусное, — не тщатся иллюстрировать идиллию Принца и Розы. Скорее это воспоминания детства (а мы помним, у Сент-Экса оно было счастливое), тепло дома, семьи, токи, пронизывающие «Планету людей»: «Был где-то парк... и старый дом, дорогой моему сердцу. Память моя полна его запахами, прохладой его прихожих... мне так нужны эти бесчисленные приметы, чтобы понять... откуда, из каких утрат возникает в пустыне чувство одиночества».
Диалог Принца и Розы отдан Летчику и его девушке — и звучит на неожиданном фоне — среди снега, сосен и елей. Этот таежный пейзаж трудно отнести к видениям — даже в бреду от жажды — французского летчика. Режиссер словно материализует ту подстановку, что знакома любому читателю этой удивительной сказки. Не каждый ли ощущал себя немного маленьким принцем (в крайнем случае — Розой)? Резкий переход от пустыни — к снежной тайге словно воплощает всеобщность извечного диалога с детским и поэтическим началом в себе, в каждом. Фильм — о нас и о сегодня. Недаром завершает фильм посвящение, которым книга открывалась, — и обращено оно впрямую к другу, который «живет в России, а там сейчас голодно и холодно».
А Лис? Порой он только голос на золотистом фоне, то его реплики отданы маленькому мальчику, быть может, другу детства, то умудренному взрослому в серебристо-черном ореоле шевелюры и бакенбард...
Режиссер не ставит целью точную иллюстрацию сказки. Он отказался от игры в планетки-астероиды. Его откровенно не волнуют «инопланетяне». Но что за метаморфозы произошли с персонажами Сент-Экса? Почему верный своему долгу Фонарщик напоминает опустившегося бомжа, что скорее пристало Пьянице? А Пьяница неожиданно выступает на фоне изысканных салонных интерьеров — резьба, скульптуры, белый тюль, фортепиано... Странная игра с бокалами — некто незримый то наливает, то задумывается, и не пьет, и не чокается, и роняет... Все это кажется далеким от Сент-Экса, хотя сам эпизод необычайно красив, так и просится в кинохрестоматии. И почему так долго, долго движется Делец — железный человек с неумолимыми глазами — от дворцовых интерьеров через широкие официальные коридоры присутственных мест — к разбитым кирпичным стенам и облупившимся трубам?
И не сразу понимаешь: если у Сент-Экса как бы соседствуют, в чистом виде разные типы обитателей Земли, потом остается только подытожить: на Земле столько-то миллионов честолюбцев, пьяниц, дельцов, — то режиссер движением сюжета как бы сплавляет их в единую хронологическую цепь. Не этот ли Деятель с его жесткой непреклонностью привел от величавого Короля, от роскошных Честолюбца и Пьяницы в великолепных интерьерах — к нищим, бездомным Фонарщику-бомжу бомжу и работяге Стрелочнику, которому среди грохота, железа и смазки только и остался кусок хлеба с молоком да попытка смастерить хоть малый кусочек красоты? Уж не вбирает ли это движение всю нашу историю? и когда Фонарщик пытается прервать опостылевший круговорот, срывается, куда-то бежит, тычется в кирпичные стены — тупики, и вдруг видит вдали во тьме россыпь огней большого города, — как тягостно это зрелище, сколько же там таких обреченных фонарщиков...
И на фоне потерянных десятилетий обретает новый смысл явление Продавца пилюль, тех что утоляют жажду и экономят время. У Сент-Экзюпери это скорее протест против рационального, утилитарного: «Будь у меня 53 минуты свободных, я бы просто пошел к роднику». Но теперь, спустя десятилетия, на новом витке уже ясно: торжество логики, рационального начала, власть науки над временем — обернулись обманом, разрушением, абсурдом. И Продавец пилюль, в книге лишь мелькнувший на миг, в фильме вырастает в один из самых глубоких символов. Он суматошно, бессмысленно уносится невесть куда со своим болтающимся на животе ломаным жестяным будильником — воплощение тщеты и суеты. Эти кадры достойны кинематографа конца XX века — пост-феллиниевского, пост-бергмановского, впитавшего высшие изыски символа и абсурда.
Вы скажете: это так далеко от Сент-Экзюпери с его стилистикой родниковой чистоты и прозрачности? На это уже ответил Борис Пастернак. Не всегда люди могут постичь и оценить «неслыханную простоту». Есть времена, когда «сложное понятней им».
К тому же режиссер как будто вправе рассчитывать на соучастие зрителя-единомышленника. Ведь уже три десятилетия мысли, образы, цитаты из «Маленького принца» пронизывают нашу жизнь, мелькают в прессе, на радио, образуя некое «евангелие от Сент-Экзюпери». Этот расчет на взаимопонимание блестяще оправдан, скажем, когда Летчик НЕ рисует барашков. Ведь принц сразу, на белом листе видит: не то. Но вряд ли стоило в расчете на понимание с полуслова буквально обрывать на середине ключевые фразы вроде: «Если хочешь, чтоб у тебя был друг...» Зритель, помнящий наизусть эту формулу, договаривает мысленно сам: «приручи меня» — но воспринимает обрыв реплики как накладку, технический брак. Зритель, не знающий Экзюпери наизусть, — а такой все же имеется! — боюсь, вообще ничего не поймет в этой скороговорке, обрывках фраз. А ведь это заветные мысли Сент-Экзюпери, в них — самая суть! Их бы и прочертить так же внятно, как прошел сквозь весь фильм мотив пустыни, жажды, жары, диктующей кружения Честолюбца, тоску по водяным брызгам, видения воды, вызывающей в памяти строку из «Планеты людей»: «Видения положены на музыку усталости и бреда».
Впрочем, томление среди пустыни и одиночества по воде — это и тоска по чистоте, ясности, покою. Вспомним, «вода бывает нужна и сердцу». Почти без потерь решена и головоломная задача — воплотить на экране маленького принца. Девятилетний Саша Щербаков — находка режиссера. Конечно, всю философию Сент-Экзюпери мальчику передать не под силу. Интонации его как раз в ключевых местах скованы и напряженны. Но в самом облике его ≈ вся поэтичность сказки. Его прозрачные серые глаза порой действительно лучатся. Столько в них доверия, участия, внимания к его непростым собеседникам, такая открытость нам, зрителям.
Поразительно преображается Олег Рудюк. Почти невозможно поверить, что в одном лице соединилась благородная величавость Короля, ледяная жесткость Дельца, ломкая элегантность Пьяницы, обреченная улыбка Фонарщика, сумасшедшинка Продавца пилюль...
Кроме О. Рудюка, в картине все — дебютанты. Это и дебют композитора Николая Парфенюка. И блестящий дебют оператора Арунаса Баразнаускаса. Фильм поразительно красив. Не зря говорил Маленький принц: «... пустыня красивая». Оператор виртуозно передает и красоту песков, и удивительные краски заката, игру бликов над водой, ее пенность и прохладу, свежесть роз на перламутре воды, причудливость загадочных гротов и скал...
Едва ли не каждый кадр хочется остановить и созерцать как картину. Фильмы такой красоты в нашем киноискусстве можно пересчитать по пальцам. Быть может, красота и дает надежду. Несмотря на все грустные превращения Человека, на разлад мечты и реальности, на то, что под пренебрежительным взглядом некоего малосимпатичного Взрослого сказка вроде бы кончается и самолет Летчика оборачивается детской игрушкой, все же в памяти зрителя торжествует Красота.
Отрадно, что «Маленький принц» вошел в вечный арсенал человечества — как «Гамлет», как сказки Андерсена, — и каждое поколение, пытаясь осознать и выразить себя, вновь и вновь вглядывается в зеркало Сент-Экса. Быть может, если бы молодой режиссер снял этот фильм вновь через десять лет, он нашел бы иные акценты и иные ответы... Если и через десять лет найдутся деловые люди, понимающие необходимость искусства.
Как тут не помянуть добром спонсоров, которые помогли созданию фильма, коммерческий банк «Сахагро» и компанию «Алекс». А дальше? Прошла премьера в Киноцентре. Сейчас фильм едет на кинофестиваль в Берлин. Неужели его не увидят в России?
Экран и сцена, 17-24 марта 1994 г., с.4 (в сокращении, под названием «Роза растет на Сахалине»).
|
