ТРАЕКТОРИЯ

Гонимая ветром листва уплывала
В воронки пещер.
В борьбе со сном не проснуться всю жизнь,
Раскачиваясь от будней к будням.
Встретимся в лодке Харона,
Не снимая руки с оболочки дней.
Мягкой руки в белых чернилах распавшихся
черепков молочной бездны.

ПАУЗА

Огромный башмак летучей ладьи переполнен
буквами языка ветвей и листьев. Еще вчера
дерево касалось неба, сегодня оно повалено
вниз, под колеса автомобилей.
Жернова Баха перетирают зернистость будней.
Пауза длится до горизонта, и там между скрипящими
дисками землетрясениий повисла лодка, между молотом
и наковальней.
Плоские дни на палитре часов тонкой пленкой
сворачивают мостовые в рулоны географических
карт. Лезвия наших путей в масляной колбе
тлеющей позы, хочется полюбить и возненавидеть,
крепко вцепившись в поручни слов.
Ножницы взгляда вскрыли дольки пылающей мякоти
плода, мы провисаем в волокнах спонтанного
танца. Тени выхвачены из грядущего органа
мрака листопадом срубленного фонаря.
Что-то внимало нас на поверхности
черно-белого поля клавиш доисторического рояля.
Bоpoт Милосердия сколотая пауза – беззвучное
напряжение остановившегося падения. В сумерках.

ВОЗВРАЩЕНИЕ

Можно вернуться в страну взглядов или жестов
И случайно там умереть, вместо птицы или
лошади Люди не заметят исчезновения, смерть
лишь картинка, которая иллюстрирует движение,
причем часть движения. Ведь жесты и осколки
взглядов, как письма, ложатся у дверей, на
ступенях, где солнце и вечер длятся столетие.
Это возможно представить, как мы, освещенные
уходящим солнцем, сидим у стола, спиной
к дверям и каменным статуям. На картине
Брейгеля "Слепцы" я видел такие же напряжение
и тишину охватившие фигуры нелепого падения.
Сейчас мы встанем и спустимся вниз, где
висят лоскутки в ветвях инжира. Бывает
время, когда нет сил встрепенуться, ожить.
А музыка – скальпель, срезает цветы под корень.
Я взял свою ладонь и словно на диске телефона
набрал номера лилий и ирисов.