«Дорогая редакция, уважаемые товарищи, пожалуйста, помогите. Я прошу: не отвечайте по почте, позвоните, вызовите меня, сделайте это скорее. Мой ученик попал под суд и приговорен к пяти годам заключения. Я прошу вас: выслушайте меня», — пишет учительница.
«Как мне теперь быть?» — спрашивает в другом письме подросток.
Так нужны в трудную минуту дружеское участие, помощь не на словах, а на деле. Идут письма. Вспыхивает сигнал тревоги. Сколько раз по такому сигналу спешила маленькая женщина с корреспондентским удостоверением — Фрида Абрамовна Вигдорова. Читателям знакомо это имя, знакомы ее книги — «Мой класс», трилогия «Дорога в жизнь», «Это мой дом», «Черниговка», романы «Семейное счастье» и «Любимая улица». И все же небольшой сборник газетных статей и очерков, то, что для Иного писателя могло быть второстепенным, — заново поражает, так полно отразился в нем характер автора.
Камарадо, это не книга,
Тронь ее — и тронешь человека, —
невольно всплывают в памяти слова поэта. Посмертный сборник статей стал живым портретом Вигдоровой.
Чужое горе всегда меньше своего. Фрида Вигдорова была из тех, для кого нет чужих, нет маленького горя. И потому едва ли не каждый разговор с ней оборачивался исповедью. «Вот послушай мою жизнь», — говорит ей пожилая крестьянка. В маленькой книжке тесно от людских судеб, от шума разных голосов. Иной раз это целая главка-портрет («Наша бабка», «Пять судеб и комиссия»), иногда — письмо, разговор, но схваченный так, что в нем выразился весь человек. Порой ее собеседник замыкался, не раскрывался сразу — но и тут она умела найти живую струну в нем. И в разговоре с ней легкомысленный Игорь сбрасывал дурашливую маску, а семнадцатилетний Виктор пытался сам для себя, не ища поблажек и оправданий, честно разобраться, что привело его к преступлению.
Не раз корреспондента встречали удивлением: приехать из Москвы куда-то под Тамбов только «из-за соломы»? Из-за того, что двум старикам не дали соломы починить крышу? Для начальника участка Утешева это непостижимо. Что ж, после статьи в газете он, надо думать, выдаст, наконец, старикам солому. Но тревога писателя на этом не кончается. Очерк называется не «Соломенная крыша», а «Глухая душа». Кто выдаст новую душу Утешеву? Сколько людей зависит от этого сухаря с его бездушно-жестоким девизом: «Все равно всех не ублаготворишь!»
Очерк кончается весьма выразительным штрихом: едет грузовик; в кузове на морозном ветру дрожит закутанная в платок женщина; в теплой кабине сидит Утешев. Без лишних слов эта сценка напоминает: с черствостью надо бороться, не отступая.
Сама Ф. Вигдорова была неутомимым бойцом. Забывая о своем покое, отрываясь от любимой работы, от своих книг, она шла по первому зову, ехала в любую даль, одолевала враждебность и казенщину и никогда не складывала оружия, пока не удастся восстановить справедливость, выпрямить поломанную судьбу, поддержать, спасти.
Нет ничего ценнее человека, настойчиво говорит писательница всем нам, и прежде всего тем, от кого зависят чужие судьбы. Естественно, частый герой очерков Ф. Вигдоровой — учитель. Никакие самые высокие слова для него не высоки. Потому что учитель — это ни с чем не сравнимая ответственность. Постоянное напряжение всех душевных сил. Вигдорова пишет об этом не понаслышке. Она сама была учительницей. Высота ее мнения об учителе — в той страсти, с какой она требует уважения к его неоплатному труду. Как жгучи внешне сдержанные очерки «Высокий пост», «Отцовский долг» — о тех, кто смотрит на учителя с барским пренебрежением, кто может встретить его, пришедшего поговорить о детях, небрежной снисходительностью: «Хорошо сделали, что зашли», — или откровенным хамством — не предложив сесть, не отрываясь от котлеты.
Далеко не все очерки посвящены прямо семейно-школьным делам. Но все они — о том, какие родники питают душу («Минуты тишины»). Об умении видеть и умении думать («Глаза пустые и глаза волшебные»), Мальчишка-третьеклассник, увидев картину Коровина «За чайным столом», радостно воскликнул: «Ух, как он их посадил! Колесом!» Стол на картине квадратный. Но так кружат здесь все оттенки белого цвета: бело-кремовая скатерть, бело-желтое молоко, бело-синий кувшин, белый бант, белый блик... «Белый — ослепительный. Белый — осторожный. Белый — сияющий. Белый — строгий», И мальчишка почувствовал этот белый блеск, белое кружение. Как же важно поддержать и сберечь эту волшебную свежесть взгляда! А бывает и так. Учительница велела нарисовать зимний лес. Мальчишка вздыхает: «Мне бы лист черной бумаги». — «Вечные фантазии! Пожалуйста, не выдумывай!» А он придумал, он уже видел — снежную ночь в лесу: «ослепительно черное небо, и ослепительно белую снежную мглу, белую землю в черной ночи». Когда не слышат, не видят, обрывают «фантазии», глушат поэзию детского видения — воспитывают безликий стандарт. Дети начинают говорить и писать не то, что думают, чувствуют, а то, чего от них ждут. — «как надо», «как положено». И тогда — пустые глаза, пустые, холодные слова, вялая мысль. Детям это не свойственно. Но уберечь от этого может только тот, кто сам сохранил незамутненную свежесть восприятия. Сама Фрида Абрамовна умела видеть вещи удивительно свежо, как бы заново. Самые общие понятия и категории сбрасывают под ее пером облик привычности. Такие, казалось бы, устоявшиеся, недискуссионные понятия, как доброта, мужество, авторитет, став заголовками и темой ее статей, наполняются жарким дыханием схватки. Увы, на практике, в повседневной жизни есть с нем спорить, есть кому доказывать, что, к примеру, принципиальность никак не отменяет и не вытесняет доброты. Оказывается, не лишне поставить вопрос «Что такое мужество?», если мальчишка не боится кинуться в метель на поиски чужого ребенка, но отступается от друга, испугавшись насмешек. Да и взрослый человек, прошедший войну, не осмеливается порой сказать слово в чью-то защиту. Или — нередко — даже справедливое дело пытаются защищать анонимно, предоставить это приезжему корреспонденту. Гражданское мужество тоже надо воспитывать.
Каждая из историй, вошедших в эту книгу, прежде чем стать очерком, становилась куском жизни Вигдоровой. Очень верно вынесено в заглавие книги название одного из ее очерков — «Кем вы ему приходитесь?» Этот вопрос нередко задавали корреспонденту те, кто никак не мог понять, что можно тратить столько сил ради «посторонних». Жить так очень трудно. «Светя другим, сгораю сам» — в этом древнем девизе вся жизнь Ф. Вигдоровой. Она умерла рано. Но со страниц маленького сборника слышится живой взволнованный ее голос, голос умного и сердечного человека, призывающего читателя в соратники.
Семья и школа, 1969, ╧6, с.44.
|
