ВТОРОЙ ПЛАН
(с полотен Сенредама)

Воздух, много воздуха, и тишина.
Свет и тень – в руке.
Высь и верх сошлись как одно; взяты
солнечной язвой следы.
Четко деление граней, лишенных оттенков. В глубине
темные точки (молящихся?) жмутся к стенам,
как намек милосердия, тщетные
в обступающей их белизне;
несокрушимая, она миновала – дальше, под своды. Теперь
каждый из них навсегда уличен своей черной хламидой,
не смея воззвать к проходящим; уцелевшие
забыты в точках опоры – разящий придел.
Окна упираются в шпиль; глубокие прорези света
плавят его, как мираж.
Но вдали обескровленный ворон
проплывает над кровлей небес: его телом
брызжет, сходясь, стая пятен, крепящая воздух
в угоду вороньим крылам, –
несть им числа. Сплошь и рядом
под ноги стелется, глотая, твердь.
Золотая календула, глядичая (медонос) сужают изголовье.
Откуплены дни напролет. Здесь бы мог обретаться
бедный умом Парцифаль,
безъязыкий, столько веков свою цитадель донимает – и это
неостановимо. Божий промысел
загнан его ладонью. Висок
разбит между гранью угля и стеной –
словно плат, брошенный между непримиримыми.
Горстью брошен – ты здесь и тебя больше нет.
Этот мальчик – внизу, что чертит углем на простенке,
и зола пристает к его пальцам, – хрусткий песок.
Нечем прикрыть россыпь монахинь,
подобные зернам, они сдвинуты в замедлении;
брови и лоб не отмечены вспышкой экстаза –
молитва шуршит в крупных складках, и пол поделен между ними –
проторенный путь не заказан.

ХРОНИКА I

Три пальца, к вискам приложенные
в усталости. Мимолетный телесный знак; возбуждение.
С холма спускается, пронизываем солнцем, путник,
его глаза устремлены поверх жилищ,
сходящихся вдали кольцеобразно. В пыли дороги
ребенок оставил свою игру и взглядом медленным
проводил до поворота незнакомца. Вслед ему
большая птица, срываясь с дерева,
произнесла три звука. Ребенок
оглянулся на окно жилища – гладь стекла,
захваченного черным, отражала воздух.

ХРОНИКА III

Пыльны окраины Итаки... и гы, ровесник морской путины,
взыскуешь Судный день, – там,
с разбитой дротиком грудной клеткой,
или здесь, где мор древесный пресноводных низин
давно отравлен и немощен,
как розовое платье Кристины
(она была похожа на высохшую раковину омара,
выброшенную на берег и раздавленную);
железный колокол лица
охвачен восторгом почвы.
Выжженная отмель петляет.

ПРЕДТЕЧА

Берега Оз оставлены позади. И все же
между нами эти места называют ее бассейном.
Полдень. В низине плоские крыши строений
испещрили посадки полей. Отсюда
они напоминают осколки
белоснежного фарфора и безупречный мрамор
Левадии одновременно. Возможно
здесь им суждено избежать участи
погибших святилищ – хребет истории,
протащившей свой бег
вплоть до каменистых выгонов Азии.
Простерто сырое вымя парусины,
прожженной ветром, и веером
ложась окрест – но здесь
это время, когда лисы обустраивают логово к ночлегу,
ложась головой на восток, и сухой
продуваемый галечник между ними что пасть, –
на вершок поступился добычей.
Растравлен крысиный лог,
черной крапью застит лачуги
и ближний свет. Девственная прорва
врезается в удила. На западе
время Просперити – блещет
водной глади щит, расплавленный,
и выдохшееся море бесконечное, как продолжение.