|
* * *
еще плоская темень
круглый свет путешествует
по плоской нетвердой еще земле
вдоль ненастоящего почти еще времени
рвутся ли снасти вьется ли
вервие сочиняется делается свое
слово творится ловитва о рыбе
далека тиха смехотворна моя
смерть и над теменем
искрит наказующе молниеносная
связь – однако молния мимо летит
круглый отныне гасимый кораблик плывет
пенится черная между сердцем
и головой и за кормой циркулирует
преисподняя тьма превращаясь в точку
в момент когда до конца закругляется
твердь и над тем
смыкаются наконец небеса которыми в конце концов
и занимается то что называют: бесконечность
* * *
господи то же все та же сама
смерть не своя
сыплется снежитью из любого
из негорящих окон
каждого прошлого и чужого из погашенных
домов без единого гвоздя крестовидно
ждет чтобы звонко ударить с любой простыни
первоснежной из-за плеч
левых чужих прошлых из-за
плеч прошлых левых любого из
левых и прошлых не своих
бьет из-за левого прошлого
господи я один
представляю какая творится душа
у нее в аду какие зеркала
расставлено между членами ее
предложения – отразившие все удары
мелодично разбиты рассыпавшись
но оставаясь за плечом после
того как хлопком одной двери до
оборвано и соль рассыпана
* * *
следами за катящимися отсюда красным круглым жаром
приблизившись по мыльным тропам узким
злые танцоры зажигательно по сумеркам петляя
сгорают начиная с головы а под ними рыба
гнет хвост крючками изгибает с-под отсюда
льда плеву с-под воды темнеющей с каждым часом
приходит день и целый год и новый год и время
и следом тьма времен приходит больше и больше
тысячелетних воинов из долгих и долгих
паломничеств к себе в родные гробы
господни приходящих возвращаясь
не отсель но извне издалека изредка
* * *
еще дней девять и не стану узнавать
моего сквозного города в совокупляющихся
с своею внутренностию и с небесами
башнях; моего города проложенного уличными
ножами индевелыми насквозь и саблями (снег мелок
так что можно рисовать на тротуаре) – с собой
и с небесами; в дымящих грузовых и легких
жужжащих – собственного города с людьми
с собой сквозным двором и собственно
домом моим; в погодах сквозняках я своего
внутри себя не стану узнавать людей
с собой и с небесами – города; и я еще дней девять
и не стану.
Насчет револьвера
я бы хотел, чтобы он у меня был, я бы
его имел, не как оружие, но как нечто
согревающее чресла, такой, знаете, обжигающий
холод железного предмета, насекомого
в штанах, такой холод тут у вас, у нас;
любил бы его как согревающее, в качестве
ближнего своего, как самого себя, некто я,
Нечто стрельба, огнестрельная почта своего рода
твоему медленному и неправильному холодному сердцу, чтобы
согреть револьвером, чтобы он у меня был, и я
улыбался. Узкая моя улыбка, лай собачки, свист
в холодных ушах, проводы глазами, до блеска
до блеска замороженными яблочками в глазничках,
такой холод: беги, возлюбленный мой, пуля моя отсюда,
свист рассекаемого, и холодам конец, хорошо бы
револьвер, и все, и зима, глядишь уже, делается
своим противоположным, обжигающим,
собственно, она закончена, если
ты хочешь этого – para bellum.
|
