ИНОГДА, КОГДА ЧИТАЮТ СТИХИ

Комната светла, но глаза уставлены в темноту
рта, раскрытого будто бы под напором
немого комка, вскарабкивающегося по гортани
и потом разбивающегося о зубы
на дробные слова, складывающиеся, вылетая,
в многочисленные предложения, которые отвергают
не по непониманию, но по чрезмерному пониманию
непроисходящего и непроисшедшего, и чем дальше
с шелковистого дна дней детства ползти наверх
последнему отчаянному комку души, тем душней
в комнате, тем настороженно-радостные глаза
азартнее вытягивают его из гортани
по натянутому между телом и тем, что не
тело, горлу, изо рта, раскрытого, как аорта
в окровавленных лохмотьях губ, притягивают и отвергают
не по обоюдонепониманию, но по обоюдопониманию, и потом
там, куда уходят разбитые на отвергнутые предложения смыслы,
обессмысленные словами, образованные зубами,
образуется винная лужица цвета крови,
растираемая подошвами, шаркающими в шумном
нетерпении услышать правдивое описание первого
или второго, цело- или нецеломудренного поцелуя
влёт, или пощечины, и на губах подошв остается
вкус звука поцелуя или влёт пощечины, ибо те,
слышащие целующихся или звук пощечины, знают
о поцелуях или о пощечинах больше
целующихся или получающих или же дающих пощечины,
но у говорящего лишь горечь криков горько на губах,
                                                                          и память вытолкнута комком,
и там комок, где был комок, и там светлеет черная пустота,
и там, где были волны или вальсы, там спазматическая зевота,
разрываемая судорожными тошнотными движениями
перенапряженного горла,
и там, где было горло - голос, и там, где было тело, теперь там только
колотящиеся о ребра легкие с коротким дыханием,
там, и там, где было то, что не тело, там слава
над заплеванным полом, с ленивым умиранием пополам,
и лампа перегорает, и там, где были глаза,
зажигается сытая ночь, и там отсутствие
глаз в залитой светом комнате очевиднее
добровольной дичи, обманувшейся в охоте охотников
охотиться и насыщаться ею, ибо сырость интересуется
интересом когда-нибудь насытиться про запас,
чем дичь настойчивее преследует неохочих
охотников и выпрашивает права быть убитой, и чем глаза
неотвязнее приставлены к дыре притягивающего их рта,
вытягивающего из одичалых глаз взгляды, и чем глаза
бесцветней, и чем больше взгляда из них выпито тусклым ртом,
чем темнее в светлой комнате, тем ощутимее присутствие глаза
за пределами комнаты или взгляда,
или даже слабого осмысления.

Но этот глаз закрыт веком.

ВЕЧЕРНЯЯ ГИМНАСТИКА

к этой процедуре нужно переходить после вводных
процедур, и повторять ее нужно часто.
свисать с крюка, вбитого в потолок, и, касаясь
руками пола, энергично встряхивать головой.
помочь занять исходное положение может друг;
если друга нет, это может сделать враг; если нет
ни друга, ни врага, это можно сделать и самому.

часть правды в том, что голова перезамусорена словами.

я запомнил ваши слова, сказанные в тот вечер.
может быть, напрасно, и, хотя я их не запомнил,
они будут со мной вечно, хочу я этого или нет,
а я этого не хочу, и поэтому они вполне могут со мной не быть.
скажите, неужели вы не замечали нелепую пустоту,
или множество нелепых пустот в безлюдном воздухе по ночам?
если вам случается выходить на улицу по ночам,
то, вероятно, замечали, вероятно, это пустота от рывка
чьей-то руки, ухватившей за шиворот человека,
унесенного в неизвестном - в неизвестном нам - направлении.
пустота заполнена отсутствием человека,
она в точности повторяет очертания его тела.
более того, если присмотреться, то есть отойти на дальнее расстояние,
отчетливо увидятся покачивающиеся в воздухе шарики пустоты.
стоит ли сомневаться в том, что они заполнены отсутствием слов
отсутствующего человека в форме заполненной его отсутствием пустоты?
я обещаю вам хранить если не сами ваши слова,
то хотя бы память об их очертаниях в холодном ночном воздухе.
сделайте, пожалуйста, потише радио: я хочу узнать
                                                                                      вниз встряхиваемой головой,
что нового в мире, но зачем я этого хочу, я не знаю.

СТРАЖ СТОРОЖА

рыжий страж на рыжем рассвете
на вест-вест от навеса стережет сторожа,
стерегущего стража сторожа под навесом.
все спокойно в мире, и мерно мир
дышит полной грудью сторожа. сторож не
не подозревает, что каждое его движение арестовано
взглядом стража сторожа, и сидит
тихо и тихо смотрит, подозревая.
Дозревают яблоки на ветках, холодно в тишине.
в тишине сторож насторожился и шевельнулся.
слабое движение небосвода, и сторож открывает глаза:
закатный свет рассвета исчез вместе с исчезнувшей частью неба,
бело-черная пустота на месте прежнего полыхания.
на ост-ост от навеса, недоумевая, смотрит страж сторожа:
нет неба, нет рассвета, есть сторожимый сторож и жаркий шум
холодного ветра в ветвях яблонь, но неба нет.
тень пустоты падает к ногам сторожа, исчезают яблони и навес.
но ветер все еще шумит в ветвях! потом выкрадывают и ветер.
река похищена. хищно ухмыляется некто
неосторожно простороженный подозревающим сторожем и его стражем,
сторож и страж стерегут друг друга, паря парой в разреженной пустоте.
фигуры двух людей, у которых все украдено, кроме них,
нависают над землей, люди медленно вращают невидящими глазами.
приближается жизнь, но смерти все еще нет.