ПОЕЗДКА

Когда я поеду в Испанию,
потому что я там еще не бывала,
будет в устах моих песнь расставания
сначала.

Мне поверьте, гитара не плачет,
но то, что́ из сердца ее извлекают
пальцы мальчика-мачо,
плачем называют.

Вот уже с гитарой юноша-мачо,
в руках его звуки разлуки.
Потому что сердце встречу назначило
у судеб излуки.

Так и я, когда поеду в Испанию,
слушать игру старика-мачо,
увезу туда свою тайну,
свою удачу.

О МАЛЬЧИКЕ И ДЕВОЧКЕ

Только двое, только двое –
девочка и мальчик,
обведенные судьбою.
Дальний город Нальчик.

И земля вокруг них кружит.
Плачет девочка, мальчик дружит.

Все мои знакомые – с ними,
мое позабыли имя.

На всю землю их только двое.
Но одно серебрится тело.
Звезды сыплются теплым роем,
а вода уже загустела.

Я смотрю на них как сквозь дымку,
мне страшно.
Друг мой! Без единой запинки –
моя гибель, сечь рукопашная.

Ты касаний судьбы не любишь,
обожая ранения.
Золото оловом лудишь,
любишь злое пиво весеннее.

Так вперед! После пары выпадов
нет ни мальчика, нет ни девочки.
Лишь дорога, ступени выдавив,
где ни спутника нет, ни дверочки.

А земля все медленней кружит;
плачет мальчик, девочка дружит.

Все друзья глубоко пьяны;
крылья раненые видны.

Только там, куда ты собрался,
в той стране, которой боишься,
каждый лишь собою казался,
не был точкой и не был лишним,

не был страстным к битве сигналом,
не был мукою, не был жалом.

Там парнишки нет и девчонки,
лишь певучие имена,
только лица – их взгляды звонки,
звуков шелковая стена.

Там поет великое сердце,
пламя светит, свеча не жжет.
Не жестоки покоев дверцы,
каждый каждого верно ждет.

ЛЕНИВЕЦ

Ты время тянешь, а оно ускользает.
Жестокую шутку с тобою играет.
Кто утром на мир весь уже недоволен,
тот будет к полудню несчастен и болен.
Волосы спутаны, рана цветёт.
Новый знакомый далеко живёт.
Старый знакомый ворчит и поёт.
Рана цветёт.
Глупая, глупая рана!
Плохая погода.
Какое теперь наказанье – свобода!
Прежний знакомый к себе не зовёт.
А рана цветёт.
Ты тянешь время, а оно ускользает и тает.
Друг тебя забывает.
Ты забываешь его.
В одну пригоршню не вложишь всего.
Что-то придётся оставить.
Первым номером – память.
Ты тянешь время, а оно ускользает,
все твои силы сжирает.
Только не хочется видеть печальный исход.
Хочешь – подарю мой собственный год?

* * *

Вот и поспела озимая рожь;
жизнь грозовая под снегом, под снегом.
Шалочка, сумочка, медная брошь
звякают; время спасается бегом.
Лица, привычки, глухой говорок –
сильно размножены, розданы, смяты.
Сколько людей! Приближается рок;
жатва. Какая готовится жатва!
Сбор – по больницам, на рынках, в кино,
в этих противоположностях рая.
Было недавно, что было давно;
как это было – никто не узнает!
Жатва. Едва ли найдется один;
дом его – данность его и забота.
Заструилось вино по снежинкам седин;
на мгновение замерли дочери Лота.

* * *

Легкий ангел красносельский
с темно-синею трубою
в поле алом блещет белым,
выплеснут небес волною.

Зов пронзителен и сладок;
серебро трубы играет.
Крылья длинные рассвета
то укроют, то растают.

Красно-желтых карет удивительный звон,
молний рельсы над синим асфальтом;
и кипучего мира восторженный стон,
и судьба моя – тлеющим альтом.

Только ангел в поле алом
с серебристою трубою –
словно вынутое жало,
надо мною, над тобою.

И – так вышло – что с ним извещения ждут,
уставая, не веря, но все же –
и Семеновский, и Преображенский редут,
и все судьбы, что судеб дороже.

А в полку Преображенском –
часового совершенство,
а в Семеновском полку –
сабля в ножнах на боку.

Из "ЛИРИЧЕСКОЙ ТЕТРАДИ"

Д.Давыдову

Ты – все, которое равно
всему, романтик из романа.
В комоде старом, где журнал кино,
статья в литературе иностранной.
Ты – вздыбившись, мотая головой,
из пьяненькой одежды вид солидный,
весь – возраженье. Ты великий и немой;
пронзительный, блистательный, обидный.
Ты весь – вопрос, который об одном,
но – в сторону его решение, пугаясь.
И жизнь пройдет. И дом не станет дном,
пока все так же – назло и взметаясь.
И смерти не дано, поскольку жизни нет,
а только нечто, как фонарь палящий.
И в мгле его – и свет, и белый свет,
и мир, вокруг, ни кошки не щадящий.

Но что за гость, там, у дверей парадных,
в снегу, с пролетки только что сошел?
Просите прочь! Пусть роем белых пчел
зима – его явленьям безотрадным.

Но что за гость, моя привычка в нем
ему казалась радостью кромешной?
Просите прочь; пускай он будет нем
с душой своей – покинутой скворешней.

Но что за гость? Немедленно просить,
поскольку человек на лютой стуже
не может долго ни ходить, ни жить.
Просите прочь; ваш гений мне не нужен.

ИЗ ФЛОРЕНЦИИ В ВЕНЕЦИЮ

Я не смогла запомнить, ни воспеть
ни лютни итальянской, ни музы́ки.
Венеции натруженная сеть
влечет свинец стекла и вёсел крики.
Да запах лука. Лишь один француз,
по имени провинциал-бельгиец,
смятенным сердцем в власти нежных уз
и стал из италийцев италиец.
О нем и речь. Смотрите же, Стендаль:
вот мойра мечет прочь веретено.
Чивитта-Веккиа пронзительная даль.
В Европе холодно. В Италии темно.
В ладонях Данте теплится свеча
над пропастью встревоженного ада.
Стекло разбито – жидкость горяча.
Италия! Моя Иродиада.

ЗАКОН ДЖУНГЛЕЙ

Так оттепели признак сквозит среди нашего пекла.
О ангелы с нравом детей, о сатиры и нимфы с крылами!
Лицо побледнело младое, одежда поблекла,
и вот – воробьиные мысли над крупными бродят челами.
Родители наши! Вам щедро дарилась свобода.
И тени холодных времен вам особенным жаром знакомы.
Теперь – постаревшие, разного времени года,
и душу тревожит истома.
Но что же? Не новость уже, что тихонько поет во дворе Окуджава,
не новость уже, что Высоцкий идет к микрофону.
Захлопнулось время. Не ваше – скрипящее петелькой ржавой.
И лопнуло время – последнею ампулой интерферона.
Нет, я не о том – не отыщется тыщей граница
в трещинах времени, в маленькой емкости слова.
Я с вами оттуда – я ваша страница,
я с вами – прощайте! И мы не увидимся снова.
Прощайте! Что скажут теперь имена Политеха и МХАТа,
когда и свои – на бумажных листах распластались по стенкам?
Не братом за брата, но временем – братом на брата.
И ближе, чем кухня, – подземка.

ДУША

Она скользит во влажном серебре,
она плывет неведомою рыбой –
и вот, в своем небесном сентябре
своей судьбы изобразит изгибы.
Как ей хотелось на небе сиять
среди созвездий тихого напева.
Как ей хотелось звездочку принять
в глухое и смирившееся чрево.