Н о я б р ь

Абдуллаев Шамшад. Двойной полдень: Рассказы, эссе.
СПб.: Борей-Арт, 2000. - Серия "Версия письма".

Впервые на бумаге (в Интернете это было сделано несколько раньше) собрана проза и эссеистика лидера ферганской школы русского стиха. Впрочем, грань между прозой, эссе и стихами в творчестве Абдуллаева условна: всякий его текст - медитация над текучестью и неуловимостью, несхватываемостью мира. Большинство эссе посвящены западной классике XX века - от Сен-Жон Перса до Пазолини.

Гандельсман Владимир. Тихое пальто: Новые стихотворения.
СПб.: Пушкинский фонд, 2000. - Серия "Автограф".

От книги к книге в поэзии Гандельсмана (однажды пошутившего, что Гандельсман - это Гандлевский плюс Мандельштам) все меньше Гандлевского и больше - не Мандельштама, может быть, но каких-то более герметичных, сложных, авангардных в основе поэтик. Нагромождение предметной конкретики постепенно утрачивает "реалистический характер", груды вещей становятся самодостаточным свойством поэтического космоса (в этом смысле характерно давшее название книге словосочетание, и в контексте стихотворения требующее для понимания некоторых усилий, а в изолированном виде дающее образ мира, непостижимого в своей предметной нагруженности). Цитаты (из Ахматовой, Пастернака, другой русской стихотворной классики XX века) принимают характерную отрицательную форму ("... не смуглый отрок", "...и слова людей не янтарь и цедра..."), за которой чудится отрицательный жест в сторону поэтической традиции в целом. То и дело возникают различные отклонения от языковой и версификационной нормы: немыслимые перестановки слов в предложении, странная рифмовка (например, трехстишие на тавтологическую рифму: все три стиха заканчиваются словом "уже́"), расчленение слов (в одном из текстов полноценные слова повторяются в виде обломков - любимый прием Дмитрия А. Пригова: "Мне открыла старая в парике, // отраженьем беглым, рике, рике, // мы по пояс в зеркале, как в реке.") и т.п.; важно, что, в отличие как от ортодоксальных неофутуристов, так и от классиков концептуализма, все эти приемы используются ad hoc, не становятся сквозными (а значит, предсказуемыми) и на фоне сохраняемой канонической версификационной основы (впрочем, систематически расшатываемой резкими колебаниями длины строфы - от 2 до 10 стихов в одном тексте) воспринимаются особенно ярко. Вслед за предыдущей книгой, "Эдип", "Тихое пальто" возвещает о выдвижении Гандельсмана в первый ряд современной русской поэзии.

И ю н ь

Могутин Ярослав. Роман с немцем.
Тверь: KOLONNA Publications, 2000.

В книге могутинской прозы соединены рассказы "Роман с немцем", "Лучшая грудь победителя" и "Кровавое месиво", эссе "Смерть Миши Бьютифула" и "Как я воровал в Париже" (последнее было опубликовано еще в 1992 г. в газете "Еще"), а также интервью автора под характерным заголовком "Fuck the elite!" (из которого, в частности, можно узнать о его склонности идентифицировать себя с Маяковским). Такой состав, помимо прочего, работает на стирание грани между беллетристикой и публицистикой Могутина, между субъектом могутинской прозы и ее автором, что, вне всякого сомнения, входило в задачу, но, с другой стороны, в какой-то степени воспринимается как архаика после того, как такое отождествление было многократно травестировано Дмитрием А. Приговым.

Отрошенко Владислав. Персона вне достоверности: Роман. Повести. Новеллы. Рассказы.
СПб.: Лимбус Пресс, 2000. - Серия "Мастер".

Собрание прозы одного из самых ярких авторов поколения 30-летних, развивающего на русской (существенно, что на южнорусской, кубанской) почве латиноамериканскую школу в лице скорее Маркеса, чем более освоенного современными российскими авторами Борхеса: особенно это заметно в цикле "Двор прадеда Гриши", где на первый план выходит мифология рода, родового гнезда, дома, и в маленькой семейной хронике "Приложение к фотоальбому". Отрошенко наглядно показывает зыбкость грани между постмодернизмом (понимаемым как изощренная интеллектуальная игра с архетипами) и магическим реализмом, а его донской колорит куда легче и органичней, чем у Виктора Пелевина (преследовавшего, впрочем, иные задачи), сопрягается с буддистским, масонским и любым другим. Новый дизайн "Мастер-серии" вызывает едва ли уместные ассоциации с монтажами времен ЛЕФа.

М а й

Барскова Полина. Эвридей и Орфика: Стихотворения.
СПб.: Пушкинский фонд, 2000.

Новая книга 24-летнего петербургского автора написана, в основном, в США, где Барскова живет последние годы. Опыт жизни вдали от дома не только обогатил стихи Барсковой местными реалиями и, подчас, специфически эмигрантским мироощущением оставленности и эскапизма, но и окончательно освободил их от неоромантической помпезности и декларативности. В книгу вошло, среди прочих, стихотворение "Погиб поэт...", первенствовавшее в1999 г. на крупнейшем литературном конкурсе русского Интернета.

Иванов Михаил. Банан.
М.: Соло; Русский ПЕН-Центр, 2000. - Б-ка ж-ла "Соло".

Частично уже публиковавшийся в журнале, текст представляет собой подробные, с некоторыми повторами, вполне хаотичные, подлинные (как уверяет в предисловии издатель Александр Михайлов) мемуары (частично в форме дневника), сгруппированные по действующим лицам (как и "Волшебная страна" Максима Белозора, с которой книгу Иванова роднит центральное место, занимаемое алкоголем, дружбой на алкогольной почве и различными подвигами на этой же почве).

Кононов Николай. Похороны кузнечика: Роман.
СПб.: ИНАПРЕСС, 2000.

Проза Кононова сродни по вязкости, замедленности его поэзии прежних лет с рекордно длинной прозаизированной строкой. "Похороны кузнечика", впрочем, правомернее было бы назвать повестью, поскольку содержанием текста являются несколько дней до и после смерти бабушки героя, его смутные и сложные переживания и тщательные, упорные попытки самоанализа, разбивающиеся о не располагающее к этому занятию душевное состояние и не слишком пригодный к нему тип личности. Как всегда у Кононова последних лет, в тексте разлит гомеопатически дозированный аромат запретности (гомоэротической, инцестуальной, садомазохистской и т.п.).

М а р т

Очень короткие тексты: В сторону антологии. / Сост.Д.Кузьмин.
М.: Новое литературное обозрение, 2000.

Предполагавшийся изначально как итог Фестиваля малой прозы (13-15.11.98), сборник по ходу работы над ним увеличил состав авторов до 150 и, несмотря на несколько существенных пробелов (скажем, миниатюры Олега Григорьева), представляет, по-видимому, достаточно полную картину. Тексты разбиты на несколько разделов, отражающих, по мнению составителя, основные тенденции малой прозаической формы: бытописательную, психологическую, философскую, эссеистическую и т.п. (впрочем, разделение довольно произвольно, в чем составитель и признается в предисловии). Название книги несколько смущает своей легкомысленностью. Книга не без изящества оформлена Владимиром Сулягиным.

Ф е в р а л ь

Ровинский Арсений. Собирательные образы: Стихи.
М.: АРГО-РИСК; Тверь: Kolonna Publications, 1999. - Сер. "Книги из Сети", вып.2.

Дебютный сборник 31-летнего поэта, живущего в последние годы в Копенгагене; версия, опубликованная годом раньше в Интернете, получила специальный приз Михаила Айзенберга на Сетевом литературном конкурсе "ТЕНЕТА". Стихи Ровинского, в самом деле, местами сближаются с Айзенбергом, однако это результат конвергенции, а не влияния: заметно, как Ровинский отталкивается от Бродского, не находя при этом для себя возможности последовать ни мизантропической экспрессии Бродского конца 60-х, ни олимпийской отстраненности поздних текстов (иногда просматривается интонация периферийных для Бродского текстов - скажем, "Наброска" 1972 г.). Мотив прощания с советской эпохой, повторяющийся в нескольких ключевых текстах, пронизывает и изобразительный ряд книги - выразительную графику Ильи Ермакова.

Плешаков Константин. Криминальная рыбка.
М.: Армада, 2000.

Сугубо рыночный иронический детектив √ не первая коммерческая работа вполне серьезного прозаика, и с самого начала он не стесняется ставить на них собственное имя, что для России пока редкость (ср. случай Б.Акунина). Любопытно, однако, что книга имеет ряд заметных лишь посвященному читателю смыслов, наиболее криминальный из которых √ наделение одного из второстепенных персонажей именем и некоторыми речевыми характеристиками, безошибочно указывающими на писательницу Фаину Гримберг, √ что, впрочем, является лишь ответом на появление проходного персонажа по имени Коська Плешаков в одном из многочисленных исторических романов, написанных Гримберг от лица несуществующих зарубежных авторов. Подобный творческий диалог представляет собой, кажется, новое слово в российской литературной жизни.

Зондберг Ольга. Всенеприметно. - Нугатов Валерий. Дама и некто. - Соколовский Сергей. Утренние прогулки.
[Б.м., б.г.]

Несколько демонстративно изданная без всяких выходных данных - очевидно, дабы подчеркнуть сугубую приватность жеста или выключенность авторов из обычного литературного и издательского процесса (второе не соответствует действительности), книга объединяет три мало похожие небольшие повести. Наибольший интерес представляет текст Соколовского, рисующий внутренний мир и стиль жизни добровольного маргинала-эскаписта, - мотив, постепенно приобретающий популярность в современной прозе (ср. хотя бы роман Михаила Бутова "Свобода"), но представленный у Соколовского в наиболее рафинированном виде, без привходящих культурных игр. Повесть Зондберг, предшествующая по времени читанным и публиковавшимся (преимущественно в Интернете) рассказам, несколько распадается композиционно, причем самыми яркими оказываются как раз выпадающие фрагменты (косвенно это могло бы свидетельствовать о большей предрасположенности к рассказу). Игровая в основе вещица Нугатова резко противостоит так или иначе отталкивающимся от психологического письма двум другим текстам.

Я н в а р ь

Кацнельсон Григорий. Красивый дворник.
СПб.: Асф-Альтъ, 1998.

Практически самиздатский сборник стихов (проставлен тираж 50 экз., название "издательства" взято из помещенного в книге стихотворения); об авторе ничего неизвестно. Тем не менее книга представляют серьезный интерес. Это касается, во-первых, группы текстов с оригинальной графикой: все строки, независимо от длины, выровнены по обоим краям, что, в отсутствие явно выраженного стихотворного ритма, делает интерпретацию этих текстов как стиха или прозы проблематичной. С другой стороны, любопытны и многие "обыкновенные" стихи сборника - примитивизм с несколько загадочными обертонами, отдаленно напоминающий давние работы Александра Миронова или Сергея Стратановского.

Пальчиков (Элистинский) Владимир. О купавы торк: 100 новых палиндромических сонетов.
М.: Новый ключ, 1999.

Один из классиков русской палиндромии демонстрирует возможности собственно художественной стратегии в рамках палиндрома, противоположной тем принципам, которыми руководствуется, скажем, Дмитрий Авалиани: если последний стремится к максимальной ясности, даже афористичности, не ограничивая себя версификационными сложностями, то Пальчиков, напротив, добивается максимальной формальной (внепалиндромической) изощренности, приходя в результате к предельной смысловой герметичности (логично вытекающее из такого подхода использование редких и экзотических слов вызывает естественные ассоциации с поэзией Михаила Еремина). В послесловии (перегруженном рассуждениями общего порядка, но задающем некоторые важные для автора культурные ориентиры - прежде всего, Малларме) Пальчиков, в частности, дает развернутый комментарий к одному из сонетов, показывающий (если кто до этого не верил), что тексты носят абсолютно осмысленный характер и, при значительном, но возможном усилии, могут быть дешифрованы.